Главная / Публикации / В. Головской. «Мэрилин Монро. Жизнь и смерть»

Глава 2. Голливуд: превратности судьбы

Мэрилин Монро была одной из сорока начинающих актеров и актрис, почти одновременно принятых на студию «XX век — Фокс». На самом деле это были статистки, стажеры, участники массовок. В те годы «XX век — Фокс» была огромной студией, где снимались десятки картин. Главной звездой студии считалась Бетти Грейбл, получавшая фантастическую по тем временам зарплату в двести тысяч долларов. Вторую ступеньку занимала Рита Хейуорт. Обе звезды завоевали популярность в годы войны, будучи «pin up girls» — их фотографии солдаты прикрепляли над койками в бараках или в окопах.

Что было особенно хорошо для начинающих актеров, так это то, что студия организовала для них своего рода школу — там преподавали пение, актерское мастерство, танцы... С августа 1946-го по август 1947 года Мэрилин Монро ежедневно приходила на студию, чтобы узнать, нет ли для нее работы, а параллельно снималась для рекламы.

Но предоставим слово самой Мэрилин Монро. Вот как она описала свои чувства в момент получения первого контракта:

«Я примчалась к тете Грэйс с замечательной новостью. Я получила работу. Теперь я смогу проходить на киностудию, не отвечая на десятки вопросов. И я не должна больше часами сидеть в приемных. Я была принята в штат как актриса.

«Это самая лучшая студия в мире, — кричала я. — «XX век — Фокс».

Тетя Грэйс просияла и отправилась на кухню готовить кофе.

«И люди там замечательные, — продолжала я. — Мне дали роль. Роль небольшая, но сам факт, что я появлюсь на экране...»

Я взглянула на тетю Грэйс и замолчала. Она продолжала улыбаться, но не двигалась и сильно побледнела. Она выглядела такой усталой, словно больше не могла нести тяжесть жизни на своих плечах.

Я обняла ее и помогла присесть к столу.

«Все хорошо, — сказала она. — Чашечка кофе вернет мне силы».

«Отныне все будет по-другому. Для всех нас. Я буду много работать».

Мы долго сидели и обсуждали мой актерский псевдоним. Руководитель актерского отдела настоятельно рекомендовал мне придумать более эффектное имя, нежели Норма Догерти.

«Я с ним согласна, — сказала я, — особенно теперь, когда Догерти не имеет ко мне никакого отношения».

«У тебя есть какие-нибудь идеи?» — спросила тетя Грэйс.

Я не ответила. У меня на уме было имя, настоящее имя, одна мысль о котором меня возбуждала. Оно принадлежало мужчине в широкополой шляпе и с усиками Кларка Гейбла. У меня теперь имелась его фотография.

Я произносила это имя про себя, молча. Тетя Грэйс улыбалась. Я чувствовала, что она знает, о чем я думаю.

«Сотрудник студии рекомендовал имя Мэрилин», — сказала я наконец.

«Это приятное имя, — согласилась тетя, — и оно хорошо сочетается с девичьей фамилией твоей матери».

Я не знала девичью фамилию моей матери.

«Монро, — сказала тетя Грэйс. — Ее корни уходят в далекое прошлое. У меня есть документы и письма, я их храню для твоей матери. Там есть доказательства, что она дальняя родственница президента США Монро¹».

«Ты считаешь, что я родственница американского президента?»

«По прямой линии, да», — подтвердила тетя.

«Это замечательная фамилия, — воскликнула я. — Мэрилин Монро! Но я никому не скажу насчет президента». Я поцеловала тетю Грэйс и добавила: «Я сама постараюсь всего добиться».

Второй режиссер сказал мне: «Теперь ты должна подойти к мисс Джун Хэйвер, улыбнуться, сказать «здравствуйте», помахать правой рукой и уйти. Поняла?»

Прозвучал гонг. На съемочной площадке воцарилась тишина, и второй режиссер скомандовал «Мотор!». Я двигалась, говорила, махала правой рукой.

Я снималась в кино. Я была одной из тех сотен участников массовки, которые выделены из толпы в одном кадре. Имя им — статисты.

На площадке нас таких был десяток. Наша задача ограничивалась одним жестом, одной-двумя фразами. Некоторых можно было назвать ветеранами массовки. После десяти лет работы в кино они по-прежнему произносили одну фразу и шагали три метра в никуда. Встречались там и молодые девушки с красивой грудью. Но я знала, что они не такие, как я. У них не было моей целеустремленности и уверенности. Мои иллюзии не имели ничего общего с желанием стать хорошей актрисой. Я понимала, что я пока что третьего сорта. Я просто чувствовала в себе это отсутствие мастерства, как ощущала свою дешевую одежду. Но, Боже мой, как я хотела всему научиться! Чтобы измениться, чтобы стать актрисой! Больше мне ничего не было нужно. Ни мужчин, ни денег, ни любви, а только умение играть. Когда на меня направили свет и камера стала медленно наезжать, я внезапно поняла, какая я неуклюжая, пустая, неотесанная! Угрюмое дитя сиротского приюта с гусиным яйцом вместо головы.

Но я стану другой. Я молча стояла и смотрела. Мужчины улыбались, стараясь поймать мой взгляд. Не актеры, не режиссер или его ассистенты. Это были люди с положением, а такие люди стараются поймать взгляд только других важных людей. Рабочие сцены, электрики и другие студийные работяги дружелюбно мне улыбались. Я не отвечала на их улыбки. Я была слишком занята своими отчаянными усилиями показать себя. У меня было новое имя — Мэрилин Монро. Я должна заново родиться. И на этот раз с лучшим результатом.

Мой кадр вырезали из окончательного монтажа картины². Но, узнав об этом, я не огорчилась. В следующий раз будет лучше. Со мной заключили контракт на шесть месяцев, и за это время я им покажу...

Я тратила всю зарплату на уроки актерского мастерства, уроки танцев и уроки пения. Я покупала книги для чтения. Я уносила со съемочной площадки сценарии и дома разучивала роли перед зеркалом. И странная вещь случилась со мной. Я влюбилась в себя — не в ту, кем я была сейчас, а в себя, какой я мечтала стать.

Я часто спрашивала себя: «Черт возьми, чем же ты гордишься, Мэрилин Монро?» И отвечала: «Всем, всем!» Я медленно прохаживалась, не спеша поворачивала голову, словно я была королевой.

Однажды один из моих коллег-статистов пригласил меня на обед.

«У меня совершенно нет денег, — предупредила я. — А у тебя?»

«То же самое, — сказал он, — но я получил приглашение на прием и хочу, чтобы ты пошла со мной. Там будут все звезды».

