Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Затишье перед бурей

По возвращении в США после съемок «Принца и хористки» Мэрилин Монро и Артур Миллер сняли просторную квартиру на тринадцатом этаже в доме на Пятьдесят седьмой улице в Нью-Йорке. Они недавно купили большой сельский дом в Роксбури, штат Коннектикут, но его еще ремонтировали, так что они жили в городе и провели следующие несколько месяцев, пытаясь восстановить брак. В первую половину 1957 года в свободные минуты Мэрилин занималась домашним хозяйством, готовя пищу для мужа — каждое утро она готовила завтрак, затем ходила за продуктами. То, что она делала, отражало чувство, которое она выразила в то время в интервью: «Как будто у меня в этом мире есть реальная цель. Я не возражаю против этого. В последнее время мне кажется, что мне очень нравится эта простая жизнь». («Чудо», — подумал бы Джо ДиМаджио, читая эти откровения своей бывшей жены.) Нередко Миллеры уезжали в летний дом, который они арендовали на Лонг-Айленде, где Мэрилин каталась верхом или рисовала акварелью. Год 1957 оказался очень приятным и, возможно, наиболее спокойным годом в ее жизни. Однако она не забывала и о карьере. Она все еще училась у вездесущего Страсберга. У нее появился новый психиатр, Мэрианн Крис, рекомендованный ей Анной Фрейд, дочерью Зигмунда и основательницей детского психоанализа.

Мэрилин общалась с доктором Крис целых пять дней в неделю — в то время большинство людей считали, что для нее это слишком много. «Каждый день она сидела у нее в офисе и оплакивала свое детство или брак, — рассказывал человек, который в тот период был близко знаком с Мэрилин. — Позже в течение нескольких часов она была очень расстроенной и взволнованной. Затем, чуть восстановив душевное равновесие, она возвращалась на эту проклятую кушетку. Некоторые считали, что она пыталась лучше разобраться в себе, взять прошлое под свой контроль. Не знаю. По-моему, это была своеобразная форма мазохизма. Она просто не впускала в свою жизнь покой и тишину. Если бы в ее переживаниях возникло затишье, она создала бы что-то еще, о чем могла бы переживать. По большей части ее творческие возможности в то время были следствием сессий с Мэрианн Крис. Это, наряду с постоянным ворчанием Страсберга, его требованиями черпать эмоции для актерства в собственном детстве... Неудивительно, что ее состояние было эмоционально неустойчивым. Как выразилась Бернис, «ее совершенно нельзя было оставлять одну».

Почему? Потому что Мэрилин Монро больше всего хотела раз и навсегда примириться со своим печальным детством. Она знала, что у нее были серьезные эмоциональные проблемы, уходящие корнями в годы юности и возникшие из-за того, что она была нежеланна и нелюбима, — и она чувствовала необходимость исследовать уголки своего сознания и увидеть, что она может понять из этого или, по крайней мере, найти наилучший способ противостоять своим демонам. Постоянный поток писем от Глэдис — приходило по меньшей мере одно письмо в неделю, — явно не способствовал решению проблем. Казалось, будто Мэрилин всегда стояла одной ногой на твердой почве отдаленного прошлого, а другой — на сомнительном настоящем. Проблема состояла в том, что никогда не возникало новых открытий. Никогда не было ощущения конца. Скорее всего, раз за разом задавались одни и те же вопросы и на них давались те же самые ответы, так что прогресса не было. Возможно, ее состояние объяснялось — и так считали очень многие — избытком психотерапии. Возможно, ей следовало жить настоящим, а не постоянно анализировать прошлое.

В то же время завершились отношения Мэрилин и Милтона Грина — ее партнера по «Мэрилин Монро Продакшн». В течение многих месяцев у них усиливались разногласия, поскольку Грин, с точки зрения Мэрилин (разделяемой многими), пытался слишком активно управлять ее делами. Деньги всегда были для Грина проблемой — казалось, ему никогда не было достаточно того, что он имел, и он нередко перехватывал недостающее в ММП. Во время съемок фильма «Принц и хористка» у них также возникало множество чисто творческих проблем. Когда он предложил, чтобы его сделали исполнительным продюсером этого фильма, Мэрилин отказала. Тот факт, что она не согласилась с этим предложением, показал, что она к тому времени завершила все отношения с Милтоном Грином, поскольку он, по справедливости и в соответствии с контрактом, имел право претендовать на эту должность. В конце Грин обвинял во всех проблемах Артура Миллера, но не Мэрилин. Между этими двумя мужчинами явно не было симпатии и доверия. Грин понимал, что поскольку Миллер был ближе Мэрилин, то он не может ничего противопоставить любым его обвинениям в свой адрес. Кроме того, Грин не мог заставить себя остановиться и не критиковать Миллера в присутствии Мэрилин, отчего ей становилось неловко. Она чувствовала, что ей необходимо выбирать между ними. Как только она решила, что должна выбрать мужа, Милтон Грин уже не мог ничего сделать, чтобы исправить ситуацию. После нескольких споров И апреля Мэрилин приняла решение уволить его из компании. Она выпустила очень недоброжелательное заявление, в котором указала, что он крайне неумело управлял MМП и даже вступил в некие секретные отношения, о которых она ничего не знала. Когда Грин заявил, что он не знает, что могло вызвать такое обвинение, Мэрилин опубликовала заявление, которое было совершенно для нее не характерно и скорее напоминало манеру письма Артура Миллера: «Как президент корпорации и единственный источник пополнения ее дохода, я не знала, что он самостоятельно выбрал себя на должность исполнительного продюсера «Принца и хористки». Моя компания не может обеспечить фальшивые начисления ее служащим, и я не желаю закрывать на это глаза. Моя компания была создана не для того, чтобы отдавать 49,6% всего моего дохода г. Грину, но чтобы создавать лучшие картины, улучшать мою работу и обеспечить безопасность моего дохода». После шумных юридических пререканий Мэрилин уладила отношения с Грином, передав ему 100000 долларов, которые были всего лишь возвращением его первоначальных инвестиций. Она никогда не говорила с Милтоном о том, что случилось, и просто отказалась отвечать на его телефонные звонки, так же, как в случае с Наташей Лайтесс. Это было очень непохоже на Мэрилин. Казалось, она просто пытается произвести впечатление на Артура Миллера, который достаточно явно проявлял свою ненависть как к Лайтесс, так и к Грину.

