Главная / Публикации / С. Ренер. «Трагедия Мэрилин Монро»

Дорогое тело

У Джо Ди Маджио было восемь братьев и сестер, и сам он был предпоследним сыном рыбака, ловившего сельдь в заливе Сан-Франциско. Он жил в старом доме неподалеку от Причала рыбаков. За пятнадцать лет, с 1936 года, он стал профессиональным бейсболистом, чемпионом страны. Но в 1951 голу повредил ногу и ему пришлось распрощаться со спортом. Он уже не зарабатывал больше по сто тысяч долларов в год, но по-прежнему оставался звездой телевидения. У него сохранились альбомы, заполненные фотоснимками победителя, которые он перебирал в минуты сомнений.

Мэрилин заинтересовали рассказы Джо Ди Маджио о его большой семье. Ее привлекал не столько мужчина-атлет с битой, сколько многочисленный улыбчивый выводок семьи рыбака Ди Маджио. Джо Ди Маджио не мог предложить Мэрилин ничего оригинального, разве только автомобильные прогулки на бешеной скорости. В штате солнца изнывали от жары, на пляжах можно было видеть женщин в бюстгальтерах и юбке, а мужчин в рубашках, завязанных узлом на животе. Старые дамы, одетые под девочек, вегетарианцы, приверженцы йогов, мужчины в белоснежных сапожках и сомбреро, девушки, изящно покашливающие в тумане, пропитанном смогом, отходами промышленности... Они усталым движением снимали обувь, словно собираясь стать на мягкий гипс Сида Граумена. Они жили с одной целью — чтобы о них написали хоть три строчки Хедда Хоппер или Луэлла Парсонс.

Но Мэрилин Монро, сидя рядом с Джо Ди Маджио, не мечтала ни о деньгах, ни об успехе; странное дело, она думала лишь о тех мужчинах, женщинах и детях, которые ожидают Ди Маджио у Причала рыбаков.

— Сколько же, наверное, поцелуев выпадает на вашу долю, когда вы приезжаете домой?

— Да, они обчмокивают мне все щеки! Пока перецелуешься со всей оравой, уходит целых полчаса.

На съемочной площадке фильма «Дорогая, я чувствую себя помолодевшим» Мэрилин сфотографировали вместе с Ди Маджио.

Мэрилин исполнилось двадцать шесть; Джо был старше ее на одиннадцать лет. Встречи актрисы с Джо поощрялись на студии. Они были неплохой рекламой. Подобные идиллии искусно использовались, в особенности когда фильм должен был выйти скоро в прокат. В руках кинодельцов звезда экрана была всего лишь средством наживы.

Они продолжали вместе прогуливаться, и не более того. Завершая трапезу в таверне, Джо бормотал что-нибудь вроде:

— У меня есть приятель по имени Джордж Солотэр; я плачу ему только за то, чтобы он избавлял меня от докучливых женщин.

— Что касается меня, вашему приятелю не придется трудиться, — отвечала Мэрилин.

Очень скоро после знакомства, быть может, недельки через две, они дошли до того, что начали подкалывать друг друга. Это помогало делать их взаимное присутствие более ощутимым. Калифорнийское небо было раскалено от зноя. Камера подкрадывалась к Мэрилин, словно змея. Кран таинственно прогуливался в воздухе. Юпитеры бросали на актеров снопы света. Мэрилин знала, что стоило какому-нибудь писателю или актеру почувствовать себя несчастным, ему повышали оклад, и он становился еще более несчастным за высокими стенами студий.

Наконец Джо дождался приглашения к Мэрилин в отель «Бел эйр». Сразу же включив телевизор, он уселся перед экраном. Он смотрел телепередачи до ужина, во время его и после. И с одинаковой невозмутимостью слушал последние известия, рекламные объявления, смотрел какой-нибудь вестерн, детектив или внимал речи сенатора. Казалось, телевизор отгораживал его от мира, словно звуковая крепостная стена.

* * *

Первые кадры фильма «Ниагара» показывают спящую Мэрилин. Камера подкрадывается к ней, ищет ее под простыней, подступает буквально к горлу. Это потому, что ее ждет, жаждет, желает вся Америка. Мэрилин не играет. Она лежит в постели. Ее волосы рассыпались по подушке, как у утопленницы.

После подушки, смятых простыней зритель видит голые плечи героини. Мэрилин обладает художественным чутьем: она потребовала, чтобы ее сняли хотя и укрытой, но нагой. Раз надо, так надо. Режиссер Генри Хэтауэй в конце концов согласился, что это необходимо.

В «Ниагаре» нагота женщины терзает мужчину, словно разбушевавшаяся стихия. После сцены в постели, не имеющей параллели в истории кино, прием: похотливая камера нападает на женщину. Она гоняется за ней, применяя акробатические трюки. Мэрилин снимают со спины, показывают от талии до колен. Ее бедра обтянуты красным атласом. Она идет по каменистой дороге к железному мосту. Неровная дорога затрудняет походку, она сильнее виляет бедрами. Наконец слышится угрюмый рев водопадов Ниагары. Чувственное все время сочетается с образом нависающей смерти. Героиня решает убить мужа, который также хочет уничтожить ее. Муж в прошлом солдат, потерявший на войне разум и живущий в постоянном страхе, что его могут обмануть. А на заднем плане — Ниагара, без устали низвергающая свои грохочущие, грозные, карающие потоки.

