Главная / Публикации / Э. Саммерс. «Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро»

Глава 2

«Мое появление в школе с накрашенными губами и подведенными бровями вызвало многочисленные толки. Но я не имела ни малейшего представления, почему меня выставляли бездушной соблазнительницей. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня целовали, я и в мыслях не держала обольстить какого-нибудь принца или кинозвезду. По правде говоря, со всем своим макияжем, напомаженными губами и развитыми не по годам формами я оставалась холодной, как ископаемое. Но на людей, похоже, я производила впечатление прямо противоположное».

Так говорила о себе Мэрилин Монро в 1954 году, оглядываясь назад на годы отрочества. Во всяком случае, эти воспоминания приписывает ей писатель Бен Хект, которому в тот год новоиспеченная кинозвезда двадцати восьми лет поведала свою «историю жизни».

Хект по поручению одного крупнейшего издательства Нью-Йорка рассчитывал написать за молодую Мэрилин Монро ее автобиографию. Эта запись является весьма важной, так как Мэрилин не давала других интервью такого плана. Но оно одновременно является и противоречивым.

После многочисленных долгих бесед с Хектом Мэрилин заставила его прочитать ей вслух всю рукопись, составившую 160 страниц. После чего она, по словам вдовы Хекта, «смеялась, и плакала, и говорила, что «потрясена». Она заметила, что никогда не представляла себе, что о ней может быть написана такая замечательная история, и что Бенни не оставил без внимания ни одну фазу ее жизни».

Мэрилин даже помогала работать над правкой рукописи, но потом их отношения расстроились. Дело в том, что тогдашний муж Мэрилин, Джо Ди Маджо, выразил протест против публикации, и она расторгла сделку. Когда материал все-таки появился в «Бритиш Эмпайер Ньюз», Мэрилин пригрозила подать на автора в суд, якобы обвиняя его в неправильной передаче ее слов.

Если автор и ошибался, то по милости самой Мэрилин, так как только отдельные факты в ее истории соответствовали истине. Хект в беседах с редактором неоднократно предупреждал его, что порой был уверен в том, что Мэрилин придумывает. Он пояснял: «Когда я говорю «лжет», это значит, она говорит неправду. Я не думаю, что в ее намерения входило обмануть меня, просто она фантазерка». Хект поймал себя на том, что все время пытался понять и разгадать «странный язык жестов и неприметных для глаз телодвижений» каждый раз, когда она начинала придумывать или сглаживать острые утлы.

Многие из утверждений Мэрилин о ее юности будут воспроизведены на страницах этой книги в том виде, в котором они были приведены в рукописи Хекта. В отдельных случаях некоторые из них будут подтверждены, в других опровергнуты независимыми свидетелями. Ко всему, о чем она говорит, нам следует относиться с долей здорового скептицизма, но это не нужно воспринимать как недостаток. Мэрилин, общепризнанное воплощение мечты, на основе смешения фактов и услужливой фантазии создавала свой образ как для публики, так и для самой себя. Она упражнялась в выходе за рамки дозволенного. Фантазия была составной частью ее существа, вызовом, призванным наилучшим образом характеризовать женщину, скрывавшуюся за ним.

История, рассказанная Мэрилин Бену Хекту, оказалась грустной и слишком сильнодействующей для публики пятидесятых годов. То, что она скрыла, могло бы положить конец ее артистической карьере. В то время, в конце концов, это никого не касалось, кроме нее самой.

* * *

В возрасте пятнадцати лет Мэрилин еще называлась Норма Джин¹. Это имя дала ей при рождении ее мать. В начале того года — шел 1942 — ее официальная опекунша, женщина средних лет по имени Грейс Мак-Ки, внезапно решила вытолкнуть свою воспитанницу во взрослый мир.

Будущие триумфы и беды Нормы Джин определенно были делом ее собственных рук. Однако в свой первый брак она вступила по договоренности. Грейс Мак-Ки со своим новым мужем решила переехать на Восток, и они посчитали неудобным брать с собой и Норму Джин. Решением этой проблемы могло стать замужество воспитанницы. Было решено найти ей мужа.

