Главная / Публикации / А. Лус. «Джентльмены предпочитают блондинок»

Глава 4. Божественный Париж

27 апреля

Париж божественен. Мы с Дороти приехали сюда вчера, и здесь действительно божественно. Потому что французы восхитительны. Когда мы сошли с парохода и проходили через таможню, было довольно жарко и чем-то пахло, а французские джентльмены на таможне визжали ужасно пронзительно. Я огляделась по сторонам и увидела одного французского джентльмена в роскошной форме и решила, что это, наверное, очень важный джентльмен. Я дала ему двадцать франков французских денег, он всех растолкал и отнес наш багаж прямо на таможню. Я считаю, что двадцать французских франков — это очень дешево для такого джентльмена, у которого только на мундире золотого шитья долларов на сто, про брюки я и не говорю.

Собственно говоря, французские джентльмены, по-моему, так пронзительно визжат, особенно таксисты, когда получают на чай всего лишь маленькую монетку, которая называется «пятьдесят сантимов». Во французских джентльменах что хорошо — каждый раз, когда французский джентльмен начинает пронзительно визжать, его — кем бы он ни был — можно остановить пятью франками. Так приятно становится, когда французский джентльмен перестает визжать, что на это и десяти франков не жалко.

Так вот, мы поехали в отель «Ритц», и «Ритц» просто божественен. Потому что, по-моему, если девушка сидит в восхитительном баре, пьет восхитительные коктейли и смотрит на всяких важных французов, это и есть счастье. Собственно говоря, когда девушка сидит и смотрит на сестер Долли, на Перл Уайт, Мэйбелл Гилман Кори и миссис Нэш, она получает высочайшее наслаждение. Потому что когда девушка смотрит на миссис Нэш и понимает, что при миссис Нэш нет ни одного джентльмена, у нее дух захватывает.

Когда гуляешь и читаешь таблички с названиями всяких исторических мест, тоже дух захватывает. Мы с Дороти вышли на прогулку и прошли всего несколько кварталов, но увидели почти все исторические места — и «Коти», и «Картье», и я поняла, что мы наконец-то нашли то, что помогает расширять кругозор, и наша поездка удалась Собственно говоря, я всячески стараюсь, чтобы Дороти расширяла свой кругозор и училась быть почтительной Так что когда мы с ней стояли на углу какой-то там Плас Вандом, оказалось, что если повернуться спиной к памятнику, который у них стоит прямо посредине, и посмотреть вверх, то видишь вывеску «Коти». Я спросила Дороти, разве ее не волнует то, что мы стоим рядом с тем самым историческим местом, где мистер Коти создает все свои духи? А Дороти сказала, что, наверное, мистер Коти приехал в Париж, понюхал, чем тут пахнет, и понял, что надо срочно что-то делать. Нет, никогда Дороти не научится уважать историю.

А потом мы увидели ювелирный магазин, а в витрине — драгоценности, и одна выглядела очень и очень привлекательно, но цена была во франках, а мы с Дороти не настолько сильны в математике, чтобы сказать, сколько франков в обычных деньгах. Мы зашли внутрь и спросили об этом, и оказалось, что стоит это всего двадцать долларов, и это не бриллианты, а то, что называется «стразы», это слово, которое обозначает подделки. А Дороти сказала, что сама не знает, каким словом назвала бы джентльмена, который бы ей такое подсунул. Я бы со стыда провалилась, но джентльмен, похоже, не очень понял Дороти, потому что говорила она по-английски.

Как же это грустно, когда оказывается, что ты не смогла отличить какой-то там подделки. Собственно говоря, так и джентльмен может обмануть девушку — подарит ей что-нибудь, чему цена двадцать долларов. Так что когда на следующей неделе мистер Эйсман приедет в Париж, если он захочет сделать мне подарок, настою на том, чтобы он взял меня с собой, потому что он обожает во всем искать выгоду. А еще джентльмен в ювелирном магазине сказал, что многие известные парижские дамы имеют копии своих украшений, сами украшения держат в сейфе, а носят именно копии, чтобы ничто не мешало им развлекаться. Но я ему сказала, что, по-моему, ни одна настоящая леди не может развлекаться так бурно, чтобы забыть следить за своими драгоценностями.

