Главная / Публикации / К. Делэ. «Мэрилин Монро. Нелюбимая»

Инициация: Глэдис и Грейс

Глэдис казалось, что над ней довлеет злой рок: сын Джеки умер от костного туберкулеза в шестнадцать лет, а она так и не успела с ним повидаться... Брат покончил с собой. Дед отдал богу душу в приюте для душевнобольных.

На самом деле он умер от сифилиса, а не от безумия, но о настоящей причине его смерти Норме Джин ничего не сообщили, и она продолжала бояться дурной наследственности и подстерегающего ее сумасшествия. Глэдис под гнетом страшного чувства вины погружалась в депрессию и искала спасения в церкви. Она с головой ушла в работу, надрывалась, как проклятая: полный день в «Коламбии Пикчерз», а с вечера до глубокой ночи в «РКО Пикчерз». Она во что бы то ни стало решила обзавестись собственным домом.

Из последних сил Глэдис старалась пробиться, в результате ее назначили начальницей отдела, и она тут же принялась изводить своих подчиненных пустыми придирками. Как свести концы с концами? Глэдис, по сути, хочет немногого: защитить дочь, которой уже исполнилось семь лет, и купить домик для них обеих. Но в стране свирепствует экономический кризис, президент Рузвельт заявил о закрытии банков, в Лос-Анджелесе произошло крупное землетрясение. Молодая отчаявшаяся женщина перелезает через заграждение, чтобы незамеченной проскользнуть мимо толпы коллег-забастовщиков. Главное, не опоздать на работу, не дай бог ее уволят!

Напрасно Грейс пытается объяснить подруге, что долги придется выплачивать до старости, а детские крики спровоцируют обострение мигрени. Глэдис, хоть и чувствует себя загнанной в ловушку, все равно переезжает с Нормой Джин в миленький белый двухэтажный домик с георгианским фронтоном на Арбол-Драйв в Голливуде. Внутри все тоже белое.

«Бэби Гранд», купленный в подарок Норме Джин французский белый рояль, принадлежавший актеру Фредрику Марчу, который прославился, снявшись в фильме «Планы на жизнь» с Кэрол Ломбард, скрашивал жизнь маленького семейства. Норма Джин называла рояль «мой жених». Как мало времени мать с дочерью провели вместе под одной крышей...

Худенькая, настороженная, тихая Глэдис не выносила ни малейшего шума, и Норма Джин забивалась в шкаф с одеждой, пока мать прихорашивалась перед очередным свиданием. Сердце Нормы Джин чуть не разорвалось от радости и благодарности, когда странная родительница согласилась пойти на незапланированные траты и оплачивать ее уроки музыки у Болендеров. С тех пор девочка называла Глэдис мамой.

В дальнейшем лилейно-белый инструмент превратится для Мэрилин в фетиш и будет неразрывно связан с ее судьбой. Трудно точно сказать, что за демон вселился в Глэдис, но маленький рояль с белым хвостом, хранитель чудесных мелодий, исчез из их дома. Рояль у Нормы Джин отнимут, но любимую пьесу «К Элизе» и песенки «Прялка» и «К дикой розе» она не забудет. Много лет спустя после насильственной разлуки Мэрилин Монро найдет свой старый рояль в комиссионном магазине и расстанется с ним, лишь когда ее глаза закроются навек.

По воскресеньям мать и тетя Грейс брали Норму Джин на прогулку по Голливудскому бульвару. Слушая их бесконечные восторги в адрес Мэри Пикфорд, очаровательной Белоснежки, «вечной невесты» Америки, девочка только и мечтала стать на нее похожей. Глэдис поощряла фантазии дочери, завивала ей локоны «под Пикфорд» и учила улыбаться и жеманиться, как Мэри.

Женщины устраивали Норме Джин целые экскурсии по Лос-Фелис и Голливудским холмам, показывали дворцы знаменитостей того времени Полы Негри, Теды Бара, Нормы Толмедж и Джин Харлоу, пальмы, окружавшие резиденции, которые добавляли общей картине шику и экзотики. И еще они гуляли возле «Гнезда сокола», виллы, где жил Рудольф Валентино, очаровательный принц Голливуда, скончавшийся в тысяча девятьсот двадцать шестом, в год рождения Нормы Джин. Случайное совпадение? Девочка купалась в мечтах о роскошной жизни звезд и млела на службах в Научной церкви Христа.