Мэрилин идет танцующей походкой, а за ней по пятам гонится смерть. Наконец-то Америка может полностью отождествить себя с героем картины (актер Джозеф Коттен), солдатом с помутившимся рассудком, который одной рукой обнимает жену, а другой судорожно сжимает револьвер.

Разумеется, Наташа Лайтес оккупировала съемочную площадку, Хэтауэй смирился с тем, что она общается с героиней знаками глухонемых. Не унимался один Занук. Популярность Мэрилин, которую надо было использовать, его бесила. Потрясая сигарой, словно смертоносным лезвием, он браковал одну сцену за другой. Он любил «звездочек» послушных, как пудели, позволяющих кормить себя с ложечки, всегда готовых поверить в басню о Зануке — боге-отце, короле космонавтов, церемониймейстере, творце богинь экрана. Поэтому Мэрилин, отдававшая предпочтение собственным диким фантазиям перед фантазиями продюсера, являла собой, на взгляд этого преуспевшего сына администратора отеля, нечто вроде национальной потаскушки.

Невзирая на протесты сценариста Брекитта и режиссера Хэтауэя, Занук, рассвирепев из-за стремлений Мэрилин придать своей роли большую значимость и иных проявлений независимости по отношению к нему, продюсеру, воспринимал все это как личное оскорбление и при монтаже изрядно подсократил сцены с участием Мэрилин. При этом он вырезал лучшие сцены. Американские же кинозрители полюбили Мэрилин Монро и вовсе не требовали, чтобы папаша Занук, восстав ото сна, повел ее в церковь.

Каким нужно будет делать следующий фильм с Мэрилин? Может, просто напросто показывать ее в постели все полтора часа? Публика это примет, но какую придумать причину — столько времени держать героиню в кровати? Роженица?.. Нет, только не это! Зритель предпочитает невинность, даже если она шита белыми нитками, как в некоторых странах Востока. Не держать же ее в постели из-за болезни! А что, может, душевной?! Пожалуй, это подойдет.

Для успеха Мэрилин Монро не нужны ни сценаристы, ни писатели. Надо лишь уложить ее в постель или в ванну. Эта Ниагара ужасно шумит. Поместим ее в спокойную воду, в шикарную ванну. Вода и Мэрилин, Мэрилин и вода, пока она не захлебнется!

Занук вертел в руках сигару, вздрагивая и дергаясь, словно восточный танцор. Он стряхивал пепел на фотографии белокурой Америки, американки номер один...

В «Ниагару» вложили миллион долларов. В скором времени фильм принесет доход, в шесть раз превышающий затраты. И кукле с неестественной походкой больше не придется ждать славы, приоткрыв рот и оголив коленки.

Теперь Мэрилин обступали на улице, от нее добивались автографа, улыбки, слова. Она притягивала толпу. Именно поэтому Джо Ди Маджио и не мог расстаться с Мэрилин, несмотря на одолевавшее его порой дурное настроение. Мэрилин вернула ему любовь толпы, потерянную им с тех пор, как он повредил ногу.

Мэрилин делалось дурно от криков незнакомых людей, когда ее узнавали. Эти крики не были выражением любви. Скорее то была мрачная ярость, будто эти люди хотели растерзать ее на части. Слава не принесла желанного облегчения, а наоборот, наваливалась на несчастную, словно еще одна кара...

* * *

Для рекламы «Ниагары» решили направить Мэрилин участвовать в конкурсе «Мисс Америка», проходившем ежегодно в Атлантик-Сити. По этому случаю она смогла несколько дней отдохнуть в Нью-Йорке. Она проводила время в ресторане Шора среди спортсменов, приятелей Джо. В своем платье с круглым декольте Мэрилин без стеснения зевала, прикрывая рот пальцами, посреди этого сборища людей с огромными ручищами и челюстями. Ее одолевали телефонные звонки журналистов, предлагавших ужины и встречи. Она принимала приглашения, Джо Ди Маджио доставляло большое удовольствие сопровождать ее, тогда на его долю тоже выпадало несколько комплиментов.

В самолете, доставлявшем Мэрилин в Атлантик-Сити, она надела свое красное платье с очень глубоким вырезом, то самое, в котором снималась в «Ниагаре». В аэропорту ее ожидало множество полицейских мотоциклов, между которыми метался шериф. Вой сирен моторизованной полиции сопровождал ее до вокзала, где на платформе собрались официальные лица и толпа любопытных: ожидали, что она приедет по железной дороге, но на поезд она опоздала.

Между прежними опозданиями — систематическими, в которых она была виновата, навлекавшими на нее упреки, и опозданием сегодняшним была разница. Последнее было извинительным — полицейские сирены с трудом пробивали ей путь, о ее приближении возвещали, словно о пожаре. Мэр города ждал Мэрилин с букетом. Он должен был приколоть на груди актрисы значок. Она с восторгом слушала приветственные крики, а также протесты женщин из армии спасения и матерей семейства, потрясавших транспарантами, на которых ее клеймили за непристойность.

