Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Мэрилин уволена

Когда Мэрилин Монро вернулась в Лос-Анджелес, она предполагала сразу же приступить к съемкам «Что-то должно случиться». Однако в тот день, 29 мая 1962 года, Дин Мартин простудился, и Мэрилин подумала, что если она заразится от него, то не сможет работать всю оставшуюся неделю, так что она решила остаться дома. «По мне, так это было — глупее не придумаешь, — рассказывал Морт Винер, менеджер Дина Мартина. — Эта девица валяется дома почти каждый день с какими-то болячками, задерживая производство целой картины. Потом однажды простужается Дин, идет на работу, потому что не хочет подводить съемочную группу, — а она не появляется, потому что боится подхватить простуду? Тем вечером мы с Дином вдоволь посмеялись над этим. Дин сказал: «У нее достаточно наглости, ты должен отдать ей должное. Если она не хочет работать, то найдет способ не работать!»

Мэрилин пришла на студию на следующий день. И именно в тот день была снята невероятная сцена в бассейне, в которой она присутствовала обнаженной. Впервые американская актриса сделала такое, и, конечно, этой актрисой оказалась Мэрилин. Она собиралась надеть купальник телесного цвета, однако, проведя в нем совсем немного времени, она решила снять его и остаться голой. Съемки проводились в закрытом помещении, однако тем, кто был постоянно нужен на площадке, доступ был открыт. Отснятый в тот день эпизод демонстрирует нам Мэрилин в прекрасной физической форме. Ее тело, подтянутое и сексуальное, возможно, никогда не выглядело лучше. Она казалась скорее двадцатипятилетней девушкой, а никак не женщиной, чей возраст приближался к тридцати шести годам. Биограф Монро, Чарльз Касилло, тонко замечает: «То, как она воспринимала себя в то время, отражает ее шизофренические и противоречивые суждения. Одна ее часть была готова, даже страстно желала перейти к серьезным ролям, в то время как другая ее часть все еще прислушивалась к тому, что от нее ждут другие. Она хотела постепенно подходить к новому образу и, время от времени, продолжать изображать уже сложившийся образ. И если демонстрация ее подростковой фигурки добавит огня этой средненькой картине и поддержит интерес публики — и купит ей еще немного времени — что ж, она была согласна. Видит бог, она нуждалась в успехе».

Ее друг, преподаватель актерского мастерства Майкл Шоу (в то время ему было двадцать два года), увидел ее на студии «Фокс», и его комментарий свидетельствует, что Мэрилин, когда ей удавалось попасть на студию, работала профессионально: «Я учился вместе с [наставником по актерскому мастерству] Сэнди (Мейснер) в «20-й студии», и Мэрилин подошла ко мне на парковке и сказала: «Персик, — она так меня называла, — почему бы нам не сходить пообедать», — вспоминал он. — На ней были бриджи, туфли на плоской подошве и шарф, и никто не уделил ей ни капельки внимания, потому что она выглядела, как будто ей было 14! Она пошла к себе переодеться, сказав: «Ну, пора уже создать ее». Она вошла в гримерку и через сорок минут вышла... Мэрилин Монро. Это было полное преображение!¹

В общем, мы пошли в забегаловку. Остановились в дверях, чтобы подождать, когда можно будет пройти в обеденный зал. Вдруг повисла абсолютная тишина. Люди ели, и вдруг они застыли с вилками в руках, не донеся их до рта. Она была сногсшибательна. Она выглядела превосходно. Она сбросила вес, и я никогда не видел ее в лучшей форме. Мы пообедали. Она, казалось, снова была в полном восторге от Джо ДиМаджио. Я хотел познакомиться с ним. Однажды я случайно встретил его и очень хотел увидеться с ним еще. Я был большим поклонником ДиМаджио. Она сказала: «Что ж, тогда нам придется тебя пригласить на обед, когда я буду готовить...»