В качестве подходящего кандидата Мак-Ки видела сына соседей Джима Дахерти, которого она хорошо знала. Его семья пережила тяжкие годы Великой Депрессии. Сегодня он вспоминает, что одно время они жили в палатке, разбитой возле своей видавшей виды машины. В возрасте двадцати одного года он был человеком сметливым и упрямым. Одаренный футболист, Джим променял колледж на работу в похоронном бюро, где занимался бальзамированием трупов, а еще в ночную смену подрабатывал слесарем на «Локхид Авиейшн».

Джим Дахерти знал Норму Джин. Раз или два они даже встречались. Он с радостью для себя обнаружил, что, когда они танцевали, она «прижималась так тесно и закрывала глаза». Норма Джин «смеялась только в нужные моменты и знала, когда нужно помолчать». Встречаясь с Нормой Джин, Дахерти одновременно ходил и с другими девушками.

Джим Дахерти был совершенно ошеломлен, когда опекунша Нормы Джин предложила ему жениться на своей воспитаннице. Эту новость передала ему мать. Мысль о женитьбе никогда не приходила Джиму в голову. Но он согласился, узнав, что в противном случае Норму Джин отошлют в сиротский приют.

Свадьбу назначили на июнь. Нужно было немного подождать, чтобы Норме исполнилось шестнадцать лет. В оставшиеся до бракосочетания недели молодые с некоторым опозданием знакомились друг с другом. Гордостью и радостью Дахерти был его автомобиль, двухместный «Форд» модели 1940 года. Он часто уносил Норму Джин на место свиданий в горах под названием Попс-Уиллоу-Лейк. На Ивовом озере они брали напрокат лодку, катались под нависшими над водой деревьями и целовались.

Бракосочетание по всем правилам состоялось 19 июня 1942 года. Невесте минуло шестнадцать всего около трех недель назад. Медового месяца и свадебного путешествия у них не было. В понедельник утром он вернулся на работу на авиазавод.

О своем замужестве Норма Джин рассказала в первые дни своей славы в интервью с Беном Хек-том. От Джима Дахерти мы узнали историю их брака только в семидесятые годы.

Создавалось впечатление, что пара говорила о совершенно разных взаимоотношениях. Хекту она рассказывала, что «это было, как уединение в зоопарке. Фактически наш брак скорее походил на дружбу с сексуальными привилегиями. Позже я узнала, что в большинстве случаев так оно и есть. Я была особенной женой. Я терпеть не могла взрослых... Мне нравились мальчики и девочки, которые были младше меня. Я играла с ними в игры до тех пор, пока не выходил мой муж и не начинал звать меня в постель».

Джим Дахерти, похоже, холодка пока не чувствовал. «Наш брак, — говорил он, — должно быть, был заключен кем-то, кто был без царя в голове, вроде тех двух престарелых дам, но когда наше партнерство с Нормой Джин сложилось, ни у меня, ни у нее не было претензий друг к другу».

Вначале жена-подросток была абсолютно беспомощной хозяйкой. Она совершенно не умела готовить. Кто-то ей однажды посоветовал бросить в кофе щепотку соли, а она положила чайную ложку. Приготовление напитка закончилось треском сгорающей электропроводки — она залила кофе не только ковер, но и электропроводку, после чего заперлась в своей спальне. Рыбу она подавала сыроватой.

Но постепенно Норма Джин всему научилась. Дахерти говорил, что она превосходно стала готовить оленину и крольчатину. В одном блюде соединяла морковь и горох, «потому что ей нравилось цветовое сочетание». В общем, по словам Дахерти, у нее были все задатки хорошей жены. Осенью 1943-го, год спустя после их женитьбы, он стал служить в торговом флоте.

Вначале война была милостива к мистеру и миссис Дахерти. Местом его службы стал остров Каталины. От округа Лос-Анджелеса его отделяло только водное пространство. Норма Джин последовала за мужем. Год, проведенный ими вместе, показался Дахерти идиллией. Они ловили рыбу, купались, занимались спортом. У бывшего олимпийского чемпиона она брала уроки по подъему тяжестей. Норма Джин несколько больше дозволенного красовалась перед парнями в униформе, заполонившими остров, но Дахерти не был ревнивцем. Супруги часто посещали вечеринки. Однажды Норма Джин весь вечер танцевала со всеми моряками отделения подряд, кроме Дахерти. Когда он сказал: «Пойдем домой», — Норме Джин хотелось еще немного потанцевать. Это стало поводом для их первой размолвки. Но и тогда Дахерти еще чувствовал себя как супруг уверенно.