Мэрилин усадили на капот открытого кадиллака. Официальные лица, сидевшие в машине, расплывшись в улыбке, увозили столь желанную молодую женщину. Улицы Атлантик-Сити были запружены толпой, народу собралось гораздо больше, чем при встрече Эйзенхауэра, когда тот приехал в конце войны возвестить о возвращении «парней». Сегодня руки людей поднимались, образуя живой лес. Они тянулись к этой новой невесте Америки. А она тем временем мелодраматично обрывала лепестки роз и бросала их в толпу, словно великодушно раздавала свои сокровища.

* * *

В первые дни нового, 1953, года Мэрилин, спрятав глаза за темными очками, подобно тысяче других блондинок, разыгрывающих из себя кинозвезд, делала покупки на бульваре Сансет: шарфик, халат, новую сумочку. Ее машина была завалена свертками. Эти покупки на скорую руку чем-то напоминали принятие противоядия.

К ее «ягуару» устремлялись поклонники богинь экрана, протягивая клочки бумаги, фотографии детей, проездные билеты. Их жесты уже менее любезны, приветствия похожи на гримасы. Эти незнакомые люди требуют автографа как доказательства существования богини. Пользуясь ситуацией, Джо Ди Маджио ставит на нескольких клочках бумаги и свою подпись. Он перешел от скромности к высокомерной требовательности. Он намерен использовать Мэрилин в своих интересах. Он уже не предлагает ей брак — он требует его, приказывает.

Мэрилин перестали удовлетворять уроки Наташи Лайтес. Она мечтает о школе, учеба становится для нее навязчивой идеей. Она записалась на курсы одного из многочисленных «творцов чудес» в Голливуде — Михаила Чехова, который раскрывал своим ученицам тайны Московского Художественного театра. Лайтес, не отстававшая от Мэрилин, прослышав об этом «предательстве», разбушевалась:

— Чему вам еще учиться, я вас всему научила.

— Искусству, — ответила Мэрилин. — Я не хочу больше выставляться на съемке, словно демонстрируя купальные костюмы!

— Дорогая, Чехов вас погубит! У вас появится тик.

Тем временем Джо изводил ее так же, как и Наташа Лайтес. Мэрилин вернула ему вкус к его страсти — славе. Он использовал Мэрилин не на десять процентов, а на все сто. Не допуская, чтобы Мэрилин часами лежала в ванной или сидела перед зеркалом, он выпроваживал ее на улицу к тесным рядам почитателей, к визгливой толпе. И от сладостных обещаний Михаила Чехова, и от перебранок с Джо Ди Маджио Мэрилин, казалось, теряла трезвость ума, а ее походка становилась все более и более неровной.

Ей оставалось лишь одно: покупать, сорить деньгами. У нее появилось новое пристрастие — аукционы, где она, даже не интересуясь предметом ставки, действовала вслепую с единственной, сверлящей ее мыслью, что он стоит денег, больших денег, а ей достаточно только выписать чек. Она посещала эти аукционы, до предела декольтированная, как будто вздувала цену на саму себя. Газеты издевались над этим ее пристрастием, иронически писали о «Мэрилин и культуре». Фотографы снимали ее, когда она, выпятив бюст, рассматривала древний манускрипт, приобретенный ею за четыре тысячи долларов. Это было так трогательно, как будто ребенок, еще не умеющий читать, что-то лепечет над книжкой, чтобы подумали, что он все в ней понимает.

Хотя Мэрилин и стала кинозвездой, в мае 1953 года она получала лишь тысячу пятьсот долларов в неделю. Она добилась высшей суммы, предусмотренной контрактом с «Фокс», подписанным за нее Джонни Хайдом, а срок его действия истекал через пять лет. Она рассталась с агентством «Уильям Моррис», и теперь ее интересы представляло «Артистс Эдженси» Чарлза Фельдмана. Этот последний, добиваясь пересмотра контракта, смехотворного для звезды, исчерпал все доводы, но Занук оставался непреклонным. Наконец-то он проучил «капризную курочку», как он любил называть Мэрилин.

* * *

В то время как Мэрилин жила надеждой на настоящую роль, Занук только и думал, как бы показать ее в ванне. Сценарий фильма «Дорогая, я чувствую себя помолодевшим» специально дополнили для Мэрилин сценой в бассейне. Обтянуть спину этой Мэрилин материей, чтобы создать впечатление, что она в мокром купальнике. Губы пусть блестят, словно она постоянно их облизывает. Волосы собрать в конский хвост, причесать а ля помпадур или завить, как у пуделя, — не все ли равно, нужно только, чтобы они были в беспорядке, как у женщины, только что вставшей с постели. Ведь один критик сказал, что уход Мэрилин Монро со сцены всегда волнует: зрители видят ее спину. В песенках, которые принесут ей успех, будут строки, или даже они будут так называться: «Вас кто-то любит» и «А ну-ка повтори еще раз».

Занук искал режиссера, который сумел бы наилучшим образом использовать типаж Мэрилин Монро. Он пригласил Говарда Хоукса, постановщика известного фильма «Лицо со шрамом». Хоукс был очень стеснительным и всегда смущался, если слишком расхваливали какой-нибудь из его фильмов. О нем и вспоминали лишь тогда, когда он выпускал очередную картину, поскольку все остальное время Хоукс чурался компаний. Занук сказал Говарду Хоуксу:

— Мы хотели бы добиться окончательного признания Монро. Всякий раз, когда мы пытаемся подать ее в каком-нибудь сюжете, от нас ускользает либо сюжет, либо Мэрилин. Какие у вас соображения на этот счет?