После того, я думаю, прошла неделя или около того. Мы с моими одноклассниками обедали в этой же кафешке. Вошла Мэрилин. Она была в розово-белых брюках капри, сверху была футболка, по воротнику и рукавам которой шла аккуратная шнуровка. На ней были белые балетные тапочки. Она подошла ко мне и поприветствовала меня: «Персик!» И она подтолкнула меня назад на стул, положила большой кусок еды мне в рот и сказала: «Люблю этого парня!» Конечно, я чувствовал себя на миллион долларов! Оказалось, что это был последний раз, когда я видел ее...»

В понедельник, 28 мая, Мэрилин позвонила и сказала, что она снова больна. Очевидно, у нее были очень трудные выходные. Неизвестно, что именно произошло, но все надежды на то, что она сможет продолжать хорошо работать, как было в последнее время, когда она попадала на студию, погибли. Когда она пришла во вторник, то работала из рук вон плохо, она никак не могла ни на чем сконцентрироваться. Первого июня наступил ее тридцать шестой день рождения. На площадке по этому случаю приготовили торт, и она была признательна за это, поскольку днем она выступала на благотворительном мероприятии на стадионе «Доджер». Когда она в тот вечер вернулась домой, то еле держалась на ногах. Ночью Мэрилин заявилась домой к Гринсону в столь плачевном состоянии, что его дети не знали, что с ней делать. Сам доктор Гринсон и его жена Хильда отдыхали в Риме.

«Эта женщина была в отчаянии, — вспоминал сын Гринсона Дэнни. — Она не могла спать и говорила, как ужасно чувствует себя, какой бесполезной себя ощущает. Она называла себя заморышем, считала себя отвратительной, что люди добры к ней только тогда, когда хотят что-то получить от нее. Она говорила, что жизнь не стоит того, чтобы жить».

Доктор, которого Гринсон попросил подменить его на время его отсутствия в городе, бросился сломя голову к нему в дом и почувствовал, что Мэрилин близка к самоубийству. Он попытался забрать у нее все таблетки и надеялся, что она продержится до возвращения доктора Гринсона, который обещал вернуться сразу же, как только услышал, что его звездной пациентке стало плохо.

Когда она пропустила еще один рабочий день, это стало для съемочной группы и артистов, занятых в фильме, последней каплей. Доктор Гринсон встретился с руководством киностудии «Фокс», чтобы пообещать им, что Мэрилин сделает все, о чем он попросит, и что он может гарантировать, что она вернется к работе. Ему не поверили. 8 июня «Фокс» уволила ее, а затем выдвинула против нее иск на полмиллиона долларов. Некоторые думали, что избавляться следовало от Джорджа Кьюкора, тогда, возможно, Мэрилин приходила бы на работу. Трудно было сказать наверняка, хотя бы потому, что в то время она была очень далека от реальности, особенно из-за того, что не принимала торазин. Например, она настаивала, чтобы волосы Сид Черисс покрасили темнее, так как, по ее мнению, в картине должна быть только одна блондинка, а Черисс «неосознанно хочет, чтобы ее [волосы] были белыми». Еще более недопустимо было то, как Мэрилин отреагировала на сцену, происходящую в спальне между Дином Мартином и Сид Черисс, одетой в откровенное неглиже. Она обвиняла актрису в том, что та подложила что-то в свой бюстгальтер, чтобы увеличить грудь, и угрожала уйти из картины, если та не уберет лишнее. Это еще один пример того, как проявлялась паранойя Мэрилин: Сид Черисс ничего не подкладывала в бюстгальтер. И в довершение всего, Мэрилин провела на площадке не больше трети всех съемочных дней. Фильм превысил выделенный бюджет уже на миллион долларов.

Естественно, Мэрилин была возмущена тем, что ее уволили. С ее точки зрения, она была верна киностудии шестнадцать лет, а с ней поступили некрасиво, невзирая на те трудности, которые она испытывала. С точки зрения «Фокс», эти шестнадцать лет не были так уж хороши. Несмотря на то, что студия на ней неплохо заработала — а ей самой платили так мало, что даже сегодня это шокирует, — почти каждый фильм, где она снималась, доставил много проблем всем тем, кто принимал участие в его создании. Некоторые начали даже подумывать — а стоит ли она того? Конечно, то же можно сказать про Элизабет Тэйлор и практически о каждом актере или актрисе, работавших в кинобизнесе в то время. Тем не менее самые страстные желания Мэрилин были к тому же довольно непритязательными. Все, что она когда-либо хотела, — это быть актрисой, причем быть хорошей актрисой. И... еще она хотела быть знаменитой. Вот и все. У нее никогда не было материальной заинтересованности. Деньги и престиж мало что значили для нее. Скромный дом, который она купила, — свидетельство ее простого, но в то же время тонкого вкуса. Она просто не понимала, что своими руками губит свои мечты, при этом следует учитывать также и ее психическое заболевание.