Уверен в жене он был и потом, когда в 1944 году приказали отправляться за океан. Прибыв в Новую Гвинею, он получил ожидавшую его пачку писем. Норма Джин, жившая теперь с его матерью, писала почти каждый день. Еще много месяцев продолжался этот поток посланий. Пока Дахерти бороздил воды Тихого океана, его юная жена работала на Рейдио Плейн — этот завод выпускал самолеты, используемые для ведения стрельбы по мишеням.

Норма Джин проверяла парашюты и красила фюзеляжи. Позже она скажет: «На завод я носила комбинезон. Меня удивило, что это было обязательным. Надеть на девушку комбинезон было все равно что заставить ее работать в гимнастическом трико, особенно если девушка знает, как правильно носить его. Мужчины перешептывались у меня за спиной, как когда-то перешептывались ребята из старших классов. Вероятно, я вела себя неправильно, раз мужчины на заводе пытались назначать мне свидания и покупать вино. Я не чувствовала себя замужней женщиной».

В письмах Норма Джин писала Джиму, что очень скучает по нему. В одном из посланий она процитировала песню Сэмми Кана и Джула Стайна, с которыми ее позднее познакомит кинобизнес. Это была песня-обещание, которое давали девушки и женщины солдатам союзных войск по всему миру. «Я буду гулять одна», — заверяла она своего мужа-моряка.

Когда Дахерти после нескольких месяцев, проведенных в море, вернулся домой в первый отпуск, Норма Джин ждала его на железнодорожном вокзале. Он вспоминает: «Мы на моем автомобиле направились в самую роскошную гостиницу на бульваре Вентура, «Да Фонда», и почти не покидали номера. Норма Джин по этому случаю захватила с собой черную сетчатую ночную рубашку. Ели мы, преимущественно, не выходя из комнаты». В тот раз он заметил, что его юная жена чрезмерно много пьет спиртного.

Незадолго до его ухода в море, говорит Дахерти, «на нее напала какая-то хандра. Она не хотела ни думать, ни говорить о моем отплытии». Но у Джима Дахерти кончился отпуск, и через несколько дней он снова ушел в плавание в Тихий океан.

Норма Джин тем временем вернулась на свой завод. В конце 1944 года, когда война близилась к завершению, жизнь ее вдруг переменилась. Вернее было бы сказать, Норма Джин ухватилась за предоставившийся ей шанс изменить ее. Случилось это тогда, когда на Рейдио Плейн появился рядовой Дэвид Коновер, чтобы пофотографировать женщин, выполнявших военный заказ.

Коновер был армейским фотографом и служил в киноотделении вооруженных сил. Его командиром был капитан Рональд Рейган, актер, которому было суждено стать президентом Соединенных Штатов. Цель визита Коновера на завод состояла в том, чтобы для журнала «Янки» «для поднятия боевого духа солдат сделать фотографии хорошеньких девочек». Позже он сказал, что Норма Джин отличалась от других: в «ее глазах было нечто такое, что тронуло и заинтриговало меня». Коновер сначала снял ее на линии сборки, а потом, попросив переодеться в облегающий красный свитер, — на обеденном перерыве. Норме Джин он сказал, что ее место на обложке журнала, а не на военном заводе.

Находка Коновера в ту пору получала 20 долларов в неделю, работая по десять часов в день на Рейдио Плейн. В качестве подработки он предложил ей позировать ему за 5 долларов в час. Так на Норму Джин свалились неожиданные деньги на карманные расходы, настоящая золотая жила. В течение трех недель со дня встречи с Коновером состоялось несколько фотосеансов, после чего она присоединилась к нему для участия в сафари по южной Калифорнии, где он должен был фотографировать. Некоторые из сделанных фотографий попали на стол фотоагентства «Голубая книга». Норму Джин пригласили для собеседования. Так началась ее карьера девушки с обложки.

Став моделью, она быстро добилась успеха. Вскоре фотографии Нормы Джин стали появляться в таких журналах для женщин, как: «Суонк», «Сэр», «Пик». Иногда она снималась в купальном костюме, иногда в шортах и бюстгальтере, но в общем все фотографии были вполне респектабельными.