Мы приехали к дому на Беверли-Хиллз в девять. Это был особняк известного агента. Входя в дом, я чувствовала себя несколько испуганно, словно готовилась ограбить банк. Чулки у меня были заштопаны в нескольких местах. И я была одета в десятидолларовое платье. А мои туфли! Я молилась, чтобы никто не взглянул на мои туфли. Я сказала себе: «Кретинка, это как раз тот момент, чтобы почувствовать себя королевой, а не когда ты одна в комнате». Но почувствовать себя королевой не удавалось. Максимум, что я смогла сделать, — на негнущихся ногах пройти в большой зал и, встав у двери, тупо уставиться на гостей в вечерних платьях и смокингах.

Мой спутник прошептал мне на ухо: «Еда в другой комнате. Идем». И ушел без меня. Я осталась разглядывать зал приемов с замечательной мебелью и замечательными людьми. Дженифер Джонс сидела на диване. Оливия де Хэвиленд стояла у маленького столика. Джин Тьерни разговаривала с ней и улыбалась. Вокруг было столько знаменитостей, что я не могла сосредоточиться. Знаменитости в вечерних нарядах дефилировали по залу, смеясь и светски болтая. Бриллианты сверкали. Там было много мужчин, но я смотрела только на одного. Кларк Гейбл стоял в одиночестве, держа стакан виски с содовой, и тоскливо улыбался в пространство. Он казался таким знакомым, что у меня закружилась голова.

Я старалась держаться прямо и, как мне казалось, хранить светское выражение лица. Но я не была в силах сделать хоть один шаг в зал, где господствовали смех и бриллианты.

Раздался голос:

«Моя дорогая юная леди. Подойдите сюда и сядьте рядом».

Это был чарующий голос, слегка вибрирующий от выпитого, но запоминающийся. Я повернулась и увидела мужчину, сидящего в одиночестве на ступеньке лестницы. В руках он держал стакан со спиртным. Его лицо было столь же иронично, как и его голос.

«Это вы мне?»

«Да, — ответил он. — Извините, что я не встаю. Меня зовут Джордж Сандерс»³.

Я вежливо поприветствовала его: «Как поживаете?»

«Подозреваю, что у вас тоже есть имя?»

«Я Мэрилин Монро».

«Надеюсь, вы меня простите, если я признаюсь, что никогда прежде не слышал вашего имени, — сказал мистер Сандерс. — Да вы садитесь, вот здесь, рядом».

«Вы позволите мне иметь высокую честь попросить вас стать моей женой? — проговорил он торжественно и без всякого перехода. — Меня зовут, если вы уже запамятовали, Джордж Сандерс».

Я рассмеялась и ничего не ответила.

«Я вижу, что вы без энтузиазма отнеслись к предложению незнакомого человека, да еще актера, — продолжал мистер Сандерс. — Легко могу вас понять, особенно что касается второй части. Актер — это не совсем обычное существо, но тогда кого же мы назовем обычным?»

У мистера Сандерса было красивое, выразительное лицо, и он вдруг посмотрел на меня пристально.

«Блондинка, — сказал он, — воздушная, пышущая крестьянским здоровьем. Как раз то, что мне нужно».

Я подумала, что он сейчас попытается обнять меня, но он этого не сделал. Его голос, казалось, ослабел, и он продолжил:

«Подумайте о моем предложении, мисс Монро. Я могу обещать вам только одно, если вы выйдете за меня, вы станете одной из самых модных звезд Голливуда. Я помогу вам. Слово чести».

Мистер Сандерс поставил стакан на ступеньку и задремал.

Я оставила его на лестнице и вышла в темную калифорнийскую ночь. Я была благодарна мистеру Сандерсу за то, что он поговорил со мной. Но это знакомство стало причиной моего первого голливудского скандала.

Я забегу вперед и расскажу об этом здесь. Года через полтора я все еще была без средств и искала любую работу. Но первое легкое дуновение успеха уже коснулось меня. Вышел на экраны фильм «Асфальтовые джунгли»⁴ с моим участием, и зрители свистели точно также, как «волки» тогда на пляже, когда я впервые надела купальник. И хотя мне не удавалось получить следующую серьезную роль после моего первого «большого успеха», фотографы наперебой приглашали меня в модели.

Одним из них был Тони Бёшамп, известный фотомастер Голливуда, женатый на Саре Черчилль. Я не раз бывала в его фотостудии, позируя для рекламы. Однажды он пригласил меня прийти к ним в воскресенье «на коктейль».

Я была польщена приглашением и надеялась познакомиться с его женой. Я всегда считала Уинстона Черчилля хоть и странноватым, но весьма достойным господином.

Дом Бёшампов стоял на берегу. Я приехала в свитере и юбке. Я еще не научилась понимать, что «прийти на коктейль» означает приглашение на прием. Я думала, что будут только Тони, его жена и я.

Когда я вошла в дом, то остолбенела и не могла сдвинуться с места. Дом был полон нарядно одетых людей с бокалами в руках... Единственным знакомым мне человеком был сам Тони Бёшамп.

«Будьте как дома», — сказал он, представляя меня своей жене. Я проговорила: «Как поживаете?», но стояла не в силах пошевелиться. Тони и его жена отошли.

Тут я заметила какую-то суматоху среди толпы гостей в другом конце комнаты. Блондинка с забавным акцентом что-то громко и возмущенно говорила, обращаясь к окружающим. Я не могла разобрать, что именно она говорила, но она явно была в ярости. Я видела, как она схватила под руку высокого мужчину и устремилась к выходу. Высокий мужчина показался мне знакомым.

Тони подошел ко мне со странной усмешкой.

«Боже мой, Мэрилин, —сказал он, — что ты такое сделала За За Габор?»⁵

«А кто это?» — в свою очередь спросила я.

«Венгерская секс-бомба, — ответил Тони. — Из-за тебя она пришла в такое возбуждение, что вылетела с приема как пробка!»

«Может быть, ее оскорбил мой свитер, — сказала я. — Я бы оделась иначе, если бы знала, что у вас прием».

«Нет, нет, здесь что-то более серьезное. За За кричала, что мы не можем рассчитывать, что приличные люди будут посещать наши приемы, если мы приглашаем таких гостей, как ты. Ну, правда, Мэрилин, скажи честно, чем ты ей так насолила?»

«Ничем, — ответила я. — Никогда в жизни с ней не встречалась».

Я вышла на улицу, чтобы взглянуть на секс-бомбу. Она была из тех блондинок, кому сразу же приходится накинуть лет десять, как только вы подойдете к ним поближе. Теперь я разглядела и ее высокого интересного спутника, с которым она продолжала громко и возмущенно кудахтать. Это был Джордж Сандерс. Стоявший позади меня Тони пояснил, что он муж актрисы.