— Ошибка заключается в том, — без заминки ответил Хоукс, — что вы пытаетесь преподнести Мэрилин Монро как реальный персонаж, в то время как она совершенно не создана для этого. Я вижу только один способ сделать ее приемлемой — снять в музыкальной комедии.

— Неужели вы считаете ее способной петь? Ведь она с величайшим трудом открывает рот, чтобы выговорить хоть несколько слов.

— Я слышал, как она поет, — сказал Хоукс. — Ей надо дать в партнерши сильную актрису, не страдающую никаким комплексом. К примеру, мисс Джейн Рассел. И мне кажется, что «Джентльмены предпочитают блондинок» и есть тот розовый сюжет, который создан как раз для нее.

— Вам никогда не заполучить мисс Рассел! — сказал Занук.

— Посмотрим, — ответил Хоукс и, сняв трубку с телефона на письменном столе Занука, позвонил звезде «РКО».

— У меня есть для вас фильм, — сказал Хоукс.

— Когда начало съемок? — спросила Рассел на другом конце провода.

— Вы ничего не спрашиваете про сюжет? — поразился Хоукс.

— Это не имеет значения. Раз я нужна вам, я согласна.

— В фильме снимается актриса, роль которой значительнее вашей, — сказал Хоукс.

— Это меня не волнует, — сказала Джейн Рассел. Занук подытожил:

— Я хочу добиться от Мэрилин высшей степени сексуальности.

Кино прибегало к введению откровенных эротических сцен, чтобы устоять в борьбе с телевидением. Но Хоукс не воспринимал Мэрилин как женщину-вамп в красном платье с чувственным ртом, точно так же как не считал Джейн Рассел кокеткой, добившейся славы в фильме «Вне закона» тем, что выставляла напоказ пышный бюст. Джейн Рассел была для Хоукса разумной женщиной с располагающим лицом, умным взглядом и пухлыми губами. Что касается Мэрилин, Хоукс разделял мнение Шамроя — того самого Леона Шамроя, который первым снял ее для пробы на цветную пленку. «Кто это выдумал, что она мечтает о мужчинах?! — вскричал он. — Да они ее совершенно не интересуют!». Эти слова забылись, так же как и другие остроты, связанные с Мэрилин.

Вот почему Хоукс задумал основное внимание сосредоточить не на фигуре Мэрилин, а на ее ребячливой, детской душе. Поскольку же боссу требовалась эротика, Хоукс решил подать эту эротику в комическом плане.

Он стремился создать сказку, как можно более далекую от реальной жизни. От пьесы, с успехом шедшей на Бродвее, не осталось ничего, кроме четырех песенок. Переработал он и первый вариант сценария — настолько, что не сохранил даже сюжета, — рассказ о том, как девушка, мечтавшая о браке по любви, соблазняется богатством, а искавшая богатство познает любовь. Хоукс восстанавливает равновесие и дает возможность обеим героиням достичь желаемого. Мэрилин в реалистической роли волновала его не больше призрака. В нереалистической он находил ее совершенной.

Подавленная страхом, кое-как одетая, Мэрилин ожидала на съемочной площадке, стуча от волнения зубами. Когда наконец слышался приказ: «Мотор!», она, словно воскреснув, начинала разыгрывать голубую сказку.

Однажды Хоукс по-дружески сказал ей:

— Никогда не снимайтесь в реалистических картинах.

Мэрилин странно улыбнулась. После краткого раздумья она ответила:

— Я была бы рада сняться хотя бы в одной... Чтобы освободиться от того, что меня терзает.

* * *

Просмотрев отснятый материал и услышав, как Мэрилин распевает своим сладким, тоненьким голоском «Женщина не может без бриллиантов», Занук прикусил сигару. Он понял, что напал на золотоносную жилу.

Каким бы ни был талант режиссеров, каким бы блеском ни отличались сценаристы, какую бы роль не играл в кино цвет, оно могло делать большие деньги только благодаря сырью — живой плоти богинь экрана. Бетти Грейбл, неприметная танцовщица с заурядным лицом, принесла «Фокс» кучу денег, потому что ее ножки «зажигали» американских парней на фронте. После окончания войны ее забыли так же быстро, как и вознесли на пьедестал.

Занук, который заявлял, что он всегда жил как на трапеции, даже если она раскачивается под потолком «Уолдорфа», знал, что кинематография существует не только как вид индустрии, но и как своеобразное чудо. Не руки человека создают кинозвезду, так же как улыбку нельзя изобразить на лице с помощью кисточки и скальпеля.

Старик Мак Сеннетт разгадал секрет успеха кино. Купающиеся красавицы фигурировали в его фильмах вне зависимости от сюжета. Тот, кого друзья прозвали «кладезем гармоний», с одного взгляда распознавал актрису, которая может скрасить его грубоватые шутки. Человек, заключавший контракты путем рукопожатия, ибо «с ворохом юридических бумаг не разобраться до самого судного дня», знал, что счастливый взгляд неотделим от счастливого сердца. Говард Хьюз выражал такое же мнение, хотя и не задумывался над этим, как его отец; он швырял немалые деньги, добытые бурением нефтяных скважин, на уплату штрафов дорожной полиции за превышение скорости.