Иногда мать брала Норму Джин с собой на работу. В крошечной душной комнатушке, пропахшей сырой фотопленкой и клеем, Глэдис, вскарабкавшись на высокий табурет, перекладывала куски фильмов из одной бобины в другую или вырезала кадры и вклеивала их на другую пленку, не снимая белых хлопковых перчаток, чтобы на негативах не оставалось ни малейшего следа от пота и жира. Девочке, затаившейся в углу, казалось, что ее мама творит чудеса... Коллеги Глэдис восторгались послушностью Нормы Джин, совершенно не свойственной детям ее возраста. А та сидела тихо, сжавшись в комок, боясь, что ее вырвет от противного запаха клея. Иногда Норме Джин давали карандаши и бумагу: «Я рисовала Бога. Он был похож и на Грейс Макки, и на Кларка Гейбла».

Бунгало Глэдис на Арбол-Драйв находилось рядом с Голливуд-Боул, куда они ни разу не сходили вместе. Но Глэдис часто водила Норму Джин в Китайский театр Граумана на Голливудском бульваре. Девочка смутно чувствовала, что кино и есть настоящая страсть ее матери, и сама навсегда прониклась ей. Норма Джин способна была целый день провести в кинотеатре. Усевшись в первом ряду, она по три-четыре раза подряд пересматривала один и тот же фильм, пока ее не выгонял билетер. Глэдис научила дочку двум правилам: нельзя разговаривать с незнакомыми людьми и, чтобы не заблудиться, надо возвращаться домой той же дорогой. Из кинотеатра Норма Джин шла пешком одна целых четыре километра, мурлыкая себе под нос песенки из фильмов. Этот путь, путь инициации и обретения себя, она не забудет никогда. Глядя на экран, Норма Джин примеряет роли родителей на актеров и, вернувшись домой, разыгрывает диалог с несуществующим отцом. «Почему ты не надела резиновые сапожки? Ведь на улице дождь», — журит он дочку. У нее нет резиновых сапожек, приходится скакать через лужи в туфельках.

После сеансов во дворце кино Норму Джин ждет домашний спектакль: ее мать, похожая на тень, пытается одеться и привести себя в порядок. Перед уходом Глэдис внезапно порывисто ее обнимает. Мужчина на фотографии в спальне матери внимательно следит за Нормой Джин: копия Кларка Гейбла, бонвиван в мягкой фетровой шляпе, обжигающий взгляд и холеные усики. «Это твой отец, — повторяет Глэдис, — это из-за тебя...» Неужели она лишила свою мать счастья?

Жесткий климат Калифорнии тоже изматывает Норму Джин. Летом на город обрушивается адская жара в тридцать четыре градуса по Цельсию, и ветры, дующие со стороны пустыни Мохаве, засыпают улицы песком. Глэдис истерически смеется, вместо того чтобы приласкать и успокоить малышку, причесывая Норму Джин, делает ей больно, дерет волосы, проклиная «чертовы узелки».

В конце концов Глэдис, задыхаясь под бременем долгов, решает сдать часть дома чете английских актеров, Киннелам. Она рыдает ночи напролет, то мечется по комнате, то шепчет молитвы над кипой денежных счетов, которые сыплются дождем со всех сторон на ее бедную голову.

Норма Джин прислушивалась к классической речи их постояльцев и удивила всех, спев «Иисус любит меня», поразительно точно воспроизведя английский акцент. Киннелы пьют без меры и дымят, как паровозы, шокируя своим поведением бывшую воспитанницу Болендеров. Отныне Норма Джин поневоле заперта в одной комнате с матерью — нервы Глэдис оголены, как электрические провода, ее раздражает даже шелест переворачиваемой страницы. Она выбивается из сил, она на грани.