Бедный мистер Сандерс! Видимо, он слишком часто повторял монолог, который я услышала на лестнице».

«Мне предстояло побывать на множестве элегантных приемов и стоять среди знаменитостей в столь же модных нарядах, что и они, и растягивать рот в фальшивой улыбке, словно я испытываю огромную радость. Но я всегда чувствовала себя так же напряженно, как и в первый раз, когда стояла в зале у самой двери и наблюдала парад звезд.

Главное удовольствие от приемов люди получают на следующий день, когда гости обмениваются новостями и рассказывают друг другу, какие знаменитости были на приеме и с кем они общались в доме того-то и того-то. На большинство приемов гости приглашаются по принципу звездности. В Голливуде знаменитостью считаются не только актеры и актрисы или режиссеры и продюсеры. Это могут быть люди, которых недавно арестовали за что-то, или на них напали хулиганы, или же они прославились тем, что были участниками любовного треугольника. Если светская хроника сообщила о таком событии, то эти люди приобретали известность, пока пресса не переключалась на другие объекты и события.

Я не знаю, как функционирует высшее общество в других городах, но в Голливуде знаменитости не могут себе позволить пойти на прием, где не будет множество других важных гостей. Они готовы смириться с присутствием нескольких незнаменитых личностей, если те будут их слушать и восхищаться ими. Но если кинозвезда или руководитель студии или какая-то другая знаменитость оказываются окруженными только безвестными людьми, им становится страшно, словно кто-то пытается понизить их в должности.

Я никогда не могла понять, почему занимающие важное положение деятели вечно стремятся нарядиться и собраться вместе, чтобы посмотреть друг на друга. Может быть, трое или четверо из присутствующих способны сказать своим собеседникам что-то важное и интересное, но двадцать или тридцать будут сидеть, как чурбаны, и с фальшивой улыбкой тупо разглядывать друг друга. Хозяин дома обычно суетится, стараясь вовлечь гостей в общую игру или соревнование. Но гости, как правило, реагируют вяло, и вечеринка тянется без особых происшествий, пока хозяин начинает демонстративно зевать, подавая гостям сигнал, что пора, мол, уходить. Во время приема многие гости изо всех сил стараются не задремать.

Я ходила на такие приемы, главным образом, для саморекламы. Всегда был шанс, что кто-нибудь пристанет к тебе или оскорбит по пьянке, и если инцидент попадет на страницы светской хроники, это послужит хорошей рекламой. Но даже если ничего особенно примечательного не случалось, простое упоминание о присутствии на приеме было полезно. Иногда это было единственное благосклонное упоминание, которого удостаивались кинокоролевы. Приходилось учитывать и такое соображение: если руководители моей студии видят меня в обществе знаменитостей, они могут подумать и обо мне как о кинозвезде.

Такие выходы в светское общество были самой трудной частью моего плана пробиться наверх. Но через несколько месяцев я поняла, как можно значительно сократить скуку. Просто надо было являться на прием спустя примерно два часа после его начала. Тогда ты не только привлекаешь внимание своим появлением, что уже само по себе неплохая реклама, но к этому времени почти все присутствующие бывают полупьяны. Важные персоны гораздо интереснее: когда они наклюкаются, они становятся тогда больше похожи на обыкновенных людей.

Есть и еще одна сторона голливудских приемов — очень важная для светской жизни. Именно там начинаются и заканчиваются романы. Те, кто посещает эти приемы, идут туда не только в надежде удостоиться упоминания в колонке светских сплетен, но также надеются влюбиться, закрутить романчик или, по крайней мере, начать очередной раунд соблазнения. Трудно объяснить, как можно влюбиться в то время, когда тебя одолевает смертная скука, но я знаю, что это правда, потому что несколько раз это случалось и со мной.

Как только я смогла позволить себе купить вечернее платье, я купила самое кричащее из всех, имевшихся в магазине: ярко-красное с глубоким вырезом. И одно мое появление в нем обычно приводило в неистовство половину присутствующих женщин. В каком-то смысле я сожалела о таком эффекте, но передо мной лежал тернистый путь к успеху, и я нуждалась в любой рекламе, чтобы достичь своей цели.

Первым успехом, которого я добилась, была волна сплетен, что я стала подругой Джозефа Шенка. Мистер Шенк действительно пригласил меня однажды пообедать в свой особняк в Беверли-Хиллз. После чего он стал приглашать меня два-три раза в неделю.

Сначала я принимала приглашения мистера Шенка потому, что он был одним из руководителей моей киностудии. Но потом я ездила к нему, так как он мне нравился. И еще: еда была отличная, и за столом всегда оказывались влиятельные и интересные люди — не завсегдатаи приемов, а просто личные друзья мистера Шенка.

Я редко произносила больше трех слов на этих обедах, но тихонько сидела по правую руку от мистера Шенка и, как губка, впитывала разговоры гостей. Тот факт, что в киношных кругах меня стали называть любовницей мистера Шенка, поначалу меня совершенно не волновал. Но позже это стало-таки меня доставать. Мистер Шенк никогда не пытался заигрывать или прикоснуться ко мне, я интересовала его как украшение обеденного стола и еще потому, что я была, по его словам, «нестандартной личностью».

Мне нравилось сидеть с мистером Шенком у камина и слушать его рассуждения о любви и сексе. Он был знатоком в этих вопросах, словно великий первооткрыватель. Мне также нравилось смотреть на его лицо. Это было в равной мере и лицо Голливуда, и лицо конкретного человека. Вся история Голливуда читалась на нем.

Но, наверное, главной причиной моей дружбы с мистером Шенком было то, что эта дружба давала мне несравненное чувство безопасности. Я была подругой и протеже одного из руководителей студии, что плохого могло со мной случиться?

Ответ на этот вопрос я получила в одно «прекрасное» утро. Меня пригласили в актерский отдел и сообщили, что больше в моих услугах не нуждаются. Я лишилась речи. Я сидела, слушала, как в тумане, и не могла пошевелиться.

Сотрудник отдела объяснил, что мне было дано несколько шансов, и хотя я показала себя достаточно хорошо, студия считает, что я не фотогенична. По этой причине, сказал он, мистер Занук приказал вырезать меня из картины, где я снялась в эпизодической роли.

«Мистер Занук считает, что, возможно, вы когда-нибудь станете актрисой, — сказал сотрудник, — но совершенно очевидно, что ваша внешность работает против вас».

Я вернулась домой, легла на кровать и разревелась. Я плакала целую неделю. Я не ела и не причесывалась. Я рыдала так, словно присутствовала на собственных похоронах.

Дело было не только в том, что меня уволили. Если бы они выгнали меня потому, что я не умела играть, это было бы достаточно скверно. Но не смертельно. Я могла бы учиться, совершенствоваться и, в конце концов, стать актрисой. Но как я могла изменить свою внешность? Я-то считала ее своим достоинством, которое нельзя не заметить.