Потом мы отправились обратно в «Ритц» и распаковали свои чемоданы, в чем нам помогал совершенно восхитительный официант, который принес нам в номер восхитительный ланч. Его зовут Леон, по-английски он говорит почти как американец, и мы с Дороти долго с ним беседовали. Леон сказал нам, что не стоит все время сидеть в «Ритце» и что нам обязательно надо посмотреть Париж. Поэтому Дороти сказала, что спустится в вестибюль и поищет какого-нибудь джентльмена, который нам покажет Париж. Через пару минут она позвонила из вестибюля и говорит: «Я тут поймала одну парижскую птичку, он французский аристократ, называется виконт, так что давай спускайся». — «А как француз попал в «Ритц»?» — спросила я. Дороти сказала: «Он зашел переждать дождь и не заметил, что дождь закончился». А я сказала: «Наверняка ты опять подцепила кого-то, кто даже за такси не может заплатить. Нашла бы лучше какого-нибудь американского джентльмена, у них всегда есть деньги». А Дороти сказала, что французский джентльмен наверняка знает Париж лучше. На что я сказала: «Он даже не знает, что дождь кончился», но все-таки спустилась.

Виконт оказался совершенно восхитительным Мы поехали кататься по Парижу и убедились в том, что он действительно божественен. Собственно говоря, Эйфелева башня совершенно божественна, и она гораздо лучше Лондонского Тауэра расширяет кругозор, потому что Лондонский Тауэр не разглядишь даже в двух кварталах от него. А когда смотришь на Эйфелеву башню, понимаешь, это — нечто. И Эйфелеву башню не заметить очень трудно.

Потом мы отправились пить чай в местечко под названием «Мадрид», и там было божественно. Дело в том, что там-то мы снова увидели сестер Долли, Перл Уайт, миссис Кори и миссис Нэш.

После этого мы поехали ужинать на Монмартр, что было совершенно божественно, потому что мы снова их увидели. Дело в том, что на Монмартре есть самые настоящие американские джаз-банды, там было множество людей из Нью-Йорка, которых мы знаем, так что казалось, что ты в Нью-Йорке, и это было божественно. Так что в «Ритц» мы вернулись довольно поздно. Мы с Дороти немножко поссорились, потому что Дороти сказала, будто я, когда мы осматривали Париж, спросила у виконта, как звали того неизвестного солдата, который похоронен у памятника. А я ей сказала, что вовсе не собиралась у него это спрашивать, а собиралась спросить, как звали его мать, потому что я всегда думаю о матерях погибших солдат даже больше, чем о самих погибших солдатах.

Французский виконт собирался позвонить нам утром, но я не хочу больше с ним встречаться, потому что французские джентльмены все ужасные обманщики. Дело в том, что они водят тебя по всяким приятным местам, дают тебе почувствовать себя комфортно, и тебе кажется, что ты замечательно проводишь время, но когда ты возвращаешься домой и вспоминаешь, как провела вечер, оказывается, что ты получила всего-навсего веер за двадцать франков и куколку, которую тебе дали в ресторане бесплатно. Собственно говоря, в Париже девушке надо постоянно быть начеку, иначе она так и будет приятно проводить время, а толку от этого никакого. Я действительно считаю, что американские джентльмены все-таки лучше всех, потому что, конечно, приятно, когда тебе целуют руку, но сапфир и бриллиант — это на века. Кроме того, полагаю, мне не следует встречаться в Париже с джентльменами, потому что на следующей неделе приезжает мистер Эйсман, а он мне говорил, что хочет, чтобы я встречалась только с интеллектуалами, потому что для умной девушки это и есть подходящая компания. В «Ритце» я почти не вижу джентльменов, которые составили бы умной девушке хорошую компанию. Так что завтра мы отправимся за покупками, и я полагаю, вряд ли нам удастся найти джентльмена, который понравился бы мистеру Эйсману и к тому же повез нас по магазинам.

