Главная / Публикации / М. Морган. «Мэрилин Монро»

Глава десятая. Прошлое против будущего

В начале 1952 года Мэрилин снова переехала, на этот раз в дом на Хиллдейл-авеню, 1121 в Уэст-Голливуде. После того как в 1947 году она покинула дом тети Аны, актрисе приходилось много переезжать, что порядком ее утомило. «Я просто видеть не могла договоры об аренде», — говорила она, хотя, по всей видимости, в душе была перекати-полем, поскольку предпочитала не задерживаться подолгу на одном месте. Порой Мэрилин нравилось проводить время наедине с собой: украшать дом белыми цветами, валяться на диване, читая книги и слушая музыку, закусывая чем-нибудь. Иногда одиночество начинало давить на нее, тогда она садилась в машину и ехала на пляж или бродила по окрестным улочкам, наслаждаясь ночным сумраком, спокойствием и тишиной. В такие моменты она пробовала писать стихи, поэзия была ее увлечением до последнего дня. «Я пишу грустные стихи, — говорила Мэрилин. — Но ведь и жизнь грустная».

В 1952 году она сыграла небольшие роли в фильмах «Мы не женаты!», «Вождь краснокожих и другие...» и «Мартышкин труд». Главные роли в последнем исполняли Кэри Грант и Джинджер Роджерс. Грант играл доктора Фултона, человека, открывшего эликсир молодости. Роль его ассистента доктора Золдека досталась Бобу Корнтуэйту. Он и раньше работал с режиссером Говардом Хоуксом, и когда Хоукс сам попросил его принять участие в съемках, он с радостью согласился. Корнтуэйт на несколько дней опоздал к началу съемок, и их первая встреча с Мэрилин произошла в перерыве, когда на площадку приехали Джон Уэйн и Гэри Купер. Актер вспоминал: «Когда Мэрилин прошла мимо, все взгляды были прикованы к ней. Хоукс повернулся ко мне и сказал: "Думаю, с этой аппетитной блондиночкой будет весело". Я подумал: "Боже!" Это была восходящая звезда, и все ходили вокруг нее на задних лапках. Правда, Хоукс не хотел ее нанимать, ему пришлось. Он не был в восторге от ее способностей и не скрывал этого».

В то же время Боб сочувствовал Мэрилин, он видел, что многие на площадке ее просто не понимали: «Она была очень милая, но при этом упрямая, что ей в общем-то помогало. Многие ее не понимали. Она была неистова, как щенок, с которым не играют, которого мучают, но он при этом не складывает лапки. Она была упорна, и ее упорство работало на нее: людям приходилось смириться с тем, что она такая, какая есть, ведь меняться она не собиралась. Ее стойкость одновременно была ее сильным и слабым местом... Она в одно и то же время была здесь и не здесь, иногда я не понимал, о чем она вообще думает. Для моей последней роли я отрастил бороду, и Хоукс попросил меня не сбривать ее. Как-то раз, когда мы с Мэрилин ждали команды к началу сцены, она уставилась на меня, а потом выдала: "Она у тебя настоящая?" Я даже не знал, что на это ответить!»

Но не только непосредственность молодой актрисы вызвала недовольство съемочной группы. Мэрилин постоянно опаздывала. Корнтуэйт считал это защитной реакцией, потому что на площадке многое было для Мэрилин незнакомым. Он вспоминал: «Она держалась за свою работу, но ей было страшно. У Мэрилин были амбиции, и она не хотела упускать свой шанс на успех, но знала: если она станет чего-то требовать, скорее всего, ее капризы сойдут ей с рук».

И хотя она никогда не приходила вовремя, актеры и съемочная группа с наслаждением наблюдали спектакль, который разыгрывался между ней, исполнителями главных ролей и продюсером Говардом Хоуксом. Во время съемок происходили разные забавные случаи. Так, например, обезьяны, задействованные в фильме, внезапно заинтересовались одним из актеров. Корнтуэйт рассказывал: «Обезьянам полюбился Кэри Грант. Стоило им увидеть его, как они прыгали через всю студию и давай обнимать Кэри. А вот Мэрилин они терпеть не могли: то щипали ее, то за одежду дергали, а она смущалась, ведь обычно так с ней вели себя мужчины, а не обезьяны!»