Слушая, как Мэрилин поет «Женщина не может без бриллиантов», Занук понял, что «Фокс» не обойтись без Мэрилин и что ее искусственная улыбка в сочетании с более чем естественными формами может принести не меньше дохода, чем изобретение бура или целые шеренги очаровательных купальщиц на экране.

За время съемок фильма «Джентльмены предпочитают блондинок» Мэрилин дважды меняла квартиру. Из отеля «Бэл эйр» она перебралась в отель «Беверли Хиллз», а оттуда в элегантную квартиру на Нью-Донеги драйв, 882. Она навязала съемочной группе Наташу Лайтес.

Несмотря на постоянные опоздания и бесконечные капризы, съемки шли своим чередом. Ее все снова и снова охватывало отчаяние, но Джо Ди Маджио, который не понимал, что с ней творится, качал головой и не находил другого утешения, кроме слов: «Получай деньги и помалкивай».

Под гнетом усталости, отчаяния она чувствовала себя совершенно опустошенной. Иногда она была не в состоянии даже включить пылесос или снять с плиты кастрюлю спокойно, без криков и попреков. Стоило ей покинуть съемочную площадку, как мужество покидало ее, она сникала, теряя всякий интерес к жизни, в отличие от многих актеров, продолжавших радоваться ей и вдохновенно играть даже тогда, когда камера прекращает свое гудение. У тех, кто в это время обращался к ней, — у Ди Маджио, Хоукса и других, — создавалось впечатление, будто они разговаривают с духом во время спиритического сеанса.

Мэрилин несвязно поведала о своем состоянии Джейн Рассел и спросила, чему она посвящает свободное от съемок время. Джейн, физически крепкая и жизнерадостная дочь фермеров Миннесоты, из которой Хьюз создал своеобразный сексуальный символ, как это ни парадоксально, интересовалась Библией. На вопрос Мэрилин: «Чем же все-таки заниматься, что делать в этой жизни?» она не моргнув ответила: «Творить добро. Нет, на самом деле это хороший выход!»

Джейн была замужем за футболистом. Она всегда приходила вовремя, всегда улыбалась, никогда не переигрывала, никогда не выглядела усталой. Она носила декольтированные платья или брючки, но это не было вызывающе. Она была красивой женщиной, а ее нежность и безыскусственность как-то ассоциировались с пшеничным колосом.

— Скажите, выходя замуж, женщина ничего не теряет? — спросила ее Мэрилин.

— А что она может потерять?

— Не знаю... Мечту, самостоятельность, веру?..

— Можно потерять это и не выходя замуж. Лично я, возвращаясь вечерами домой, выбрасываю работу из головы.

И вот подошли последние съемочные дни. Каждый раз, выходя из студии, Мэрилин заставляла Джо усаживаться в кадиллак, подаренный ей телевизионной компанией за участие в десятиминутной передаче. Она заталкивала Джо в машину, как швыряла на сковородку диетические котлеты. Ее машина превратилась в свалку, где вперемешку валялись блузки, дамские брюки, флаконы, туфли, вазы, огромные пачки писем от почитателей, перевязанные по пятьсот штук, а поверх всего этого квитанции об уплате штрафа за превышение скорости. В конце концов выйдя из себя, Джо Ди Маджио поддал ногой парижские бюстгальтеры и стукнул кулаком по стопке «умных» книг, приобретенных за день, так что они разлетелись во все стороны.

В июле 1953 года Мэрилин Монро, сопровождаемая Джейн Рассел, оставила отпечаток своих ладоней на влажном гипсе у Китайского театра Сида Граумена. Телеоператоры зафиксировали этот момент признания славы. Потом обе актрисы погрузились в гипс голыми ступнями. Джо Ди Маджио отказался присутствовать при этой классической церемонии. В самом деле, Мэрилин по-прежнему не решалась выйти за него замуж, а их дружба слагалась из буйных ссор и бесплодных примирений. В сущности, им было не о чем говорить, и они могли просидеть в ресторане два часа, не обменявшись ни одним словом. Однако стоило появиться фоторепортерам, и губы того и другого складывались в заученную улыбку.

— Зачем тебе надо, чтобы я вышла за тебя, Джо? — спрашивала Мэрилин с притворным равнодушием. — Я принадлежу «Фокс», Зануку, Скурасу, Хедде Хоппер, зрителям. Я стала принадлежностью нации. Зачем тебе жениться на памятнике?

«Фотоплэй», голливудский журнал, обязанный своей популярностью фотографиям красоток на вощеной бумаге, провозгласил Мэрилин кинозвездой Америки 1953 года.

В связи с этим в ее честь был устроен банкет. К своему апофеозу Мэрилин заказала вечернее платье, расшитое золотом. Оно сверкало на ней, как чешуя сирены. К тому же, когда она передвигалась на высоких каблуках, ее ноги путались в этом экстравагантном одеянии, и создавалось полное впечатление, что она перемещается, подпрыгивая на хвосте русалки.