29 апреля

Ну и денек вчера выдался! Мы с Дороти собирались за покупками, и тут зазвонил телефон, и нам сказали, что внизу леди Фрэнсис Бикман и она хочет подняться к нам. Я была так удивлена, что даже не знала, что сказать, поэтому сказала: хорошо, пусть поднимется. Я тут же все рассказала Дороти, и мы с ней стали думать, как быть. Потому что, похоже, леди Фрэнсис Бикман — жена джентльмена, которого зовут сэр Фрэнсис Бикман. Он был в Лондоне моим поклонником и так мной восхищался, что попросил моего позволения преподнести мне в подарок бриллиантовую диадему. Похоже, его жена про это прослышала и поэтому-то и примчалась сюда из Лондона. Тут раздался громкий-прегромкий стук в дверь, и мы сказали: «Войдите». Вошла леди Бикман — дама весьма внушительных размеров, очень похожая на Билла Харта. Собственно говоря, это только на первый взгляд кажется, что она похожа на Билла Харта, а на самом деле она похожа на его лошадь. Она сказала что-то насчет того, что если я немедленно не отдам ей бриллиантовую диадему, она устроит грандиозный скандал и погубит мою репутацию. А еще она сказала, что сама не понимает, как это произошло. Потому что они с сэром Фрэнсисом Бикманом женаты тридцать пять лет, и последним его подарком ей было обручальное кольцо. Тут Дороти ей сказала: «Мадам, не в ваших силах погубить репутацию моей подруги. С тем же успехом вы можете погубить еврейский флот». Я была очень горда тем, что Дороти вступилась за мою репутацию, потому что в подругах самое удивительное — это то, что они друг за друга заступаются и друг дружку поддерживают. Леди Фрэнсис Бикман, может, дама и решительная, однако поняла же она, что не в силах потопить целый флот, в котором столько кораблей. И ей пришлось прекратить разговоры про мою репутацию.

Поэтому она сказала, что обратится прямо в суд и заявит, что это было злоупотребление влиянием. А я ей сказала: «Если вы явитесь в суд в этой шляпке, мы еще посмотрим, не сочтет ли судья, что никакого злоупотребления влияния в том, что сэр Фрэнсис Бикман смотрел на девушек, не было». Тут Дороти меня поддержала: «Мадам, моя подруга права. Такая шляпка сойдет с рук разве что английской королеве». Тут леди Фрэнсис Бикман разозлилась окончательно и сказала, что пошлет за сэром Фрэнсисом Бикманом, который, когда узнал, что леди Фрэнсис Бикман про все узнала, внезапно отправился охотиться в Шотландию. А Дороти сказала: «Вы что, отпустили сэра Фрэнсиса Бикмана одного к этим шотландским мотовкам?» И еще Дороти сказала, пусть следит за ним получше, а то он так и прогуляет все до последнего пенни. Я вообще предпочитаю, чтобы с такими невоспитанными дамами, как леди Фрэнсис Бикман, разговаривала Дороти, потому что Дороти говорит на их языке гораздо лучше, чем такая благовоспитанная девушка, как я. Так вот, Дороти сказала: «Вы уж лучше не посылайте за сэром Фрэнсисом Бикманом, потому что, если бы моя подруга решила его растрясти по-настоящему, у него бы ничего, кроме титула, не осталось». И тут уж я сказала, что да, я американская девушка, а нам, американским девушкам, на титулы наплевать, потому что мы, американские девушки, так говорим: что хорошо для Вашингтона, то и для нас хорошо. А леди Фрэнсис Бикман только еще больше разозлилась.

И тут она заявила, мол, если понадобится, она скажет судье, что сэр Фрэнсис Бикман, когда отдавал мне диадему, был не в себе. А Дороти ей на это: «Мадам, если вы отправитесь в суд, судья только на вас взглянет и сразу решит, что сэр Фрэнсис Бикман был не в себе еще тридцать пять лет назад». Леди Фрэнсис Бикман же сказала, что с самого начала знала, с какого рода людьми ей придется иметь дело, а она с такими людьми никакого дела иметь не желает, потому что это оскорбляет ее достоинство. А Дороти говорит: «Мадам, если мы оскорбляем ваше достоинство так же, как вы оскорбляете наши взоры, я бы вам пожелала стать членом общества «Христианская наука»¹. Это, похоже, леди Фрэнсис Бикман окончательно разозлило. И она заявила, что будет действовать через своего поверенного. А когда она выходила, то споткнулась о длиннющий шлейф своего платья и чуть на пол не рухнула. А потом Дороти высунула голову в коридор и крикнула ей вслед: «Юбку-то подоткните, на дворе нынче двадцать пятый год!» Я расстроилась ужасно — так все получилось неблаговоспитанно, и все потому, что пришлось общаться с этой грубиянкой леди Фрэнсис Бикман.