Мэрилин почти ни с кем не подружилась на съемках, она производила впечатление потерявшегося ребенка и никак не вписывалась в коллектив. Корнтуэйт вспоминал: «И Джинджер Роджерс, и Кэри Грант были профессионалами, так что открыто против Мэрилин не выступали, но и особо приветливы с ней не были. Она по уровню своего мастерства еще до них не дотягивала. Все держались вместе только благодаря Говарду Хоуксу, чья энергия била через край. Он был продюсером, и хотя режиссером фильма должен был быть другой человек, на площадке всегда был Хоукс, он исполнял обязанности и продюсера, и режиссера».

Но даже Хоукс не мог полностью контролировать поведение Мэрилин. Она была ужасно упряма, что делало ее сильной и уязвимой одновременно. «Возможно, она не умела вести себя по-другому, — предполагал Боб Корнтуэйт. — Она была так эмоционально и психологически напряжена, что просто не могла поступать иначе».

Кроме того, актрису подводило здоровье: у нее часто болел живот, из-за чего ей даже пришлось 1 мая 1952 года записаться на прием к врачу в клинике «Ливанские кедры». Корнтуэйт вспоминал: «Она все повторяла, что у нее аппендицит и что она не может работать. А ей нужно было играть с Кэри Грантом сцену в машине, причем день съемок был назначен заранее. Перед этим Хоукс позвонил Зануку и предупредил: "Мне без разницы, аппендицит у нее или нет. Пусть идет в больницу и сразу же обратно. Чтобы каждый день была на площадке!" Он был достаточно авторитетен и мог позволить себе такие требования».

Операцию в итоге отложили, и Мэрилин вернулась на площадку. Чувствовала она себя неважно, да и в мыслях у нее было совсем не кино, а свидание вслепую с легендой бейсбола Джо Ди Маджо.

В 1951 году Мэрилин участвовала в фотосессии с бейсбольным клубом «Chicago White Sox». Дело происходило весной, во время тренировки спортсменов в парке Бруксайд в Пасадене (Калифорния). Один из игроков, позировавших вместе с молодой актрисой, Гас Зерниал, с большой симпатией вспоминал день, проведенный с Мэрилин: «Она была очень красивой. У нее была и внешняя, и внутренняя красота. Общаться с ней было сплошным удовольствием. Голливуд явно ее недооценивал».

После этой съемки симпатичную модель заметил бейсболист из «New York Yankees» Джо Ди Маджо. Он был невероятно счастлив, когда их общий друг Дэвид Марч согласился устроить ему свидание вслепую с Мэрилин.

8 марта 1952 года мечта Ди Маджо сбылась: после долгих уговоров Марчу удалось уговорить Мэрилин поехать в ресторан «Villa Nova» на встречу со знаменитым спортсменом. Актриса понятия не имела, что он был за человек. Она даже хотела отменить свидание, так как опасалась, что он окажется самовлюбленным спортсменом, совершенно неинтересным как личность. К 18.30 Марч привез Ди Маджо и актрису Пегги Рейб в ресторан, но Мэрилин там не было.

Почти два часа спустя, в 20.15, когда не находящий себе места Ди Маджо пытался заглушить волнение вермутом и нервно рвал меню на кусочки, наконец появилась она — в голубом костюме и белой блузе с глубоким декольте. Каково же было счастье актрисы, когда она убедилась, что Ди Маджо был не эгоистичной звездой спорта, как она представляла, а весьма интересным человеком, даже несколько застенчивым. «Мы по отдельности пришли в итальянский ресторан, где должны были встретиться с друзьями. Но ушли мы вместе, причем раньше всех остальных», — рассказывала Мэрилин в интервью Элин Мосби.

