Главная / Публикации / У. Реймон. «Мэрилин Монро: Тайна смерти. Уникальное расследование»

87. Обвинения

Конечно же, услышав меня, он очень удивился. Конечно же, ему с трудом верилось, что я почти три месяца гонялся за ним по Австралии и Соединенным Штатам Америки.

Конечно же, он прекрасно помнил Эйнайс Маррей.

* * *

Даже не упомянув имени Мэрилин, мы начали разговор с Эйнайс.

То, как он о ней говорил, вполне совпадало с рассказами членов семьи бывшей помощницы по дому.

Портрет был идентичным. Он отметил ее нежный голос, ласковый взгляд и, несмотря на возраст, живость ума. Казалось, что Эйнайс Маррей не отличалась болтливостью, но и за словом в карман не лезла.

Разговор естественным образом перешел на ее взаимоотношения с Монро.

Как мне незадолго до этого рассказали Дэвид Станов-ски и Пэтти Моселла, племянник и племянница Эйнайс, Миллер подтвердил, что Маррей питала настоящую симпатию к кинозвезде. Конечно, Мэрилин не была ее любимой актрисой, и Эйнайс даже сомневалась в глубине ее таланта, но, помимо красоты, которую, по ее словам, не передавала полностью ни одна фотография, Эйнайс была покорена чувственностью и добротой актрисы.

Слова Миллера напомнили мне, как в ходе телефонного разговора Пэтти Моселла точно охарактеризовала отношение Маррей к звезде: «Эйнайс любила Мэрилин такой, какой она была, а не такой, какой она хотела казаться».

Картина была почти готова. Настал решающий момент. Теперь предстояло вернуться к событиям ночи 4 августа 1962 года.

* * *

Главным отличием рассказов Стива Миллера и двух родственников Эйнайс было то, как Маррей говорила о смерти Мэрилин.

Так, Пэтти сообщила мне, что неоднократно пыталась завести с теткой разговор на эту тему. Но за исключением одного раза, реакция той была схожей: игривая за несколько секунд до вопроса, Эйнайс сразу же замыкалась в себе и отказывалась отвечать. Незадолго до кончины тетки, примерно в 1993 году, Пэтти все же предприняла очередную попытку разговорить ее.

Прочитав несколько работ, касавшихся последних часов жизни Монро, включая и те, в которых говорилось о так называемой вине Маррей, племянница пожелала узнать, правдива ли эта версия, от самой участницы тех событий.

Эйнайс вначале, как обычно, ничего не ответила. Когда же Пэтти продолжила настаивать и назвала имена Роберта Ф. Кеннеди и Джо Ди Маджи о, Маррей не сдержалась. Не высказывая никаких комментариев, она отвела взгляд от племянницы, словно погружаясь в воспоминания. Моселла уже приготовилась отступить, но Эйнайс сделала рукой движение в ее направлении. И, словно каждое слово требовало от нее необычайных усилий, не повышая голоса, старушка произнесла: «Это не было самоубийством».

* * *

Но дальше этого откровения не пошли.

А сегодня Пэтти сожалела, что не стала настаивать на продолжении разговора. Отступая, скажу, что ответ тетки принес ей все же некоторое удовлетворение. Конечно, она не узнала личности тех, кто был повинен в смерти Мэрилин, но главное было ясно: единственный свидетель последней ночи жизни звезды признался, что актриса умерла не по своей воле.

И только одно это признание меняло все в этой истории.

* * *

Опыт общения Миллера с Эйнайс был совсем другим. Санитар никогда не просил Маррей откровенничать с ним. Поэтому в течение первых недель после того, как он узнал, кем раньше была Эйнайс Блэкмер, их разговоры ограничивались невинными воспоминаниями о ее жизни в обществе Мэрилин.

Помощница звезды любила, в частности, вспоминать о поездке в Мексику, где они вдвоем посетили многих антикваров и ремесленников, выбирая вещи для обустройства дома 12305 на Файфс Хелена-Драйв, купленного Монро за несколько недель до этого.

По мере того как ее доверие к Миллеру росло, Эйнайс стала более уверенной в себе и даже нарисовала психологический портрет Монро: «Вспоминая о Мэрилин, Эйнайс всегда говорила о ней с уважением. Даже более того, было видно, что она испытывала к актрисе настоящую симпатию. Эйнайс считала, что все проблемы Мэрилин заключались только в одном: звезда не смогла найти свою любовь. Эйнайс была в этом уверена: единственно, чего хотела Мэрилин, это быть любимой и отвечать на эту любовь. Все остальное было для нее неважно».

По мере того как их разговоры учащались и становились более продолжительными, Миллер убедился: бывшая помощница по дому говорила не все, что знала. «По прошествии некоторого времени стало ясно: что-то тяготило Эйнайс, — сообщил он. — Все чаще и чаще, говоря о Мэрилин, Эйнайс начинала плакать». Из уважения к пациентке Стивен Миллер не пытался даже выяснить причину слез. «В мои обязанности не входили расспросы Эйнайс. К тому же мне казалось, что это ей не понравится и она полностью уйдет с себя».

Поскольку доверие — штука очень тонкая, а Эйнайс знала, что приближалась к концу жизни, расстраивать ее не следовало. «Я постарался ясно показать ей, что был в ее полном распоряжении. Впрочем, она часто вызывала меня к себе в комнату. Но никак не могла найти нужные слова».

* * *

Действительно, под грузом прошлого Эйнайс погружалась в молчание или плакала. В слезах она старалась утопить то, что держала в себе в течение более тридцати лет.