На этот раз неврастеничный Ди Маджио отказался сопровождать ее. Тем самым он набивал себе цену, доказывая, что он не падок на подобные церемонии. Когда Мэрилин входила в банкетный зал, ее руку поддерживал Сидней Скольски, журналист, ставший завсегдатаем «Швабадеро». Разумеется, она опоздала на два часа, и гости приступили уже к десерту. Присутствовавший среди них Джерри Льюис вскочил на стол, бурно приветствуя Мэрилин. Но кинозвезды, репортеры и высшее общество Лос-Анджелеса не одобрили этого беспардонного запоздалого появления. Вызывающий бюст, который она так вульгарно выставляла напоказ! Двадцать пять миллионов долларов, которые она заимела от проката трех фильмов! Да кто, собственно, такая эта особа, позволяющая себе оскорблять других известных актрис, других женщин? Разве у нее есть талант, что могло бы оправдать столь возмутительное и вызывающее поведение? На следующий день Джоан Кроуфорд заявила перед корреспондентом одной нью-йоркской газеты: «Мэрилин Монро понятия не имеет, где начинается и где кончается реклама. Ей известно об этом не больше, чем мартышке!»

Прочитав сие высказывание, передававшее мнение всех присутствовавших на банкете «Фотоплэя», Мэрилин разрыдалась и долго не могла унять слез. Она побывала на студии, в барах, кабинетах и повсюду трагическим голосом заявляла, что эти нападки миссис Джоан Кроуфорд, усыновившей четверых детей, право же, совершенно неуместны — ведь она, Мэрилин, круглая сирота.

Мэрилин достигла наконец своей цели. Так чего ей теперь недоставало? Она оставила отпечатки ладоней и ступней на мягком гипсе у театра Сида Граумена. Ведь это была мечта ее детства, внушенная ей взрослыми. Но что от этого изменилось? Стала ли она теперь счастливее? Ей вспомнились прогулки с тетей Грейс перед этим рестораном, когда та искала отпечатки, которые подошли бы к ее детской ступне. И тогда и теперь это было страшное, непоправимое заблуждение!

Театр Граумена на заре, когда там нет ни души, — странного вида здание, украшенное слегка очеловеченными драконами и фонарями на тонких ножках. Отпечатки ступней, ладоней, губ перед его фасадом кажутся зловещими слепками, необходимыми при изготовлении протезов для калек, но разве слава не своего рода протез, свидетельство того, что вам чего-то недостает и требуется заменитель? Затвердевший гипс исчерчен следами рук, ног и губ людей, которых уже нет больше в живых...

* * *

В 1953 году широкий экран оказался единственным средством, с помощью которого кинопромышленность еще могла бороться с вторгавшимся повсеместно телевидением. До этого на широком экране демонстрировались только сцены путешествий с грандиозными и величественными пейзажами и всего лишь один фильм «Туника» — экранизация эпизода из Евангелия.

Широкий экран, считавшийся пригодным исключительно для эпопеи, был впервые использован для комедии «Как выйти замуж за миллионера» с участием Мэрилин Монро. Мэрилин должна была играть в нем блондинку, постоянно попадающую впросак из-за близорукости. «Фокс» выбрал в режиссеры фильма румына Негулеско, бежавшего в Голливуд, который разговаривал вежливым шепотом и кичился тем, что он художник.

Прочитав сценарий, Мэрилин заявила, что никогда не согласится сниматься в очках, поскольку это исказит ее облик. Автор сценария Нанелли Джонсон, высокий, худощавый, обходительный, заявил, что чувственность ощущается во всем облике актрисы, а не является атрибутом какой-то одной части ее тела. А очки могли бы послужить дополнительной приманкой. «Это будет как бы стриптиз лица, — сказал он. — Медленным движением вы снимаете очки... Держите их в руке... Это словно приношение, которое заставит вашего зрителя трепетать».

Мэрилин на этот раз согласилась перевоплотиться в предложенный персонаж, тот, который она с горькой усмешкой называла «чем-то годным для забавы», изображать роковую женщину, чьи интересы сводились к приобретению дорогого головного убора, а юбка, очень узкая, должна не скрывать, а подчеркивать формы. В этой истории с очками она по-прежнему должна была играть очаровательную, забавную, легкодоступную женщину с куриными мозгами, всегда готовую приятно удивить мужчину либо рубашкой, которая рвется, либо туго облегающими формы джинсами. Где же, когда она будет, та роль, которую она мечтала сыграть хоть раз, один-единственный раз для своего удовлетворения?

Не доказав, что ношение очков разрушит символ сексуальной женщины, каким она стала для Америки, Мэрилин начала плакаться Жану Негулеско, утверждая, что ей осточертело все время лежать в фильмах, как валяются на простынях в известного рода заведениях. Ведь она терпеть не может кинозалов, куда входят и откуда выходят, когда кому вздумается, оставляя после себя под креслами пустые бутылки или кукурузные хлопья, и где сидят, кашляя, почесывая или распуская потные руки. Желая утешить ее и доказать, что считает ее существом благородным, Негулеско пришла в голову хитроумная мысль пригласить Мэрилин к себе позировать, разумеется, застегнутой по шею. Результат превзошел все ожидания. Мэрилин заявила о своем согласии сниматься в его фильме без предварительных условий.

Осветители, сценаристы, продюсер и режиссер ходили вокруг Мэрилин на цыпочках, словно врач возле тяжелобольной. Мисс Мэрилин нельзя волновать; условились соглашаться со всеми ее прихотями и при каждой резкой выходке признавать, что она права.

Фильм «Как выйти замуж за миллионера», история охоты бедных девушек за богатым женихом, разумеется, не дал мужа-миллионера девушкам, мечтающим о нем в жизни, но дал двенадцать миллионов долларов киностудии «Фокс», вложившей в него всего лишь два.