Мэрилин отвезла Ди Маджо в отель «Knickerbocker», где он жил, но вежливо отказалась от второго свидания. Однако оно в скором времени состоялась: они гуляли по пляжу, наслаждаясь вечерней прохладой. А 17 марта Мэрилин присутствовала на бейсбольной игре. Это был единственный раз, когда она видела, как играет Ди Маджо.

Чтобы понять, стоит ли ей встречаться с Ди Маджо, Мэрилин попросила совета у друзей. Одним из них оказался Билл Персел, которого актрисе удалось отыскать благодаря его матери: она сообщила Мэрилин новый телефон Билла. К тому времени он оставил мысли о Мэрилин, женился и жил в Лас-Вегасе. «Тогда она впервые позвонила мне после того, как в 1950 году мы расстались, — вспоминал Персел. — Она сказала, что звонит из-за какого-то парня, с которым недавно познакомилась и о котором я могу что-то знать. Она говорила загадками, подсказывая, что это был бейсболист, который играл в моей любимой команде "Yankees" и вроде того. Так мы ходили вокруг да около, пока я не понял, что она имела в виду Ди Маджо. И тогда она рассказала, что познакомилась с ним пару дней назад на вечеринке. "Ты хочешь с ним встречаться?" — спросил я. Она ответила: "Не знаю, поэтому я тебе и звоню". Она расспрашивала меня о Ди Маджо, хотела узнать, знакомы ли мы. Я ответил, что мы не знакомы, хотя я его большой поклонник. Тут она сменила тему, спросила, ездил ли я в Лос-Анджелес, и сказала, что знает о моей женитьбе. "Она красивая?" — спросила Мэрилин. "Да, очень", — ответил я, и она снова резко переменила предмет разговора, вернувшись к Джо. Я считал, что он вполне ей подходит. Сейчас мне кажется, что я ввел ее в заблуждение. Тогда я понятия не имел, что он такой ревнивец».

С самого начала отношения Мэрилин с Ди Маджо складывались непросто. До встречи с ней он был женат на актрисе Дороти Арнольд, и от первого брака у него был сын Джо Ди Маджо Младший, которому на тот момент исполнилось десять лет. Мэрилин изо всех сил старалась подружиться с мальчиком. Она водила его в бассейн отеля «Bel Air», много времени проводила с ним, покупала ему пирожные и мороженое. В скором времени они и правда подружились, но когда Джо-младший стал при матери звать Мэрилин «куколкой», а об их совместных походах в бассейн начали писать все газеты, Дороти ужасно разозлилась.

По словам одной из родственниц Дороти, та считала, что «Джо водит сына туда, где ему рано бывать». По поводу соперничества Мэрилин и бывшей жены Ди Маджо за любовь Джо-младшего эта родственница говорила: «Дороти не любила никого обсуждать, она была заботливой и простой женщиной. Помню только, что она была очень недовольна Джо и Мэрилин за то, что они брали Джо-младшего с собой в бары, это ее ужасно расстраивало. Они постоянно ссорились из-за алиментов. Джо-младшему нравилась Мэрилин, но отца он не любил. Джо-старший хотел, чтобы сын, как и он, играл в бейсбол, все время заставлял мальчика отрабатывать спортивную технику, но планка, которую отец ставил ему, была слишком высока».

Кроме того, сам Ди Маджо к тому времени ушел из спорта, популярность и киноиндустрия не представляли для него интереса. Мэрилин нравилась ему не как актриса, а сама по себе, так что ходить на вечеринки и церемонии награждения ей приходилось без Ди Маджо, в компании друзей, например Сидни Сколски. Она рассказывала об этом журналистке Шейле Грэхэм: «Не имело значения, за что меня награждают, не имело значения, хочу ли я, чтобы он пошел со мной, он бы все равно не пошел. По крайней мере непоследовательным его не назовешь». Несмотря на это, Ди Маджо всегда переживал за успех проектов, в которых участвовала Мэрилин. Однажды он появился на съемках «Мартышкиного труда», где даже согласился сфотографироваться вместе с актрисой. Актер Боб Корнтуэйт вспоминал: «Джо Ди Маджо каждый вечер забирал ее с работы, я все время сталкивался с ним в дверях, но мы никогда не разговаривали».