30 апреля

Само собой, наутро к нам явился поверенный леди Фрэнсис Бикман. Только на самом деле он никакой не поверенный, имя было указано на карточке — какой-то мсье Бруссар, и он вроде как адвокат — так по-французски называют юристов. Мы с Дороти еще не одевались и, как обычно, сидели в пеньюарах, и тут раздался громкий стук в дверь, мы даже «войдите» сказать не успели, а он уже ворвался к нам в номер. Да, он, похоже, действительно из французов. В том смысле, что визжать поверенный леди Фрэнсис Бикман умеет не хуже таксистов. Он, визжа, ворвался в комнату и все никак не умолкал. Мы с Дороти кинулись в гостиную, Дороти только на него взглянула и говорит: «В этом городе что ни утро, то какие-то скандалы!», а наши нервы уже этого не выдерживают. Этот мсье Бруссар протянул нам свою карточку и все визжал, визжал да еще руками размахивал. А Дороти сказала, что он совсем как Мулен-Руж, что значит «красная ветряная мельница», только Дороти решила, что от него шуму еще больше и ветер он сам нагоняет. Мы довольно долго стояли и смотрели на него, и нам в конце концов это надоело, потому что он все верещал по-французски, а мы ни слова не понимали. И Дороти предложила: «Давай проверим, остановят его двадцать пять франков или нет! Пятью франками можно таксиста остановить, а адвоката, наверное, двадцатью пятью». Шуму от него было ровно в пять раз больше, чем от таксиста, а пятью пять — двадцать пять. Он как услышал, что мы про франки заговорили, вроде как немного успокоился. Дороти достала свое портмоне и дала ему двадцать пять франков. Тогда он перестал визжать, сунул деньги в карман, а потом достал огромный носовой платок с лиловыми слонами и принялся плакать. Дороти опешила и говорит: «Послушайте, вы нас, конечно, очень позабавили, но если собираетесь продолжать в том же духе, то лучше уходите».

А он показывает на телефон, мол, вроде как позвонить хочет, а Дороти говорит: «Если вы думаете, что по этой штуковине можно звонить, валяйте, только мы пробовали — толку никакого». Он кинулся к аппарату, а мы с Дороти отправились одеваться. Он позвонил, а потом метался то к моей двери, то к двери Дороти и все говорил что-то, рыдая, но нам с Дороти это успело надоесть, так что мы на него внимания не — обращали.

И тут снова раздался громкий стук в дверь, мы услышали, как он кинулся открывать, и пошли в гостиную посмотреть, что там такое. Посмотреть было на что. Оказалось, еще один француз заявился. Этот новый француз ворвался в комнату и с криком «папа!» бросился обнимать первого. Похоже, это и впрямь оказался его сын, потому что сын — партнер папаши в адвокатской фирме. Потом папа долго-долго что-то говорил и все показывал на нас с Дороти. Сын посмотрел на нас и как завизжит: «Ме папа, эль сон шарман!» Похоже, он говорил папе по-французски, что мы совершенно очаровательные. Тут мсье Бруссар перестал рыдать, надел очки и принялся нас разглядывать. А его сын отодвинул штору, чтобы папа смог нас разглядеть получше. Папа нас разглядел и остался очень доволен. Он расплылся в улыбках, ущипнул и Дороти, и меня за щечки и все повторял «шарман!», что по-французски значит «очаровательно!». А сын его перешел на английский, и по-английски он говорит прямо как американец. Он нам сказал, что папа позвонил ему и велел прийти, потому как мы вроде не понимали, что он нам говорит. Оказывается, мсье Бруссар все это время говорил с нами по-английски, только мы ничего разобрать не могли. Дороти сказала: «Если ваш папа по-английски говорил, то я должна была за свой греческий золотую медаль получить». Сын это рассказал папе, папа громко смеялся, хоть и шутили над ним, и ущипнул Дороти за щеку еще раз. А потом мы с Дороти спросили, что он такое рассказывал, когда говорил по-английски, и сын ответил, что это было про его клиентку, леди Фрэнсис Бикман. Тогда мы спросили сына, чего это его папа так плакал. А сын сказал, что папа плакал, потому что думал про леди Фрэнсис Бикман. А Дороти на это: «Если он плачет, когда только о ней думает, что же с ним бывает, когда он ее видит?» Сын растолковал папе, что сказала Дороти, и мсье Бруссар громко-громко рассмеялся, поцеловал Дороти руку и сказал, что нам надо распить бутылку шампанского. Потом он подошел к телефону и заказал шампанское.