* * *

На юго-востоке Голливуда, на углу бульвара Уилшир и Синега-авеню, стоит громадный кинотеатр «Уилшир». Так должна была состояться премьера фильма «Как выйти замуж за миллионера».

За несколько дней до премьеры Ди Маджио улетел в Нью-Йорк, что было для него единственной возможностью выразить свое недовольство. Мэрилин так и не вышла за него замуж. И у него не было никакого основания находиться рядом с ней в этот знаменательный день. Он улетел, чтобы не чувствовать себя оскорбленным. Он больше не мог видеть рук, тянувшихся к Мэрилин. Он отказывался слушать обращенные к ней крики экстаза.

Утром в среду, четвертого ноября 1953 года, Мэрилин Монро в бежевой кофточке и гавайских брючках едет в открытом кадиллаке по бульвару Пико, который тянется на три километра. Чтобы прогнать усталость, она долго лежала в ванне, приняла несколько таблеток. Но и после этого ощущала какое-то мучительное безразличие. Отдел писем студии «Фокс» получает на ее имя пятьсот писем в день. Она живет в сердцах миллионов мужчин и женщин. В ее сердце — пустота, она чувствует себя опустошенной, и какой-нибудь мышонок или утенок из мультипликаций Уолта Диснея кажется ей более одушевленным, более живым, чем она. Она — силуэт, сбежавший из рисованного фильма.

Она стала предметом мечты. Один напрашивается к ней в садовники, выращивать в ее саду сорт роз, еще никому не известный. Другой хочет подарить прирученную голубку с ее именем. Третий в обмен на встречу предлагает кинотеатр, который будет называться «Мэрилин Монро». В общем, она стала плюшевым мишкой, игрушкой для всех этих мужчин.

В то утро Голливуд выглядел мрачно. Она очень быстро проезжает деревянные особняки, принадлежавшие в 1900 году лос-анджелесской аристократии, а теперь похожие на пустые, разоренные гнезда. Мэрилин ставит свою машину перед павильоном кинозвезд «Фокс». Ей выделена артистическая уборная, до этого принадлежавшая Бетти Грейбл, прежней звезде «Фокс». Бетти Грейбл, тоже занятая в демонстрируемом сегодня фильме, даже не приедет на премьеру — так решили директора студии. Не стоит омрачать праздник.

Проходя в свою уборную, Мэрилин едва отвечает на заискивающие приветствия персонала студии. Она мучается со своими туфлями, платьем — как с жизнью. Она не знает, как ей со всем этим справиться. Мисс Расмуссен — парикмахер и Снайдер — гример ожидают ее. Она отбрасывает чувство подавленности и скуки и принимает надменный вид, как положено актрисе, имя которой написано крупными буквами через всю афишу.

Час дня. Одной из лос-анджелесских журналисток благосклонно разрешили присутствовать при церемонии подготовки кинозвезды к вечернему апофеозу. Парикмахер спрашивает Мэрилин, какой цвет придать волосам? Платиновый — в этот момент она думает о металле и о женственности, чистоте, хрупкости. Того же цвета она хочет ногти, и вот уже маникюрша хлопочет со своими кисточками и лаками.

Журналистка болтает о всяких пустяках. Она спрашивает Мэрилин, с кем из знаменитостей та знакома. Мэрилин спешит замаскировать свое одиночество. Без запинки отвечает, что дружит с Марлей Дитрих. Она уже как-то заявила то же самое корреспонденту «Тайм». Но это вопиющая ложь. Она видела Марлей только дважды, и оба раза они просто-напросто поздоровались. Кинозвезда сохранила манию, сомнения, фантазию никому не известной девочки, которая воображала себя знаменитой. «Смотри, Норма, твои маленькие ступни уже оттиснуты в Китайском театре». Она придумывала себе родителей. Придумывает великую любовь. Мечтает умереть в собственном углу. Она наивная чувственная девственница, продаваемая под целлофаном. Благодаря ей успешно проходят благотворительные вечера, избирательные кампании, а косметические кремы, бюстгальтеры, духи, холодильники, имеющие на марке ее имя, распродаются моментально. Она — «этикетка мечты», гарантирующая продажу всего что угодно.

В комнату едва слышно стучатся рассыльные. Они вносят изящные белые коробки. В одной из них туфли, во второй — платье, в третьей — белые перчатки.

Появляются две костюмерши, потом посыльный под охраной двух вооруженных стражей. Он принес футляр с бриллиантовыми серьгами — они принадлежат студии и служат украшением очередного модного идола.

Мэрилин в полусонном состоянии мигает глазами. Снотворные таблетки почти не помогают Мэрилин, она засыпает поздно ночью, но из-за них она живет как бы в тумане, словно взбирается на облака. Меха, в которые она должна закутаться в этот вечер, ждут в кресле. Из них лично ей принадлежат только муфточка из песца да горжетка.

Появляется Рой Крафт из пресс-центра «Фокс» и с важным видом объявляет, что сегодня город Монро в штате Нью-Йорк один день будет называться Мэрилин Монро.

— Ну а завтра утром я снова стану смертной, не так ли? — спрашивает Мэрилин.