И представьте, как ужасна была моя внешность, если даже мистер Шенк согласился с моим увольнением. Я лежала и плакала день за днем. Я ненавидела себя за то, что была такой дурой и воображала себя привлекательной. Я встала с постели и посмотрела в зеркало. Случилось самое страшное. Я некрасива! На меня смотрела непривлекательная, неотесанная блондинка. Я видела себя глазами мистера Занука. И я видела то, что видел он: девушку с внешностью, совершенно не подходящей для кинокарьеры.

Зазвонил телефон. Секретарша мистера Шенка пригласила меня на обед. Я пошла. Я сидела весь вечер, стыдясь смотреть людям в глаза. Так ведут себя люди, глубоко травмированные. Ты даже не чувствуешь злости на тех, кто тебя травмировал. Ты просто умираешь от стыда. Я испытывала такие чувства в детстве — когда очередная семья отвергала меня и возвращала в приют.

Когда после обеда мы перешли в гостиную, мистер Шенк спросил: «Ну, как дела на студии?»

Я улыбнулась, поняв, что он непричастен к моему увольнению.

«На прошлой неделе меня выгнали».

Мистер Шенк взглянул на меня, и я прочитала на его лице тысячи похожих историй, историй девушек, которых он знал и которые потеряли работу; всех начинающих актрис, безмерно гордящихся успехом и рыдающих после увольнения. Мистер Шенк не пытался утешить меня. Он не взял мою руку и не стал ничего обещать. История Голливуда смотрела на меня из его усталых глаз. И он сказал: «Не сдавайся, продолжай».

«Я буду», — сказала я.

«Попробуй позвонить на студию X., — сказал мистер Шенк. — Может быть, там найдется что-нибудь для тебя».

Уходя из дома мистера Шенка, я спросила его: «Могу я задать вам личный вопрос? Я выгляжу так же, как всегда или как-то иначе?»

«Ты выглядишь как всегда, — сказал мистер Шенк, — тебе только нужно прекратить плакать и выспаться».

«Спасибо», — сказала я.

Через два дня я позвонила на студию X. Сотрудник актерского отдела был отменно вежлив. Да, у них есть для меня место. Меня возьмут в штат и позаботятся, чтобы я получала роли. Улыбаясь и пожимая мою руку, начальник актерского отдела мистер А. добавил: «У вас большое будущее на нашей студии. Я подыщу для вас хорошие роли».

Я вернулась в свое жилище, чувствуя себя воскресшей. И дневные мечты вновь стали посещать меня — украдкой. Ведь мистер А. еженедельно просматривает тысячи девушек, которых он отвергает, а также настоящих актрис и просто красавиц. Должно быть, есть во мне что-то особенное, почему он немедленно взял меня на работу.

Действительно, что-то особенное мерцало в глазах начальника актерского отдела, но узнала я об этом несколько позже. Мистер Шенк позвонил президенту студии X. и попросил того в качестве личного одолжения дать мне работу.

Я работала в нескольких массовках и в ряде картин снялась для фона. И вот однажды мистер А. позвонил мне. Он пригласил меня явиться к нему в отдел в 4 часа. Весь день я прихорашивалась, мылась в ванной, придумывала прическу, декламировала различные заученные монологи и продумывала, как себя вести. Ведь это был неповторимый шанс. Мистер А. никогда не позвонил бы мне лично, если бы речь не шла о настоящей большой роли. Но я не должна реагировать слишком восторженно, лепетать слова благодарности или расплываться в глупой улыбке. Нет, я должна сохранять спокойствие и достоинство.

Мистер А. куда-то вышел, но его секретарша улыбнулась и попросила зайти в кабинет и подождать там.

Я села в кресло в кабинете мистера А., ожидая его и практикуясь в достойном поведении. Тут боковая дверь кабинета открылась — и на пороге появился человек. Я никогда его не встречала, но немедленно узнала в нем одного из боссов студии X. Он был так же знаменит, как и мистер Шенк или мистер Занук.

«Здравствуйте, мисс Монро», — приветствовал он меня.

Он подошел, положил руку мне на плечо и продолжил: «Давайте пройдем в мой кабинет и поговорим».

«Но я не могу уйти, — сказала я, — я жду мистера А. Он позвонил мне насчет роли».

«К черту мистера А., — разозлился великий человек. — Он знает, где вас найти».

Я колебалась, и он спросил: «В чем дело? Вы что, на наркотиках или еще что-то? Вы же знаете — я здесь хозяин».

Я последовала за ним через боковую дверь в его кабинет, который был в три раза больше, чем кабинет мистера А.

«Повернись», — сказал великий человек.

Я повернулась как модель.

«Ты отлично выглядишь, — усмехнулся он. — Превосходно все скроено».

«Спасибо», — проговорила я.

«Садись, — пригласил он. — Я хочу тебе кое-что показать».

Пока он копался на своем необъятном столе, я осмотрела кабинет. На столах громоздились бронзовые статуэтки «Оскаров», серебряные чаши и множество других полученных им призов и наград. Я никогда прежде не бывала в кабинете, где работал глава крупной студии. Сюда приходили кинозвезды, продюсеры и режиссеры, здесь обсуждались новые проекты, здесь, за этим столом размером с палубу теплохода, принимались все судьбоносные для кино решения.

«Никаких телефонных звонков, — приказал великий человек в какой-то ящик на столе и, сияя улыбкой, повернулся ко мне: — Вот, что я хотел тебе показать».

В руках у него была фотография яхты.

«Как тебе это нравится?»

«Очень красивая», — ответила я.

«Ты приглашена», — сказал босс и положил руку мне на спину.

«Спасибо, — сказала я. — Я еще не бывала на приемах на яхте».

«А кто сказал, что это будет прием? — Великий человек метнул на меня сердитый взгляд. — Я пригласил тебя, и никого больше. Так ты согласна или нет?»

«Я буду рада присоединиться к вам и вашей жене на яхте, мистер X.», — проговорила я.

Великий человек пришел в бешенство.

«Оставь в покое мою жену, — сказал он. — Там не будет никого, кроме тебя и меня. И матросов, конечно. Мы отплываем через час. И мы будем в океане всю ночь. Я должен вернуться домой завтра к вечеру, моя жена устраивает обед, и от этого не отвертишься».

Он замолчал, но продолжал грозно смотреть на меня.

«Ну, что ты так стоишь, уставивившись на меня, словно я тебя чем-то обидел. Я знаю, кто ты. Ты подруга Джо Шенка. Он позвонил и попросил в порядке одолжения тебя пристроить. Разве это причина для обиды?»