В свои девятнадцать лет эта модель обладала прекрасной фигурой — бюстом в тридцать пять дюймов, который она нещадно эксплуатировала² — и белоснежной кожей, которую предпочитала сохранять в таком же виде. У нее были светлые по-калифорнийски волосы до плеч. Но по-настоящему светлыми они становились только летом, когда солнце обесцвечивало их. У Нормы Джин, работавшей моделью, никаких проблем не возникало.

Когда Джим Дахерти приехал в очередной отпуск, вернувшись после кругосветного плавания, его жена уже не ждала его на железнодорожном вокзале. Она прибыла час спустя, ссылаясь на задержку в фотостудии. Она заметно поостыла к Дахерти, уже не жила с его матерью и не работала на заводе.

Теперь Норма Джин больше всего любила говорить о своем успехе в качестве девушки с журнальной обложки. Дахерти ничего другого не оставалось, как сделать вид, что он доволен. Их сбережения она потратила на новую одежду и изрядную часть дорогого для мужа отпускного времени была на работе. В меру возможности Дахерти решил держаться поближе к дому, совершая короткие рейсы вдоль западного морского побережья Америки.

В канун рождества 1945 года Норма Джин не смогла остаться дома — была назначена очередная съемка. Когда она вернулась, дома ее ждал сюрприз. Как явствует из слов Дахерти: «Я только сказал ей, чтобы она на чем-то остановила свой выбор: сниматься для журналов, может быть, в кино или жить со мной одной семьей».

Норма Джин не дала ему прямого ответа, и Дахерти снова ушел в море. Судьба забросила его в Китай. Там он купил для Нормы Джин браслеты и лак для ногтей. Когда плыл вверх по течению реки Янцзы, получил от нее очередное послание. Оно содержало бумаги для оформления развода. От него требовалось поставить свою подпись. Дахерти решил ничего не подписывать, пока не увидится с женой.

Ранним утром, вернувшись в Калифорнию, он взял такси и прямо от причала помчался к дому, где жила Норма Джин. Она подошла к двери, накинув на плечи шарф. Вид у нее был утомленный. Она извинилась и спросила, не могут ли они встретиться завтра. На следующий день и во время других встреч она рассказывала ему о своей новой мечте. Она задумала стать киноактрисой.

Дахерти во время шекспировского фестиваля в старших классах однажды занял первое место, присужденное ему за декламацию монолога «мести»

Шейлока из «Венецианского купца». Тогда он ей сказал: «Я всегда считал себя плохим актером. С чего это тебе стукнуло в голову, что ты вдруг сможешь играть?» Норма Джин спокойно отнеслась к его насмешке, но твердо повторила, что между ними все кончено.

«Эта тайна — игра — была во мне, — много лет спустя призналась она. — Это напоминало тюремное заключение, когда сидишь и смотришь на дверь, на которой написано: "Выход"».

Норма Джин в школьные годы участвовала в театральных постановках, играла она в основном мужские роли и иного опыта актерской работы не имела. Трясясь в стареньком автомобиле Дахерти, она поделилась с ним, что начала исследование Голливуда.

«Сидишь одна, — позже вспоминала она. — Снаружи стоит ночь. Вдоль бульвара Заходящего солнца сплошным потоком несутся автомобили, похожие на бесконечную цепь жуков. Их резиновые шины издают ровный оглушительный гул. Ты голодна и говоришь: «Для моей талии хорошо не есть. Что может быть лучше плоского, как стиральная доска, живота?»

Глядя в голливудскую ночь, я любила думать: «Тысячи девчонок сидят в одиночестве, подобно мне, и мечтают стать кинозвездами. Но мне не стоит из-за них беспокоиться. Я мечтаю сильнее других».

Примечания

1. В зависимости от обстоятельств она использовала два варианта написания второго имени: Jeane или Jean.

2. В киностудии Мэрилин любили говорить, что он был больше, — в 1954 году стандартом для бюста считались 37 дюймов. Она сама одному репортеру заявила, что хотела бы, чтобы ее эпитафия выглядела следующим образом: «Здесь покоится Мэрилин Монро — 38-23-36». Модельер Билли Травилла, бывший одно время ее любовником, который должен был знать это наверняка, утверждал, что в лучшие времена ее мерки были — 35-22-35. Я воспользовался его цифрами.