Когда Мэрилин стала встречаться с Ди Маджо, в Лос-Анджелесе распространились слухи о том, что она когда-то позировала обнаженной, а ее фотографии помещены в календарях, которые можно купить в любом уголке страны. Уже в начале 1952 года стало очевидно, что скоро фотографии станут достоянием широкой публики. К Мэрилин как-то на улице подошел незнакомый мужчина, показал календарь и сказал: «Наверное, ты не пожалеешь за них денег. Представь, что будет, если все в городе их увидят?» Стиснув зубы, Мэрилин отказалась потворствовать шантажисту. «Мистер, — сказала она, — непременно покажите их всему городу, пусть весь Голливуд любуется. Может, их для вас подписать?»

Когда руководство киностудии поинтересовалось, правда ли то, что их новоиспеченная звезда в прошлом позировала обнаженной, она, к большому огорчению начальства, не нашла причин это отрицать. Произошел большой скандал: хозяева студии требовали, чтобы она все отрицала, но потом передумали, и Мэрилин было велено вообще не комментировать эту ситуацию. Однако актриса не видела смысла скрывать правду, и в конце концов было решено, что она может объяснять свой поступок бедностью и необходимостью оплачивать жилье. Мэрилин рассчитывала вызвать сочувствие публики, и ей это удалось: поклонники не только простили ей фотосессию в обнаженном виде, но и стали любить ее еще больше за честность и прямоту. Это было большим облегчением для актрисы. Когда стало очевидно, что фотографии не помешают ее карьере, Мэрилин даже стала ими гордиться. Об этом рассказывал мэр Джонни Грант, который привез ей календарь: «Она призналась, что раньше никогда этот календарь не видела, и была очень рада получить его. Когда я пришел, она только что вышла из душа, из одежды на ней было только полотенце — на голове! Она открыла и выглянула из-за двери, так что передо мной наяву предстала почти та же картина, что я видел на страницах календаря». Впоследствии Том Келли вспоминал, что Мэрилин сама была виновата в дурной славе фотографий, потому что многие из них она подарила своим друзьям с автографом. Но несмотря на то, что фотографиями она гордилась, в декабре 1952 года актриса запретила продавать пепельницы, стаканы и коктейльные подносы с напечатанными на них фото, заявив: «Я не знаю всех своих прав, но полагаю, что мне решать, как используются мои фотографии».

Почти сразу после того, как завершилась работа над фильмом «Мартышкин труд», Мэрилин обратилась в клинику «Ливанские кедры», чтобы ей удалили аппендицит. Приехав в больницу ночью, Мэрилин узнала, что ей нужно назвать имена ближайших родственников на случай критической ситуации. Это сильно ее расстроило. Впоследствии актриса рассказывала в интервью Изабель Мур: «Было так странно и в то же время ужасно осознавать, что мне некому позвонить. Но, конечно, я всегда была и буду сама по себе».

Формально Мэрилин не была одинока: у нее все так же была любящая приемная семья. Она много общалась с тетей Грейс, а также с Энид и Сэмом Нейблкэмп. Однако на тот момент отношения Мэрилин с близкими были несколько натянутыми из-за скандала с календарем. «Семья это не одобрила», — вспоминал зять Нейблкэмпов Форрест Олмстед. Понимая это, Мэрилин решила не называть членов своей приемной семьи в качестве ближайших родственников и попросила врачей при необходимости звонить Дэвиду Марчу.

Ночью в палате Мэрилин задумалась о детях и написала записку доктору Рэбвину с просьбой не удалять ей яичники, чтобы не осталось большого шрама и чтобы она в будущем могла иметь детей. Когда доктор обнаружил эту записку, приклеенную к ее животу, он специально пригласил гинеколога, чтобы в случае осложнений он мог оказать необходимую помощь. Но беспокойство оказалось напрасным: операция прошла успешно, и вскоре Мэрилин вернулась в палату, но уже без аппендикса.