Я улыбнулась великому человеку.

«Никакой обиды, мистер X.», — сказала я.

«Вот и отлично, — прокричал он и снова пришел в хорошее настроение. — Мы прекрасно проведем время, и я могу тебя уверить, ты об этом не пожалеешь». Он снова обнял меня. Я не шевельнулась.

«Я страшно признательна за ваше приглашение, но я очень занята на этой неделе, так что вынуждена отказаться».

Он отпустил меня, я направилась к двери. Он стоял неподвижно, и я чувствовала, что должна что-то еще сказать на прощание. Ведь он — великий человек, и соблазнение сотрудниц для него — обычное дело. Поэтому я не должна считать его каким-то монстром, или он никогда...

Я обернулась на пороге. Мистер X. стоял и смотрел на меня, не мигая. Я никогда прежде не видела мужчину в состоянии такого бешенства.

«Я надеюсь, вы пригласите меня как-нибудь в другой раз, когда я смогу принять ваше приглашение», — проговорила я самым вежливым и дружеским тоном.

Великий человек указал пальцем на дверь и злобно прокричал: «Это твой последний шанс».

Я ушла из кабинета и со студии, где выпекались кинозвезды.

Я приехала в свою комнату. Да, было во мне что-то особенное, и я знала, что это такое. Я была из тех девушек, которых находят мертвыми в постели с пустой бутылочкой из-под снотворного в руке».

* * *

Два руководителя студии «XX век — Фокс» были для Мэрилин воплощением добра и зла. Джозеф Шенк (1876—1961) родился в Рыбинске на Волге в семье торговца. Когда его родители эмигрировали в Америку, он некоторое время работал в аптеках Нью-Йорка, а потом организовал «парк развлечений». Отсюда был прямой путь в кино. К тридцати годам Джо Шенк руководил производством немых лент в Нью-Йорке. В деле участвовали его брат Ник, его невеста, известная актриса немого кино Норма Толмедж, и ее сестры — Констанс и Натали. Джо Шенк был известен как большой поклонник прекрасного пола и сексуальный гигант.

С 1933 года вместе с Д. Зануком он основал компанию «XX век — Фокс» и стал ее президентом.

Однажды, выезжая со студии, Шенк увидел в окно машины Мэрилин Монро, которая одарила его многообещающей улыбкой. Шенк приказал остановить лимузин, подозвал молодую актрису и, дав ей свою визитную карточку, пригласил на обед. Мэрилин знала, с кем свела ее судьба, и охотно приняла приглашение. Трудно сказать, спала ли Мэрилин с Шенком, ведь ему в то время было под семьдесят и, по свидетельствам современников, выглядел он отнюдь не как киногерой. В любом случае эта реальная или вымышленная связь не принесла ей особых дивидендов.

Наоборот, более молодой и энергичный совладелец студии Даррил Занук (1902—1979) сразу же невзлюбил Мэрилин. Он был глубоко убежден, что у Мэрилин нет никаких данных, чтобы стать актрисой, тем более — кинозвездой. Между тем Занук был как раз известен как один из создателей системы звезд. В числе его открытий были актеры Тайрон Пауэр и Алиса Фей, конькобежка Соня Хенни, а также... немецкая овчарка Рин Тин Тин. Со своей стороны, Джон Шенк считал, что контакт актера с публикой гораздо важнее, чем исполнительская техника или сюжет фильма. Вот почему он видел в Мэрилин Монро отличный «звездный» материал.

Об этом периоде жизни Монро вспоминала ее коллега и будущая кинозвезда Шелли Уинтерс: «У меня были друзья среди начинающих актрис, живших в общежитии неподалеку от студии «Коламбия», и время от времени мы вместе ели ланч. Застенчивая, очень красивая блондинка обычно сидела в стороне и наблюдала за нами. Ее звали Норма Джин. Она редко вступала в разговор, а когда произносила что-то, то говорила едва слышно, и мы каждый раз кричали: «Что ты сказала?», и наш крик пугал ее еще больше. Она всегда была одета в облегающие платья на размер меньше и в руках обычно держала какую-нибудь книгу, что-то вроде словаря или энциклопедии».

После увольнения со студии прошло несколько месяцев. Мэрилин не теряла времени даром — снималась для рекламы, занималась в актерской студии Чарновского. Но ей мешали неумение сконцентрироваться, плохая память, трудности в общении с людьми.

В начале 1948 года Джо Шенк решил, что Мэрилин надо снова начать сниматься. Он позвонил президенту студии «Коламбия» Гарри Кону и попросил его в порядке одолжения пристроить молодую актрису. Вот этот-то эпизод так сочно запечатлела актриса в сцене свидания с «мистером X.».

С 1 марта 1948 года Мэрилин Монро получила контракт и начала сниматься в эпизодах. Единственным фильмом этого периода, где имя Монро осталось в титрах, была лента «Девушки из хора» режиссера Гарри Ромма. Ее маленькая роль Пегги Мартин получила положительный отклик профессиональной газеты «Мошн Пикчерс Геральд». В отрицательной в целом рецензии критик отметил: «Единственным светлым пятном картины является пение Мэрилин Монро. Она очаровательна, и ее приятный голос и манера поведения на экране обещают многое в будущем».

На студии «Колумбия» произошла встреча, сыгравшая важную роль в жизни молодой актрисы. Наташа Лайтесс возглавляла отдел по обучению актеров. Когда Мэрилин получила роль в картине «Девушки из хора», режиссер Карлсон и продюсер Ромм вскоре поняли, что даже эта маленькая роль будет ей не по силам и что Мэрилин нужна серьезная помощь. Здесь-то на сцене и появилась Наташа Лайтесс. До своего бегства из Германии в конце 30-х годов она была актрисой и помощницей знаменитого театрального режиссера Макса Рейнгардта. Лайтесс была одной из многих еврейских деятелей культуры, успевших покинуть Германию до того, как Гитлер приступил к «окончательному решению еврейского вопроса». Вместе с ней в Америку приехал ее любовник писатель Бруно Франк. Но в 1945 году Франк неожиданно умер, оставив ее с дочерью без средств к существованию. Друзья Наташи, помня ее работу с Максом Рейнгардтом, устроили ее на студию «Коламбия» инструктором по актерскому мастерству (Head drama coach). Но ее зарплаты не хватало, и Наташа охотно занималась частным репетиторством.

Ее первое впечатление от встречи с новой ученицей было резко отрицательным. «Накрашенная, безвкусно одетая кукла» — вот что подумала Наташа. Но некоторое время спустя она поняла, что это первое впечатление было ошибочным. Впоследствии, вспоминая свои встречи с Мэрилин, Наташа особенно подчеркивала беззащитность молодой женщины, ее абсолютную неуверенность в себе. Панический страх охватывал ее каждый раз, когда приходилось встречаться с незнакомыми людьми, от которых она ждала подвоха или унижения. Это привлекло Наташу к Мэрилин, и, несмотря на разницу в возрасте, они подружились.