Однажды англичанин пригласил Норму Джин к себе в комнату и запер дверь на два оборота. «Будь умницей, будь умницей», — приговаривал он, раздевая девочку и онанируя. Потом он, самодовольный, элегантно одетый английский денди, как ни в чем не бывало спустился в гостиную и всучил ребенку, потрясенному до глубины души, монетку: «Купи себе мороженое». Она не решилась довериться Глэдис, мамочке, которая разговаривала сама с собой, но попыталась все объяснить Грейс. Та шлепнула ее по губам и отругала: «Ты — лгунья, господин Киннел — порядочный человек и наш лучший арендатор». Норма Джин натолкнулась на гнев и недоверие взрослых и осталась непонятой. Слова, которые должны были поведать о случившемся, застряли в горле. Монетку, лежавшую в кармане, она не потратила, пусть мороженое едят бедные. Объявший девочку страх лишил ее языка, и с тех пор она начала заикаться. Слова тоже могут заблудиться.

Из кухни несутся крики ужаса, потом дикий хохот. Прибывшие санитары привязали Глэдис к носилкам и забрали в ту самую психиатрическую лечебницу, где умерла Делла, бабушка Нормы Джин. Впору вспомнить проклятие Ницше: «Наследственность — единственный бог, чье имя мне известно!»

Мебель распродали, под Рождество тысяча девятьсот тридцать четвертого, англичане съехали. Пятнадцатого января тысяча девятьсот тридцать пятого Глэдис признали недееспособной, Грейс Макки, ее лучшая подруга, стала законной опекуншей малышки, так и не оправившейся от шока. Грейс, не имевшая собственных детей, всем сердцем привязалась к Норме Джин и искренне восхищалась ее красотой. В ней она видела воплощение идеала их с Глэдис молодости. «Однажды ты станешь великой киноактрисой...» — не устает повторять она Норме Джин. Вскоре после того, как Глэдис попала в психушку, Грейс потеряла работу на студии и теперь вместе с Нормой Джин отстаивала очереди в «Хелмс», чтобы набить огромную сумку черствым хлебом по двадцать пять центов и бутылками с молоком. У нее нет денег даже на то, чтобы заменить разбитые стекла в очках. Грейс жила с матерью, и Норма Джин тряслась от страха под одеялом, прислушиваясь к их разговорам о ней, о том, что она обуза, и об ее дурной наследственности.

Грейс, как и Глэдис, питавшая слабость к алкоголю, недолго держала Норму Джин при себе. Девочка стала по-настоящему в тягость своей горе-опекунше, когда та влюбилась в техасца, нищего, на десять лет моложе ее, но успевшего настругать троих детей. Док Годдард — парень видный. Грейс быстренько упаковала пожитки Нормы Джин и привезла ее к дому восемьсот пятнадцать по улице Норт-Эль-Сентро, большому зданию в колониальном стиле из красного кирпича и с флагштоком. «Поживи здесь некоторое время, я буду навещать тебя по субботам».

Норма Джин подняла голубые глаза и увидела бронзовую табличку на входной двери, куда только что позвонила тетя Грейс: «Сиротский приют Лос-Анджелеса». «Я, я не сирота! У меня есть мама!» — на этот раз заикающаяся паинька орала во всю глотку, в точности как Делла и Глэдис, ее непрекращающиеся вопли, заполняя своды холла, звенели в ушах воспитанников. В тот момент их сердца бились немного чаще, чем обычно.

Бейкер — под этим именем, именем первого мужа Глэдис, которое та сохранила после развода с Мортенсоном, Норма Джин училась в школе. Сироты ходили в школу и из школы группой. Одноклассники никогда не приглашали их в гости. День рождения в приюте праздновался так: в столовую на тележке вкатывали огромный торт — раскрашенный муляж из дерева и гипса, — дети пели «Happy Birthday», именинник задувал свечи и загадывал желание, после чего торт многоразового использования вновь занимал место в шкафу с бутафорией. А виновник торжества получал кусок настоящего пирога.