Мэрилин, однако, не сдалась без боя. Как только ее уволили, она организовала большую кампанию, чтобы публика знала, что она жива и здорова. Ее публичная деятельность включала и статью в журнале «Лайф» — без сомнения лучшее интервью, которое она когда-либо давала. Мерриман сказал ей, что он хотел бы поговорить не только с легендой-«Монро», но и с женщиной. В этот момент, сейчас кажущийся странным пророчеством, Мэрилин парировала: «Легенда может перестать существовать еще до дня публикации. Не женщина, а легенда».

Читая эту статью сегодня, мы видим, что Мэрилин была внимательной и справедливой, и это приводило к трудным, и даже больше — к трагическим ситуациям в ее жизни. Она определенно не была одной из тех знаменитостей, кто возмущается своим успехом или популярностью. Она говорила журналу «Лайф» о своем зрителе: «По утрам, когда я выхожу из дверей, мусорщики с 57-й улицы говорят: «Мэрилин, привет! Как вы чувствуете себя этим утром?» Для меня это честь, я люблю их за это. Я люблю рабочих — я иду по улице, а они шепчутся. Сначала шепчутся, потому что думают: «О! Это симпатичная девушка, у нее светлые волосы и фигурка что надо». А затем они говорят: «Черт! Да это же Мэрилин Монро!» И в этом есть свое очарование — вы знаете, это такое прекрасное время, когда люди знают, кто вы, и у вас такое чувство, что вы для них что-то значите».

Конечно, Мэрилин оставалась Мэрилин, она не могла отказать себе в драматическом преувеличении, например, в таком: «Некоторые члены моей приемной семьи, бывало, посылали меня в кино, чтобы удалить на время из дома, и я сидела там весь день, и дорога уходила в ночь — вверх и вперед, туда, где экран такой большой, а маленький ребенок совсем один. Мне очень нравилось это». Такого никогда не было. Но, как бы там ни было, это очень милая картинка.

Однако, что касается ее чувств к студии «Фокс», она выразилась предельно ясно: «Я думаю, что, когда ты знаменит, любой твой недостаток преувеличивают. Шоу-бизнес должен вести себя как мать, чей ребенок выбежал на дорогу перед машиной. Но вместо того, чтобы обнять его, они наказывают ребенка. Вместо: «Ты не боишься простудиться?» — «Как смеешь ты простужаться!» Руководители могут простудиться и оставаться дома хоть вечность, но как смеешь ты, актер, простужаться? Вы знаете, никто не чувствует себя хуже, чем тот, кто болеет. Хотела бы я, чтобы им пришлось играть комедию с температурой и вирусной инфекцией. Я не та актриса, которая появляется в студии только из соображений дисциплины. Это не имеет ничего общего с искусством. Я и сама хотела бы стать более дисциплинированной в процессе работы. Я прихожу для того, чтобы давать представление, а не для того, чтобы меня воспитывали. В конце концов, я не в военном училище. Мы ведь говорим о форме искусства, а не о штамповке развлечений. Чувствительность помогает мне играть, но также заставляет меня реагировать на любую мелочь. Предполагается, что актер должен быть чувствительным инструментом. Исаак Штерн очень хорошо заботился о своей скрипке. Что, если бы кто угодно позволял себе прыгать на его скрипке?»