Тогда его сын ему сказал: «Давай пригласим этих очаровательных леди сегодня в Фонтенбло!» А папа сказал, что это замечательная идея. Тогда я сказала: «А как нам вас называть? Потому что если в Париже все так же, как в Америке, получается, что каждый из вас — мсье Бруссар». И тогда мы придумали — называть их по именам. Оказалось, что сына зовут Луи, и тогда Дороти сказала: «Я слыхала, будто в Париже все Луи пронумерованы». Нам постоянно говорили про какого-то Луи шестнадцатого, который, как мы поняли, занимался антикварной мебелью. Я даже поразилась тому, сколько Дороти теперь знает всего исторического. Может, она в конце концов и расширит свой кругозор. Дороти сказала Луи, что он ей свой номер может не говорить, она и так догадалась.

А папу зовут Роббер², это Роберт по-французски. Дороти тут же вспомнила про двадцать пять франков и сказала Робберу: «Да, ваша мамочка знала, как вас назвать».

А еще Дороти сказала, что мы вполне можем поехать в Фонтенбло с Луи и Роббером, только при условии, что Луи снимет свои гетры — они у него были из желтой замши да еще с розовыми перламутровыми пуговицами. Дороти так и заявила: «Смеяться, конечно, полезно, но не все же время!» Луи только рад был нам угодить, но, когда он снял гетры, мы увидели его носки — клетчатые с радужными разводами. Дороти посмотрела-посмотрела на них и говорит: «Знаете, Луи, вы уж лучше наденьте гетры обратно».

И тут пришел с бутылкой шампанского наш друг официант Леон. Пока он откупоривал бутылку, Луи с Роббером о чем-то говорили между собой по-французски, и я поняла, что мне просто необходимо выяснить, о чем именно — вдруг о бриллиантовой диадеме. Потому что французские джентльмены все очень галантные, но доверять им нельзя ни секунды. Так что при первом удобном случае я спрошу Леона, о чем они беседовали.

Потом мы поехали в Фонтенбло, оттуда на Момарт и домой вернулись очень поздно. Зато мы, хотя по магазинам не ходили и ничего не купили, провели замечательный день и вечер. Но, думаю, по магазинам походить надо обязательно, потому что Париж создан прежде всего для этого.

1 мая

Ну, сегодня утром я послала за Леоном, это наш с Дороти друг-официант, и я спросила его, о чем говорили по-французски Луи и Роббер. Оказывается, по-французски они говорили о том, как мы им нравимся и какие мы очаровательные, и о том, что таких прелестных девушек они не встречали никогда. А еще они, оказывается, сказали, что будут нас всюду приглашать, а счета предоставлять леди Фрэнсис Бикман, потому что они обязательно выберут подходящий момент и украдут бриллиантовую диадему. А потом они сказали, что если не удастся у нас ее выкрасть, все равно мы такие очаровательные, что они с удовольствием будут проводить с нами время и так Поэтому они в любом случае окажутся в выигрыше. Потому что леди Фрэнсис Бикман будет с радостью оплачивать счета — они ей объяснят, что всюду нас водят затем, чтобы улучить момент и выкрасть диадему. Леди Фрэнсис Бикман из тех богатых дам, которые тратят деньги только на судебные разбирательства. И ей все равно, сколько денег она потратит, потому что, оказывается, то ли я, то ли Дороти сказала что-то, что ее очень рассердило.