Немного существует фотографий, столь же трогательных, как эта, запечатлевшая худенькую, слишком высокую для своего возраста девочку-подростка в скромном, коротком, явно с чужого плеча летнем платьице, выданном ей в приюте по случаю дня рождения одной из ее товарок. Толстощекая воспитанница позирует с тортом перед объективом, рядом с ней Норма Джин, плоскогрудая, в носочках, проникшаяся важностью момента и улыбающаяся. Незабываемый снимок.

Ночью на водонапорной башне прямо напротив спальни девочек переливаются неоновыми огнями гигантские буквы «RKO» — так называется студия, где раньше работала ее мама. Огромная кинематографическая индустрия, которую путем слияния нескольких студий создал вместе с Глорией Свенсон Джо Кеннеди. Норма Джин смотрит на мигающую вывеску и плачет. Она выжидает, когда другие заснут, на цыпочках пробирается к подоконнику и ночь напролет глаз не сводит с букв, вспыхивающих на фоне бархатного тропического неба Калифорнии с громадной оранжевой луной. Это ее звезды, и они обещают исполнить все желания. Норма Джин снова чувствовала навязчивый, тошнотворный запах клея и мечтала, мечтала до тех пор, пока в шесть тридцать утра не раздавался удар гонга, по которому вставали воспитанницы. «Какие они, наверное, одинокие», — в полусне думала о звездах девочка.

Однажды, возвращаясь из школы, Норма Джин отстала от группы и убежала. Она попала под жуткий ливень. В кабинет директрисы сиротского приюта ее, промокшую до костей, привел полицейский. Но та не наказала девочку, распорядилась, чтобы принесли сменную одежду, и припудрила ей лицо своей пуховкой со словами: «Ну вот, так ты гораздо красивее». Внезапно Норма Джин обрела право на существование, наконец она сумела выделиться из безликой, аморфной толпы сирот. Впоследствии директриса не раз будет пытаться помочь очаровательной девочке найти приемных родителей и обрести семью, но все ее усилия будут тщетны. Глэдис, пациентка психиатрической лечебницы, категорически возражала против официального удочерения Нормы Джин.

И еще была Грейс. Грейс каждую субботу в течение двадцати одного месяца навещала ее, забирала из приюта к себе, в крошечный домик, где жила с Доком, и иногда водила в Институт красоты завивать локоны, как у Мэри Пикфорд. Грейс разрешала Норме Джин подкрашивать губы, ложиться спать в бигуди, делала ей макияж, накладывая слой белой пудры на персиковую кожу, и водила в кафе пить лимонад. Как-то Глэдис разрешили покинуть больницу и пообедать с Грейс и Нормой Джин, но бедняжка пребывала в прострации и не обращала на дочь ни малейшего внимания.

Грейс внушала Норме Джин, что она — красавица и когда-нибудь станет звездой, величайшей актрисой. Грейс и сама когда-то приехала в Голливуд попытать счастья, но стала монтажером негативов. Детей Грейс иметь не могла и всю свою нерастраченную материнскую любовь выплескивала на Норму Джин. Грейс и ее обожаемая подопечная часто посещали Китайский театр Граумана и на площадке рядом с кинотеатром с восхищением рассматривали отпечатки ног и рук звезд кинематографа, седьмого вида искусства. Норма Джин страшно радовалась, что размер ее грубой сиротской туфли на вырост совпадает со следом ботинка Рудольфа Валентино. Грейс ходила с Нормой Джин на свои любимые фильмы, покупала дешевые билеты по десять центов, дававшие право смотреть два фильма подряд. «Красная пыль», «Китайские моря». Чувственность Джин Харлоу и нагловатая улыбка Кларка Гейбла, так похожего на мужчину с фотографии, хранившейся у Глэдис, покорили воображение Нормы Джин. У нее два идола: отец и Гейбл.

Глэдис заразила Норму Джин одержимостью актерским искусством. Маргерит Дюрас¹ могла бы назвать сестрой по несчастью девочку, которая, как и она, имела право горько вздохнуть: «Несчастье моей матери определило мои мечты».

Примечания

1. Маргерит Дюрас (Донадьё) (1914—1996) — французская писательница, сценарист, режиссер, актриса.