Мэрилин же вспоминала, что ей открыла дверь немолодая неулыбчивая женщина славянского типа с большими темными пронзительными глазами и копной седеющих волос. Наташа была в гневе, так как Мэрилин явилась намного позже назначенного часа. Она еще не знала, что если Мэрилин считала встречу серьезной и важной, она готовилась к ней особенно тщательно — прическа, косметика — и обычно опаздывала на час или даже два. Окинув взглядом квартиру Наташи, Мэрилин сказала: «У вас отличная библиотека». Когда в разговоре молодая актриса откровенно призналась в своих актерских слабостях, Наташа была поражена, ведь большинство начинающих актеров предпочитали умалчивать или преуменьшать свои недостатки. Наташа сразу обнаружила многие проблемы, над которыми следовало работать, например писклявый голос, неуклюжая походка, отсутствие памяти...

Рассказывая Наташе о своей жизни, Мэрилин ограничилась обычной версией о сиротстве. В дальнейшем, когда между ними установился человеческий контакт, Мэрилин доверила ей всю правду о себе.

Наташа сыграла важную роль в жизни молодой актрисы, и положительную, и отрицательную. Она многому научила ее — и в жизненном плане, и в интеллектуальном, и в профессиональном. Например, в этот период Мэрилин стала запоем читать русскую классику — Толстого, Тургенева, Достоевского...

Но постепенно Мэрилин Монро стала ощущать зависимость от Наташи, и не только в работе над ролями. Многие считали, что между ними установилась и более тесная эмоциональная связь. А может быть, и сексуальная. Сама Мэрилин писала, что мужчины нередко принимали ее фригидность за склонность к лесбиянству. Но Мэрилин не была лесбиянкой, хотя проявляла интерес к однополому сексу и не возражала иногда попробовать...

Как бы то ни было, несколько лет Наташа и Мэрилин были близкими подругами, и одно время Мэрилин даже снимала комнату в ее квартире. Надо сказать, что и тетя Грэйс, и тетя Ана, и многие знакомые и любовники Мэрилин относились к Наташе резко отрицательно, считая ее влияние на Мэрилин пагубным. Хотя Наташа, судя по всему, была личностью достаточно неприятной, но несомненно также, что она многому научила Монро.

Наташа Лайтесс оставила в своих воспоминаниях (степень их достоверности остается под вопросом) любопытные зарисовки личности Мэрилин Монро. Вот один отрывок:

«По утрам она любила шататься по квартире нагишом. Она вставала часов в одиннадцать — в полдень. Ей нужно было не меньше часа, чтобы вымыться. Потом — все еще совершенно голая, двигаясь словно в полусне — Мэрилин перемещалась на кухню, где готовила себе завтрак. Ела она всегда одно и то же: апельсиновый сок, холодную овсяную кашу с молоком и два яйца. Она никогда не пила чай или кофе. Когда Мэрилин стала знаменитой, на съемках ей полагался вагончик со спальней, гримерной, гардеробной и туалетом; она и тогда совершенно не заботилась о приличиях — ходила голой по вагончику, окруженная массажистами, парикмахершами, гримершами, костюмершами... Состояние обнаженности, казалось, умиротворяло ее, оказывало на нее своего рода гипнотическое воздействие. Если вдруг она проходила мимо зеркала и взглядывала на себя, она застывала, ее губы раскрывались, и полуприкрытые веками глаза не могли оторваться от собственного изображения. Она словно впитывала себя. Она напоминала тогда кошку, которую чешут за ушами».

* * *

Очередная неудача со студией мистера X. вновь отбросила Мэрилин далеко назад, казалось, похоронила ее надежды на актерскую карьеру и мечты об успехе. Но к этому времени Мэрилин уже набралась достаточно опыта, чтобы понять, что за неудачей снова приходит успех. Надо только не отчаиваться и продолжать борьбу. В нескольких следующих рассказах Монро описала тот период своей жизни, когда успех перемежался с поражениями.

«Жизнь не окрашена одной только черной краской — во всяком случае до сих пор было не так. На самом деле — так никогда не бывает. Когда ты молода и здорова, ты можешь в понедельник думать о самоубийстве, а в среду снова веселиться.

Несколько дней я лежала в постели, изнывая от жалости к себе и проклиная свою неудавшуюся жизнь. Но вскоре я почувствовала, что ко мне снова возвращается надежда. Я не произносила этого вслух, но я словно слышала какие-то голоса: вставай, ты еще не начала настоящую жизнь, ты не такая, как все, и что-то замечательное должно случиться.

И это замечательное «что-то» действительно случилось тогда, когда, казалось, я была уже на самом дне.

Я встретила хороших людей.

Я познакомилась с одной супружеской парой. Они жили в Бербанке в маленьком домике. Однажды вечером, когда я была у них в гостях, они сказали: «Мы уезжаем на несколько месяцев. Почему бы тебе, пока мы в отъезде, не пожить в нашем доме. И на квартплате сэкономишь».

Я перевезла свой чемодан и косметичку в Бербанк. У меня был один костюм, два каждодневных платья, две пары туфель, несколько пар штопаных чулок и немного белья. Переезд не был сложным.

Приближалось Рождество, и я беспокоилась о том, как раздобыть немного денег на рождественские подарки. Когда я была в штате киностудии, я с удовольствием рыскала по магазинам в поисках подарков. Покупала я их, главным образом, для тети Грэйс и тети Аны.

Когда тетя Грэйс заболела, я провела в магазинах несколько часов, купила ей шелковую пижаму, шелковые же тапочки, модную ночную рубашку и флакон духов. Я положила их в коробку и принесла ей. Ее радость, когда она открывала и рассматривала все эти вещи, стоила в тысячу раз больше, чем я потратила.

В этом году все казалось особенно печальным. И не только потому, что я профукала свою карьеру, но и потому, что чувствовала какую-то внутреннюю расслабленность и не могла себя заставить активно взяться за поиски работы. Я предпочитала лежать на диване, жалеть себя и размышлять о том, как жесток и несправедлив окружающий мир. И в результате — у меня совершенно не было денег. Даже на еду, не говоря уже о подарках.

И вот однажды мне позвонили со студии и сообщили, что мне следует получить сорок долларов. Я немедленно помчалась туда. Кассир выдал чек, и я была до такой степени возбуждена, что уехала со студии, забыв получить по чеку наличные.