Тогда я решила, что настало время хорошенько подумать, и долго-долго думала. А потом я сказала Дороти, что, пожалуй, положу бриллиантовую диадему в сейф «Ритца», а в ювелирном магазине куплю диадему с так называемыми стразами. И эту поддельную диадему я оставлю на виду — пусть Луи и Роббер решат, что я ужасно рассеянная, это их обнадежит. А когда мы будем куда-нибудь ходить с Луи и Роббером, я ее буду носить с собой в сумочке, и они будут знать, что она прямо у них под носом. А еще мы с Дороти будем таскать их по магазинам и заставим их тратить на нас много денег, но всякий раз, когда они будут падать духом, я буду открывать сумочку — они как увидят поддельную диадему, снова начнут надеяться на удачу и станут тратить еще больше денег. Я даже могу в конце концов позволить им ее украсть, потому что они на самом деле очаровательные, и мне очень хочется помочь Луи и Робберу. Наверное, им будет очень приятно украсть ее для леди Фрэнсис Бикман, и она им заплатит кучу денег, а уж потом поймет, что диадема поддельная. Леди Фрэнсис Бикман настоящей бриллиантовой диадемы сроду не видала, и что эта поддельная, сразу не поймет, а Луи и Роббер получат то, что им причитается за работу. Собственно говоря, поддельная бриллиантовая диадема обойдется всего в шестьдесят пять долларов, а что такое шестьдесят пять долларов — ерунда, ведь мы с Дороти замечательно походим по магазинам и получим множество замечательных подарков, за которые, что особенно приятно, платить придется леди Фрэнсис Бикман. Это послужит леди Фрэнсис Бикман хорошим уроком: пусть знает, что нельзя американским девушкам говорить того, что она нам наговорила, тем более когда девушки в Париже совершенно одни и рядом нет джентльменов, которые могли бы их защитить.

Когда я рассказала Дороти, что я придумала, Дороти долго-долго на меня смотрела, а потом заявила, что у меня несравненные мозги. Собственно говоря, она сказала, что мои мозги можно сравнить с радио — его слушаешь целыми днями, и так оно надоедает, что прямо хочется его разбить, и вдруг оно выдает нечто, что оказывается настоящим шедевром.

А потом позвонил Луи, и Дороти ему сказала, что было бы просто чудесно, если бы они с Роббером завтра утром повели нас по магазинам. Луи спросил у папы, и папа сказал: хорошо. А потом они спросили, не хотим ли мы сегодня вечером пойти на представление под названием «Фоли Бержер». Луи сказал, что французы, живущие в Париже, обожают, когда к ним приезжают американцы — это дает им повод сходить в «Фоли Бержер». Мы сказали, что пойдем. А сейчас мы с Дороти отправимся покупать поддельную бриллиантовую диадему, а заодно посмотрим другие магазины, решим, куда бы попросить Луи с Роббером отвезти нас завтра.

Я думаю, все всегда получается к лучшему. Потому что нам все-таки совершенно необходимы джентльмены, которые бы нас развлекали, пока в Париж не приедет мистер Эйсман, а с действительно приятными джентльменами мы не можем появляться, потому что мистер Эйсман хочет, чтобы я общалась только с теми джентльменами, у которых хорошие мозги. Так что я сказала Дороти, что по Луи и Робберу хоть и не скажешь, что у них есть мозги, мы объясним мистеру Эйсману, что у них мы учимся французскому языку. Французского я еще не выучила, зато научилась понимать английский Роббера, так что когда Роббер заговорит при мистере Эйсмане, а я буду понимать, о чем он говорит, мистер Эйсман, может, решит, что я знаю французский.

2 мая

Ну вот, вчера вечером мы ходили в «Фоли Бержер», и это было восхитительно. Так все артистично и красиво, и девушки почти что голышом. Одна из девушек оказалась подружкой Луи, он сказал, что она очень милая, а лет ей всего восемнадцать. А Дороти говорит: «Она тебе, Луи, голову морочит. Разве у восемнадцатилетней девушки могут быть такие грязные коленки?» А Луи с Роббером громко расхохотались. В «Фоли Бержер» Дороти вела себя очень невоспитанно. Я лично считаю, что обнаженные девушки — это очень артистично, и те, кто умеют ценить прекрасное, понимают, как это изящно. Я, например, никогда не стала бы хохотать в таких местах, как «Фоли Бержер».

Так вот, в «Фоли Бержер» я была в поддельной диадеме. Собственно говоря, она любого эксперта обманет, и Луи с Роббером с нее просто глаз не сводили. Но я ни капельки не волновалась, потому что очень хорошо ее закрепила Ведь как было бы обидно, если бы они заполучили диадему до того, как поводили бы нас с Дороти по магазинам.