В июне 1957 года прошла премьера «Принца и хористки» в мюзик-холле «Радио-Сити». Естественно, на премьере были и Мэрилин с Артуром. Пресса была благоприятна — казалось, она по-новому оценила способности Мэрилин как актрисы. Возможно, наиболее интересным в этом фильме была активная роль Мэрилин в его производстве и то, насколько далеко она продвинулась как вдумчивый и творческий художник с серьезными данными для хорошего продюсера. Ей не понравилось, как «Фокс» порезала получившийся фильм, и она выразила свою неудовлетворенность этим Джеку Уорнеру из компании МСА и продюсерской компании Лоуренса Оливье. То, что она говорила, и то, как она выражала свою мысль, отлично говорит о ней: «Боюсь, что в варианте «Фокс» этот фильм не будет столь же успешным, как версия, которую мы все так тщательно создавали. Особенно заметно замедление действия в первой трети картины, любой комический момент забивает последующий, второстепенные эпизоды выходят на передний план, и возникает ощущение замедленного действия, потери энергии и яркости. Порой резкая смена кадров уничтожает всю соль эпизода, как, в частности, в сцене обморока. Сцена коронации затянута. На американских зрителей витражи не произведут такого впечатления, как на британцев, и они начнут скучать. Я поражена, какая значительная часть картины вообще идет без музыкального сопровождения, хотя мы собирались сделать романтичный фильм. У нас отснято достаточно пленки, чтобы сделать великое кино, если только все останется таким, каким оно было в ранней версии. Я надеюсь, что Вы приложите все усилия, чтобы сохранить нашу картину». Неужели это можно счесть критическим анализом легкомысленной кинозвезды? В конце концов, картина вышла без каких-либо изменений, поскольку «Фокс» и МСА сочли это целесообразным, но не из-за отсутствия усилий со стороны Мэрилин.

В июле Мэрилин узнала, что она беременна ребенком Артура. Больше всего на свете она хотела иметь ребенка, но теперь не была уверена в своих чувствах к его отцу. Однако она должна была признать, что последние шесть месяцев жизни с ним были очень спокойными. Она не была уверена, что он уважает ее, но знала, что он заботится о ней. Однако ей было трудно забыть прочитанные в дневнике злые слова. Узнав о своей беременности, Мэрилин сказала: «Моей маленькой девочке все время нужно будет повторять, какая она милая». Она была уверена, что это будет девочка. «Когда я была маленькой, никто из множества людей, с которыми я жила, не говорил, обращаясь ко мне: «Милая». Я хочу, чтобы моя маленькая девочка все время улыбалась. Всем маленьким девочкам нужно говорить, какие они милые, и я собираюсь все время говорить это своей дочке».

К сожалению, 1 августа у Мэрилин случился выкидыш. Она была приблизительно на пятой или шестой неделе беременности. Она была чрезвычайно опечалена потерей ребенка. «Мое сердце разбито», — сказала она своей сестре Бернис, позвонив ей из больницы. Она собиралась, по ее словам, «попробовать еще раз, но не сейчас».

Первые шесть месяцев года были спокойными, но после потери ребенка все изменилось. Некоторые члены ее семейства говорят, что письмо, полученное ею от Глэдис, привело в движение цепочку событий, приведшую к смерти Мэрилин. Глэдис послала бессердечное письмо дочери, в котором заявляла, что, с ее точки зрения, Мэрилин не была готова стать матерью. Она написала ей, что материнство приносит с собой определенные обязанности, «а ты, мой дорогой ребенок, безответственный человек». Один из родственников вспоминал: «Мне кажется, Мэрилин была убита этим письмом не меньше, чем потерей ребенка. После этого она стала пить намного больше, а если учесть таблетки, это было уже слишком. Она начала говорить, что слышит голоса, звучащие у нее в голове. Это было очень страшно и сильно напоминало ее мать и бабушку. «Я совсем на них не похожа, — говорила она, — потому что, по крайней мере, я знаю, что эти голоса нереальны». Ее поведение стало очень странным. Артур сказал мне, что однажды вечером он был в ресторане, и к нему подошел метрдотель, чтобы сказать, что ему звонят. Это была Мэрилин. Она была вне себя и попросила его приехать домой, чтобы спасти ее. К счастью, он помчался домой. Это была передозировка. Не знаю, сделала она это нарочно или нет. Действительно не знаю. И никто не знает. Но факт был очень пугающим. Позже никто никогда не говорил об этом, и постепенно это событие оказалось окутанным глубокой тайной. Это просто никогда не обсуждалось».