Когда я вышла из автобуса на Голливудском бульваре, чтобы сделать покупки, у меня в кармане не было ни копейки. Я зашла в кафетерий, поела и хотела расплатиться чеком. Но менеджер отказался его принять. Он, однако, сказал, что доверяет мне, только попросил написать ему мою фамилию и адрес. Я написала.

Потом я заходила еще в несколько мест, пытаясь получить наличные по чеку, но никто не соглашался.

На улице я увидела полицейского, наблюдавшего за мной, подошла к нему и сказала: «Извините, господин полицейский, не могли бы вы мне помочь. Я хочу получить наличные по своему чеку, но не знаю, где это лучше сделать».

Он улыбнулся. «Ну, это серьезная ситуация. Пойдемте, я посмотрю, что можно сделать. Какой это чек?»

«Зарплата со студии «XX век — Фокс».

«Вы там работаете?»

«Работала. Сейчас нет. Но студия в полном порядке».

Полицейский привел меня в магазин. Он поговорил с менеджером, и тот согласился дать мне наличные.

«Значит, вы актриса», — сказал полицейский.

«Да, была. Но, как я уже объяснила, в данный момент не работаю».

Менеджер принес чек назад и попросил меня написать на обороте мое имя и адрес.

Делая это, я заметила, что полицейский внимательно смотрит, как я пишу. Я впервые пригляделась к нему. У него были темные волосы и глаза посажены близко-близко.

Сделав покупки, я пошла к врачу. Я была простужена и уже несколько ночей не спала. Доктор выписал таблетки.

«Я обычно не рекомендую снотворное, — сказал доктор. — Но у вас сдали нервы, и хороший сон поможет не только с простудой, но и поднимет настроение».

Я легла в постель пораньше и приняла таблетку. Наверное, я проспала несколько часов, когда какой-то шум разбудил меня. Я никогда не слышала таких звуков раньше, но сразу поняла, что они означают: кто-то разрезал сетку в окне спальни.

Я вскочила с кровати и выбежала из дома. Я обежала дом, чтобы понять, в чем дело. Какой-то человек лез в окно моей спальни. Имитируя хрипловатый мужской голос, я закричала возмущенно: «Эй, что вы там делаете?»

Человек высунул голову из окна и взглянул на меня. «Убирайтесь отсюда! — кричала я тем же «не своим» голосом. — Я сейчас вызову полицию!»

Человек спрыгнул на землю и направился ко мне. Я повернулась и побежала что есть мочи. Я была босиком и в нижней рубашке модного стиля, едва прикрывавшей пупок.

Дело было около полуночи. Улицы пригорода были пустынны. Я подбежала к соседскому дому и закричала. Вышел сосед, позади него стояла жена. Увидев меня, она заголосила. Но я объяснила, что какой-то человек забрался в мою спальню, и попросила соседа его поймать.

Тот покачал головой.

«Парень, наверное, вооружен. Воры обычно вооружены».

«Он не вор, — объяснила я. — Он за мной охотится».

Прикрыв наготу одеялом, я позвонила в полицию.

Полиция приехала только через час. Я вернулась с ними домой. Они нашли разрезанную сетку, следы и все прочее.

«Видно, вы его сильно напугали, — сказал следователь. — Теперь вам нечего бояться. Ложитесь спать».

«А если он вернется?» — спросила я.

«Маловероятно. Если вора испугали, он никогда не возвращается на то же место. Расслабьтесь и ложитесь спать».

И тут раздался громкий стук в дверь. Я так и подскочила от ужаса. Время было около часа ночи.

«Вас обычно навещают в это время?» — спросил следователь.

«Да нет, никогда. Ко мне сюда никто не ходит».

«Идите и откройте дверь», — сказал следователь.

Я подошла к двери и открыла ее. Это был тот же тип. Он схватил меня, и я завопила что есть силы.

Полицейские арестовали его.

«Это он, — закричала я. — Он лез ко мне в окно».

«В чем, собственно, дело? — возмутился человек. — Мэрилин — моя старая подружка. Старая добрая Мэрилин. — И он подмигнул мне. — Скажи им, детка!»

«Я не знаю этого человека, — сказала я. — Лицо кажется знакомым, но я его не знаю».

«Отпустите меня, — потребовал человек. — Вы не имеете права арестовывать человека, навестившего старую подружку».

«Скажите правду, мисс Монро, — обратился ко мне полицейский. — Он действительно ваш давний поклонник?»

Я чувствовала, что они склонны поверить незнакомцу, и боялась, что они уйдут и оставят меня с ним наедине.

«Какой он вор? — рассердился полицейский. — Он знает ваше имя и адрес. И он вернулся после того, как вы напугали его. Ясно, что он...»

Другой полицейский обыскал человека и вытащил у него из кармана револьвер.

«Эй, смотри-ка, табельное полицейское оружие. Откуда ты это взял?»

При словах «полицейское оружие» я вдруг вспомнила, кто этот человек. Это был тот самый полицейский с близко поставленными глазами, который помог мне получить наличные по чеку. Он запомнил имя и адрес, когда я писала их на обороте чека.

Я просто не узнала его поначалу, тем более что он был в штатском.

Я рассказала, где видела этого человека. Он все отрицал, но полицейские нашли у него в кармане удостоверение управления полиции Лос-Анджелеса.

Его увели.

На следующий день следователи навестили меня. Они рассказали, что человек этот только что начал работать в полиции, женат и имеет годовалого младенца. Они предпочли бы, чтобы я не заводила дела, так как это бросит тень на доброе имя полицейского управления.

«Я не хочу его наказывать, — сказала я. — Но я должна быть уверена, что он не залезет ко мне опять. Или к какой-нибудь другой девушке».

Следователи заверили меня, что он не сделает ничего подобного. Так что я не завела официального дела. Вместо этого я просто переехала.

Я вернулась в свою прежнюю комнату в Голливуде и много дней не выходила из дома. Я плакала и смотрела в окно».

«Если ты неудачница в Голливуде — это все равно что подыхать от голода на пороге банкетного зала, где запах телятины сводит тебя с ума. Я снова лежала на кровати день за днем, без еды, непричесанная. Я без конца вспоминала, как сидела в кабинете мистера А., едва сдерживая возбуждение при мысли о необыкновенной удаче, которая наконец-то мне выпала, и чувствовала себя полной идиоткой. Наверное, в моей жизни вообще нет места удаче. Темная звезда, под которой я родилась, становилась все темнее и темнее.

Я рыдала и бормотала себе под нос. Вот встану и найду работу официантки или секретарши. Миллионы девушек счастливы, работая в ресторане или в разных фирмах. А можно устроиться на фабрику. Я не боялась никакой работы. Сколько я себя помнила, я драила полы и мыла посуду.