Сегодня утром мы наконец-таки собрались пройтись по магазинам. Роббер уже явился, он в гостиной, и мы ждем Луи. Диадему я оставила в гостиной на столике — пусть Роббер думает, что я очень рассеянная. Но Дороти за ним следит. О! Кажется, пришел Луи — я слышу, как он целует Роббера. Луи вечно целует Роббера, Дороти даже ему сказала, что, если он не перестанет целовать Роббера, люди о нем бог знает что подумают.

Мне пора присоединиться к остальным. Диадему я положу в сумочку — пусть Луи с Роббером решат, что я с ней не расстаюсь, — и мы пойдем по магазинам. А еще я как подумаю о леди Фрэнсис Бикман, меня смех разбирает.

3 мая

Вчера был упоительный день. Дело в том, что Луи с Роббером накупили нам с Дороти столько чудесных подарков! Но потом у них кончились все франки, что были с собой, и они заволновались, а как они заволновались, я попросила Роббера подержать мою сумочку и отправилась примерять блузку. Это его немного взбодрило, но Дороти, естественно, все время была рядом и с Роббера глаз не сводила, так что в сумочку залезть он никак не мог. Ничего, ему даже просто подержать ее было приятно.

Когда у них кончились франки, Роббер сказал, что ему нужно кое-куда позвонить, и он, наверное, позвонил леди Фрэнсис Бикман, а она, наверное, сказала: «Хорошо, действуйте!», потому что Роббер оставил нас в «Кафе де ла Пэ» — сказал, что ему надо отлучиться по делу, и вернулся он с целой пачкой франков. Так что они угостили нас ланчем, а после ланча мы опять немножко походили по магазинам.

Я все-таки понемногу учусь французскому. Например, если хочешь получить на ланч курицу с горошком, достаточно сказать «птипа» и «пуль». Французский — очень простой язык. Например, во французском слово «шейх» употребляют когда угодно, а по-английски мы так говорим только о мужчинах, которые похожи на Рудольфе Валентине.

Когда мы днем ходили по магазинам, я заметила, как Луи отвел Дороти в сторонку и что-то долго шептал ей на ухо. А потом я увидела, как Роббер ее отвел в сторонку и тоже что-то шептал ей на ухо. Когда мы вернулись в «Ритц», Дороти рассказала мне, о чем они шептали. Луи сказал Дороти, что если она украдет у меня бриллиантовую диадему, он даст ей тысячу франков, но только чтобы она его отцу ничего не говорила. Оказывается, леди Фрэнсис Бикман готова дорого за нее заплатить, потому что она ужасно рассердилась, а когда она так сердится, то ни о чем другом думать не может. Так что если Луи получит диадему тайком от своего папы, он все деньги оставит себе. А потом выяснилось, что когда Роббер шептался с Дороти, он предлагал ей сделать то же самое, но за две тысячи франков, но чтобы Луи ничего не знал, а он бы оставил деньги себе. Я считаю, что было бы замечательно, если бы Дороти смогла немного заработать, это придаст ей уверенности в себе. Завтра утром Дороти заберет бриллиантовую диадему и скажет Луи, что она ее украла и готова ему продать. Но сначала она получит от него деньги, а когда будет передавать ему диадему, войду я и скажу: «О, вот она, моя бриллиантовая диадема! А я ее везде ищу!»

И я заберу диадему. А она ему скажет, что оставит тысячу франков у себя, потому что днем она ее снова украдет. Днем же она продаст диадему Робберу, и, думаю, Робберу мы ее и оставим. Потому что мне Роббер очень нравится. Такой милый пожилой джентльмен, и они с сыном так трогательно друг к другу относятся! Американцам может показаться странным, что сын все время целует отца, но я думаю, это действительно очень трогательно, и еще я думаю, что нам, американцам, пошло бы на пользу, если бы наши отцы и сыновья друг друга любили так, как любят Луи и Роббер.

У нас с Дороти теперь столько всяких прелестных сумочек, чулок, платочков, шарфов и всяких прочих мелочей, а еще — очень симпатичные вечерние платья, все расшитые поддельными бриллиантами, только на платьях они называются не «стразы» а «рейнские камешки». По-моему, в «рейнских камешках» девушка выглядит просто восхитительно!