Однако на этом злоключения актрисы не кончились. Ее будущее вновь было поставлено под удар: к ней в больницу пришел один из руководителей кинокомпании и сообщил, что репортер Эрскин Джонсон собирается всем рассказать, что Мэрилин не сирота, как она заявляла. К ужасу киностудии и звезды, предприимчивый журналист узнал о существовании Глэдис Бейкер. Еще не успев восстановить силы после операции, Мэрилин нашла в себе мужество объяснить руководителю (и прессе), что она никогда не жила со своей матерью и скрывала, что она жива, из-за слабого здоровья Глэдис. Когда это заявление актрисы было опубликовано, публика стала еще больше ей сочувствовать, однако журналисты все чаще задавались вопросом, сколько же еще у нее осталось скелетов в шкафу.

Появление Глэдис Бейкер сильно задело журналиста Джима Хэнэгана, который брал у Мэрилин интервью в отеле «Beverly Hills» и у нее дома в Малибу. Мэрилин тогда рассказывала ему о детстве: отец погиб в автокатастрофе, мать умерла вскоре после этого. Журналист и актриса подружились, и он подарил ей пневматический пистолет. Она, кстати, в долгу не осталась и подарила ему статуэтку, полученную ею на церемонии награждения «New Star» за победу в категории «Прорыв» в 1952 году.

Сын Хэнэгана, которого тоже зовут Джим, вспоминал, как отец отзывался о Мэрилин: «У отца всегда были замечательные отношения со звездами, потому что он никогда не критиковал их в своих статьях. Мисс Монро и мисс [Элизабет] Тэйлор были среди его многочисленных друзей. Ему нравилась Мэрилин, и он понимал, что многие оскорбляют ее, стремясь побольше заработать».

Хэнэган проникся симпатией к Мэрилин, и, работая над своей новой статьей, большую ее часть посвятил истории о сиротском детстве, которую она ему рассказала. Естественно, он был обескуражен, когда обнаружил, что Мэрилин лгала ему — не только как журналисту, но и как другу. Он сразу же позвонил на киностудию и заявил, что Мэрилин — лживая блондинка, которая выставила его идиотом перед редактором, и велел ей передать, чтобы она «в следующий раз торговала своими чувствами в другом месте».

Мэрилин позвонили в больницу с киностудии, и через десять минут она уже разговаривала по телефону с Хэнэганом, извиняясь и уверяя, что ей очень стыдно за обман, что ее мать долгое время была больна и что они практически чужие друг другу. Некоторое время после этого отношения Мэрилин с Хэнэганом были прохладными, но, по свидетельству его сына, это продлилось недолго: «Я жил с отцом в Голливуде с 1958 по 1961 год и часто заставал у нас в гостях мисс Монро». Однако в тот момент их отношения оставались натянутыми, и злополучная статья была напечатана в журнале «Redbook» в июне 1952 года под заглавием «Долгий путь одиночки». После этого Мэрилин написала гневное письмо редактору, в котором заявила: «Я действительно считаю, что поступила правильно, скрыв от вас правду о своей матери мы никогда не были близки как настоящие мать и дочь». Позднее она высказывалась менее резко: «Думаю, мне не следовало скрывать это от прессы. Но в тот момент я думала о человеке, который много страдал и за которого я чувствовала большую ответственность».

Пока Мэрилин лежала в больнице, с ней общалась еще одна журналистка — Изабель Мур, их общая с Дэвидом Марчем подруга. Именно с ней Мэрилин, которую мучили послеоперационные боли, поделилась своими переживаниями о детях: «Если бы у меня были дети, я бы постоянно давала им понять, что люблю их больше всего на свете. Имей я дочь, я была бы ей прекрасной матерью и по возможности проводила бы ней каждую минуту».