* * *

Поступают телеграммы. Она их медленно распечатывает и роняет. Слава — лепестки увядшего цветка. Проявления дружбы подозрительны. Они всегда обращены к королям и королевам дня. Они одурманивают, как наркотик. Они лишены искренности, поэзии. Все объяснения в дружбе и любви фальшивы, в них подспудно затрагивается будущее «заинтересованных лип». Потом — телефонные звонки. Все желают победительнице счастья. Гример Снайдер, вертясь вокруг актрисы, невольно топчет телеграммы. Он не перестает улыбаться, как будто очаровательная Мэрилин — творение его кисточки. Его самодовольная улыбка отражает вполне определенный смысл: он радуется, как творец, швыряющий на землю безделушку из плоти и крови.

— Скажите, Снайдер, я только для забавы?

— Простите, мисс?

Он трясет огромной розовой пуховкой, рассыпая по плечам Мэрилин душистое облако пудры. Потом красит губы молодой женщины специальной помадой. Костюмерши с раболепной улыбкой разворачивают белое кружевное платье с серебряными блестками. Оно окаймлено светлым крепдешином.

Мэрилин с трудом поднимает свою неузнаваемую голову. Ей тяжело стоять на ногах. Из-под позолоченного пояса спускается нелепый шлейф белого бархата — пуповина, связывающая ее с голливудским, американским раем. Она натянула за локти длинные перчатки. Перекинула шлейф на левую руку. Шесть часов она просидела неподвижно, пока ей придавали парадный вид.

После этого Мэрилин, потащив за собой и журналистку, направилась к Нанелли Джонсону, сценаристу фильма. Журналистка не переставала докучать ей своими высокопарными, стандартными вопросами. Счастлива ли она? Думала ли она о каком-либо мужчине больше, чем о всех остальных? Мечтала ли о таком вечере, который ей предстоит? Чувствует ли она, наконец, что все ее желания исполнились, или у нее еще остался какой-то осадок от прошлых лет сиротства? «Но ведь я только для забавы, — спокойно говорит она и вполголоса добавляет: — Я нужна, чтобы возбуждать миллионы американских мужей».

Перед кинотеатром «Уилшир» движение транспорта приостановлено. Для проезда нужен специальный пропуск. Вокруг запретной зоны выстроен мощный полицейский кордон. Прожекторы, установленные на грузовиках, непрерывно вращаются. Они образуют в небе пучки лучей, как при воздушной тревоге в ожидании налета вражеских самолетов. Для встречи с сексуальным символом Америки пришлось создать обстановку военных лет.

А чтобы, к общему удовольствию, усилить еще больше это сходство, трибуны, построенные вокруг кинотеатра «Уилшир», заполнены толпами зрителей, крикливых и сосредоточенных, апатичных и жаждущих сенсаций. Полицейские кордоны отгораживают эти трибуны, предназначенные для любопытных, от кинотеатра и ведущей к нему аллеи. После объяснения о приближении черного кадиллака с драгоценной платиновой блондинкой слышатся возгласы экстаза, исступленные крики. Тысячи разинутых ртов скандируют имя Мэрилин. Мэрилин осторожно покидает кадиллак. Она близка к обмороку. Она движется, словно привидение, поддерживаемая с обеих сторон. Великие боссы, окружающие актрису, улыбаются за нее во весь рот — они лишены каких-либо комплексов.

От всего этого у нее появляется горький привкус во рту, какая-то пустота в голове. Ей кажется, что она достигла славы незаконным путем. Ведь она только демонстрировала свое тело — и ничего более. Она только выставляла себя напоказ тем, кто покупал билет в кино. У нее нет абсолютно никакого права называться актрисой! И боссы «Фокс» вдруг показались ей барменами, с притворным великодушием горячо рекомендующими клиентам девушку, которая может их развлечь.

В полночь она ускользнула от истерической суетни и вернулась на студию переодеться. Она таращила усталые глаза, чтобы не уснуть. Пальцы, которыми она так долго сжимала микрофон, свело, В ушах стучал скандируемый толпой призыв, с которым к ней обращались тысячу раз. Они заполучили ее, она им принадлежала.

На студии стояла тишина, в гримуборной пахло застывшим гримом. Тут не было ни души. Она заметила лестницу, тяжелые драпировки, уголок бара, бутылки с подкрашенной водой, элементы декораций, безжизненные, разбросанные там и сям. Она вдруг почувствовала и себя чем-то вроде бутафории, деталью того же бара или часовни.

Со щемящей сердце болью она сняла платье, сбросила «лодочки», отколола драгоценности. Все было возвращено на место. Вооруженные дежурные вахтеры проводили ее к машине. Почему они не оставили и ее на хранение здесь до момента, когда она потребуется снова?

Она очень быстро доехала до дома, ее пугала мысль, что она не сможет уснуть или что у нее отнимется левая рука, так она онемела. Едва переступив порог дома, она буквально бросилась к снотворным таблеткам. Она проглотила одну, две, целую горсть. Но от такой спешки они не успевали раствориться. Нембутал превратился у нее во рту в зеленоватое, клейкое месиво. Той ночью смерть, как студенистый кулак, пыталась пробить себе дорогу к ее сердцу, миновав преграду горла.

В паническом ужасе, шатаясь, она дотащилась до раковины, открыла рот, и ее вырвало зеленой слизистой массой.

Потом, открыв кран холодной воды, она не переставала плакать и плеваться, пока зеленая вода, которой ее рвало, постепенно не стала водой, такой же чистой водой, которая струится с чудесным журчанием в лесном ручейке.