Она также согласилась позировать Берту Штерну, фотографу «Вог», сделавшему великолепные фотографии для своего журнала. Должно быть, ее огорчило, что он хотел, чтобы она позировала ему обнаженной. Она пыталась избавиться от этого «конфетного» образа или продолжала говорить, что пытается. Но делала ли она на самом деле что-либо для этого? После заплыва в костюме Евы на съемках «Что-то должно произойти», вероятно, мы должны ответить, что «нет». Ясно, что она запуталась в вопросе о том, каким должен быть ее имидж и где ей следует провести черту. Несколько фотографий, где она частично обнажена, превосходны. Впрочем, другие были не столь же хороши. На них она выглядит изможденной, измученной и нездоровой. Она даже выглядит старше, что очень нетипично для нее. Была еще одна фотосессия для журнала «Вог»: на некоторых фотографиях она демонстрирует высокую моду, другие снимки были черно-белыми. Впрочем, даже в эту сессию Штерну удалось уговорить ее раздеться ради нескольких снимков обнаженной натуры, на этот раз она была облачена в простыню в гостиничном номере. В конце концов, «Вог» отобрал для публикации черно-белую серию снимков — очень мудрый (и вежливый) выбор.

А что насчет кино? Студия решила заменить Мэрилин актрисой Ли Ремик. «Что касается Дина, это был конец, — рассказывал Морт Винер. — Он позвонил мне и сказал: «Вытащи меня к черту из этого фильма. Бог мой, это какой-то бесконечный цирк в шоу-бизнесе, а я — как клоун на арене». Так что мы сделали заявление, где говорилось, что он будет работать только с Мэрилин. И он покинул фильм со словами: «Нет Мэрилин — нет Дина». На самом деле это был полный бред. Настоящая причина заключалась в том, что он не хотел начинать все заново, с другой актрисой, и терпеть эти мучения из-за картины, которую в общем-то и начинать не стоило. Ему было неудобно перед съемочной группой. Столько людей усердно работало над этой проклятой картиной. Было стыдно. Но этот фильм как будто сглазили с самого начала. В самый первый день, когда она не появилась на работе, в самый первый день Дин сказал: «Все. Картина не пойдет».

В 1995 году Дин Мартин вспоминал: «Я познакомился с Мэрилин в 1953 году, до того, как она познакомилась с Фрэнком, до того, как она познакомилась с Питером, до того, как она узнала обо всех нас. Я познакомился с ней до того, как она стала взвинченной, так что я знал, какой она была тогда и чем она стала, и я переживал за эту девочку. В то же время я слегка устал от всего этого бреда. Всему есть предел. На самом деле у всех тяжелая жизнь. Мы все по-своему психопаты. У нас у всех проблемы. Мы все сидим на таблетках, давайте признаем это. Я не святой, конечно. Но я появлялся на работе. Вам необходимо приходить на работу. Это приоритетное дело. Вам приходится радоваться тому, что у вас есть работа, и вам приходится появляться на своей работе. Я не говорю, что она не болела все эти дни. Кто знает? Я не следил за ней круглые сутки, как ФБР, я просто сидел на своей заднице и ждал, когда она появится в студии. Так что, когда мне представился шанс уйти, я ушел. Впрочем, те несколько сцен, что мы сделали, мне понравились, но связываться с этим... Я имею в виду все эти проблемы, одна за другой, это любого сведет с ума. Но... послушайте... Я любил ее. Она была хорошим ребенком. Но когда вы смотрели в ее глаза — там не было ничего. Ни тепла. Ни жизни. Это были иллюзии. Она выглядела великолепно в фильмах, да. Но в жизни... она была привидением».

Примечания

1. Биограф Мэрилин Монро, Джеймс Хаспил, пересказывает такую историю: «[Актриса] Шерри Норс рассказывала, что когда она была однажды на студии «20-й век Фокс», она наткнулась на Аллена «Уайти» Снайдера, который, очень расстроенный, слонялся у закрытой двери. Она спросила его, в чем дело. Он ответил: «Там Мэрилин, и она не разрешает мне войти. Она красится». Я не говорю, что Уайти никогда не гримировал ее. Конечно, гримировал. Но в то время все, что ему нужно было сделать, — это нанести легкие штрихи. Она — Мэрилин — сама мастерски создавала свой образ».