5 мая

Вчера утром Дороти продала поддельную диадему Луи. А потом мы получили ее обратно. Днем мы поехали в Версаль. Луи с Роббером были ужасно рады, что мы не пойдем по магазинам. Наверное, леди Фрэнсис Бикман им сказала, что всему есть предел. В Версале я пошла прогуляться с Луи, чтобы дать Дороти возможность продать диадему Робберу. Она ее Робберу продала, и он положил ее себе в карман. Но когда мы возвращались домой, я как следует подумала и решила, что поддельная бриллиантовая диадема все-таки вещь нужная Особенно если девушка в Париже и ей приходится всюду бывать с поклонниками французского происхождения. И еще я решила, что незачем приучать Роббера воровать драгоценности у девушек, тем более если девушки в Париже одни-одинешеньки и с ними даже нет джентльменов, которые могли бы их защитить. Поэтому я спросила у Дороти, в какой карман Роббер положил диадему, в автомобиле села с ним рядом и вытащила диадему у него из кармана.

Мы отправились ужинать в один прелестный ресторанчик, там Роббер сунул руку в карман и вдруг как завизжит! Будто что-то потерял. Они с Луи, как обычно, выдали по порции визга и пожимания плечами. Но Луи сказал своему папочке, что ничего у него из кармана не вытаскивал. Тут Роббер принялся плакать — от одной только мысли о том, что его сын мог выкрасть что-то у него из кармана. Мы с Дороти терпели сколько могли, а потом я им все рассказала. Мне на самом деле стало жалко Луи, поэтому я ему сказала, чтобы он прекращал плакать — это были всего-навсего стразы. И я их ему показала. Тогда Луи с Роббером, вытаращив глаза, уставились на нас с Дороти. Да, похоже, парижские девушки уступают по количеству мозгов американским.

Ну вот, когда все это закончилось, Луи с Роббером так расстроились, что мне стало их очень-очень жалко. И тут мне в голову пришла замечательная мысль. Я им сказала, что завтра утром мы пойдем в ювелирный магазин, и они там купят еще одну поддельную диадему для леди Фрэнсис Бикман, а продавца мы попросим выписать счет на сумочку, и этот счет они предъявят леди Фрэнсис Бикман вместе со всеми остальными. Все равно леди Фрэнсис Бикман настоящей бриллиантовой диадемы в глаза не видала. А Дороти сказала, что леди Фрэнсис Бикман так плохо разбирается в бриллиантах, что ей вообще можно было бы кусок льда подсунуть, только лед, к сожалению, тает. А Роббер смотрел на меня, смотрел, а потом поцеловал меня в лоб, и мы все исполнились такой любовью друг к другу!

Остаток вечера прошел восхитительно. Мы в конце концов все друг друга поняли, и мы с Дороти вполне можем поддерживать платоническую дружбу с такими чудесными джентльменами, как Луи и Роббер. Собственно говоря, у нас есть много общего, особенно когда дело касается леди Фрэнсис Бикман.

Они собираются отдать леди Фрэнсис Бикман поддельную бриллиантовую диадему и выставить ей довольно большой счет, а я посоветовала Робберу, если она начнет возмущаться, спросить ее, знает ли она о том, что в Лондоне сэр Фрэнсис Бикман каждый день посылал мне орхидей на десять фунтов. Это ее так разозлит, что она никаких денег на бриллиантовую диадему не пожалеет.

Так вот, когда леди Фрэнсис Бикман выплатит им деньги, Луи с Роббером устроят в нашу честь ужин в «Спросе». А когда в субботу сюда приедет мистер Эйсман, мы с Дороти попросим его дать в «Спросе» ужин в честь Луи и Роббера, потому что они помогли нам, двум американским девушкам, которые оказались в Париже совершенно одни и ни слова не знали по-французски.

Луи с Роббером пригласили нас сегодня вечером в гости к сестре Роббера, но Дороти говорит, лучше не пойдем, потому что на улице дождь, а у нас новехонькие зонтики, причем очень миленькие, и Дороти ни за что не согласится оставить новенький зонтик в прихожей какой-то там француженки, а сидеть в гостях с зонтиком неприлично. Лучше уж мы дома посидим, так надежнее. Так что мы позвонили Луи и сказали, что у нас болит голова, но за гостеприимство огромное спасибо. Именно благодаря гостеприимству таких людей, как Луи с Роббером, мы, американцы, и считаем Париж божественным.

Примечания

1. «Христианская наука» — религиозная организация.

2. Грабитель — англ.