В то время как Мэрилин защищала историю своей семьи, Стэнли Гиффорд, которого она считала своим отцом, все так же жил в Хемете со своей женой Мэри. В июне 1950 года (меньше, чем за год до визита к нему Мэрилин) Гиффорд уже оставил далеко позади яркие огни Голливуда. Они с женой не покладая рук трудились над устройством фирмы по производству молочных продуктов «Red Rock Dairy», которая было названа в честь 1000 кур породы род-айленд-ред и плимут-пок с их ранчо. Если сначала у них было всего 20 коров, то вскоре их стало 115, и супруги смогли наладить продажу молочных продуктов. «Сначала пять человек обещали попробовать наше молоко, — вспоминала Мэри Гиффорд. — Мы вложили в это много труда, тщательно работали над рекламой, и вот уже целых три улицы стали нашими клиентами». Им удалось открыть небольшой оптовый магазин, где они, кроме всего прочего, продавали свежую выпечку и мороженое местным жителям, которые приходили попробовать их товар и удивлялись живой обезьянке, сидевшей у входа в магазин.

Казалось бы, странное занятие для того, кто раньше продавал кинофильмы, но Стэнли Гиффорд взялся за ведение хозяйства с большим энтузиазмом. Правда, хотя его характер со времени переезда из Лос-Анджелеса несколько смягчился, Гиффорд все еще славился своей суровостью. Как вспоминал Даррелл фон Дриска, это был «строгий мужчина, который всегда носил фартук и резиновые сапоги. У него были усы, а порой он курил сигары. Скорее всего, он был куда любезнее со своими взрослыми друзьями».

Неизвестно, пыталась ли Мэрилин навестить Гиффорда после неудачной поездки с Наташей Лайтесс, но в 1952 году, когда ее снова настигли семейные проблемы, она была готова попробовать еще раз. Как-то поздно вечером Джо Ди Маджо отвез ее в Хемет. Пара зашла поужинать в ресторан «Von's Midway Drive-In», который находился недалеко от дома семьи фон Дриска. Даррелл вспоминал: «В ресторане мы разминулись: когда Джо и Мэрилин пришли, я как раз отправился домой делать уроки. Папа позвонил и сказал, что я упустил шанс встретиться с моим кумиром Джо Ди Маджо. Ясное дело, я был просто в отчаянии. Спустя два года я посмотрел фильм "Ниагара" и пожалел также, что не увидел тогда Мэрилин».

После ужина Мэрилин, борясь со страхом, отправилась в магазин «Red Rock Dairy», чтобы увидеться с мистером Гиффордом. Но и в этот раз он не принял ее. Гиффорд не признавал ее своей дочерью. Даррелл фон Дриска говорил: «Думаю, так он хотел защитить жену».

Во время этой поездки Мэрилин мало кто в городке знал о том, что она, возможно, родня Стэнли Гиффорда, но с годами стали распространяться слухи. Житель Хемета Билл Дженнингс вспоминал: если кто-то спрашивал Гиффорда о Мэрилин, он «подмигивал и все отрицал». Такое поведение заставило многих подозревать, что он и в самом деле был отцом кинозвезды, хотя даже после того, как в 1965 году он умер, местные жители неохотно делились подробностями его жизни с приезжими, чтобы его всеми уважаемую жену не беспокоили незваные гости.

Если некоторые жители только догадывались о родственных отношениях Гиффорда и Мэрилин, то некоторые были абсолютно в этом уверены. Даррелл фон Дриска вспоминал: «Мистер Гиффорд рассказал своему близкому другу Чарльзу Бенсону, что эти слухи были правдой и что он в самом деле был отцом Мэрилин. Это впоследствии подтвердилось, когда на смертном одре он признался Дону Линдену, ныне покойному пастору Первой пресвитерианской церкви Хемета, что у него был роман с матерью Мэрилин. Он никогда открыто не признавал Мэрилин своей дочерью, чтобы спасти репутацию своей жены и избежать неловкой ситуации, ведь она была школьной учительницей».

Поведение Гиффорда сильно ранило Мэрилин, больше она никогда не пыталась наладить отношения с отцом. Правда, некоторые считают, что по дороге в Палм-Спрингс она иногда заглядывала в Хемет, чтобы купить молоко в магазине отца.