Но было во мне что-то такое, что не позволяло вернуться в мир Нормы Джин. И это не были только амбиции или желание стать богатой и знаменитой. Я не чувствовала в себе ни грамма актерского таланта. Я даже не чувствовала, что я красива или просто в каком-то отношении привлекательна. «Что-то» бурлило во мне, своего рода безумие, которое не позволяло отступиться. Это «что-то» обращалось ко мне даже не словами, а цветами — ярко-красным, и золотым, и ослепительно белым, и зеленым, и голубым. Это были цвета мечтаний моего детства, когда я пыталась скрыться от убогого, лишенного любви мира, в котором ютилась жертва сиротского приюта Норма Джин.

Я бежала от того мира, но он все еще окружал меня.

И как раз в этот период, когда я опустилась на самое «дно океана», думая, что никогда больше не увижу дневного света, в этот момент я впервые влюбилась. До тех пор я никогда не была влюблена по-настоящему, я даже не мечтала об этом. Любовь — это было что-то, что существовало для других людей, для тех, кто имел семью и дом.

Но когда я лежала на самом дне, любовь ударила меня наотмашь, подбросила в воздух и поставила на ноги, и я заново увидела мир так, словно только что родилась».

«Он теперь женат на кинозвезде, и, если я назову его настоящее имя, это может поставить в неловкое положение и его, и его жену.

Я читала в газетах, что хотя они поженились лишь год назад, их брак уже приближается к тем голливудским рифам, где разваливается большинство киношных браков. Еще пару лет назад я, возможно, сделала бы что-то, чтобы подтолкнуть этот брак к последней черте, хотя бы во имя нашего прошлого. Но теперь, когда я счастлива, я желаю ему только добра и всего хорошего тем, кого он любит.

Я выходила из актерского отдела студии М.Г. М. с обычным результатом — нет ролей, нет надежды, — когда знакомая девушка представила меня ничем не примечательному мужчине. Все, что я могла сказать о нем, это то, что он не актер. Актеры часто прекрасные и очаровательные люди, но для актрисы полюбить актера все равно что совершить кровосмесительство. Ну, скажем, полюбить брата с таким же, как у тебя, лицом и манерами.

Мы зашли в кафе, сели за столик и разговорились. Вернее, говорил он. Я смотрела на него и слушала. Мне было не по себе, я ощущала себя полнейшей неудачницей без малейшей надежды на будущее. Его голос излечивал. Он рассказал, что он музыкант, любит играть на рояле. Объяснил, почему некоторые музыкальные произведения лучше других. Я не воспринимала его как мужчину или как музыканта. Я просто думала: «Он полон жизни, полон силы».

Он начал мне звонить, и я всегда спешила на встречу. Когда я приходила к месту нашего свидания, как бы много людей там ни было, первое, что я видела, был он, его лицо. Оно сразу бросалось мне в глаза.

Через несколько недель он понял, что я его люблю. Я ничего не говорила, но разве нужно было что-то говорить. Когда я была с ним, я запиналась, мой рот был приоткрыт, а сердце ныло так сильно, что мне все время хотелось плакать. Если его рука случайно задевала мою, колени у меня подгибались.

Он все время улыбался мне, словно я была смешной личностью. Когда он смеялся над тем, что не казалось мне смешным, мне было не по себе. Он много говорил о женщинах, о пустоте их любви. Он только недавно развелся и потому был особенно циничен. При разводе суд отдал под его опеку шестилетнего сына.

Однажды вечером, уложив сына в постель, он сел за рояль и начал играть для меня. Он играл долго. Потом сделал то, что заставило мое сердце забиться как сумасшедшее. Чтобы лучше видеть ноты, он надел очки. До тех пор я никогда не видела его в очках. Сама не знаю почему, но меня всегда возбуждали мужчины в очках. Теперь, когда он надел очки, я внезапно почувствовала, что теряю самообладание.

Он прекратил играть, снял очки и подошел ко мне. Он обнял и поцеловал меня. Я закрыла глаза, и у меня началась новая жизнь.

Я переехала со своей квартиры в другую, ближе к его дому, чтобы он мог забегать ко мне по дороге на работу или после нее. Я целыми днями ждала. Оглядываясь на свое прошлое, на все, что сохранила моя память, я содрогалась. Теперь я понимала, какой пустой и холодной была моя прежняя жизнь. Я всегда думала о себе как о существе, которое никто не любит. Теперь я поняла, что было нечто еще более ужасное в моей жизни — мое собственное сердце, не способное любить. Я немного любила себя, любила тетю Грэйс и тетю Ану. Как мало это было — я поняла только теперь!

Я сидела одна, много думала о прошлом и понимала ребенка с застывшим сердцем, Норму Джин. Она просто не смогла бы выжить, если бы в ее сердце было место для любви. Теперь я проводила дни в ожидании его, и если он опаздывал даже на несколько минут, меня охватывал панический ужас. Если бы я любила кого-то или что-то в детстве или подростком, мне пришлось бы впадать в отчаянье каждый день! Может быть, все это было, но я просто себе в этом не признавалась. Может быть, поэтому так больно было любить теперь, и сердце билось с такой силой, готовое взорваться от боли и страстного желания.

Я много думала о нем и о других мужчинах. Мой любовник был сильной личностью. Я не хочу сказать, что он доминировал в наших отношениях. Сильный мужчина не должен демонстрировать свое превосходство над женщиной. Он не использует свою силу против женщины, ослабевшей от любви к нему. Он использует свою силу в борьбе с окружающим миром.

Когда он входил в мою комнату и заключал меня в объятия, все мои заботы и волнения улетучивались. Я забывала даже Норму Джин и переставала видеть мир ее глазами. Я забывала даже о том, что нефотогенична.

Новая «я» родилась в моем обличье — не актриса и не кто-то, видящий мир в ярких красках. Вся слава, цвета и успех, о которых я мечтала в прошлом, оказались теперь во мне. Когда он сказал: «Я люблю тебя», это было лучше, чем если бы тысяча критиков назвали меня великой кинозвездой.

Я старалась понять, что было иным в моей жизни до встречи с ним. Ведь теперь, как и прежде, — не было никакой надежды, никакой перспективы, все двери передо мной закрыты. Проблемы были те же, что и прежде. Но они казались теперь пылью, сметенной в угол комнаты. И было нечто совсем новое — секс.

Неприятно, когда секс — это не секс. Когда я была замужем, я просыпалась по утрам и думала: может быть, мир сошел с ума, зациклившись на сексе. Это как если бы вас постоянно убеждали, что жидкость для чистки туалета — величайшее изобретение человечества.

Потом я догадалась, что другие люди, другие женщины — не такие, как я. Они были способны чувствовать то, что я не могла. И когда я начала читать книги и мне попадались на глаза слова «фригидная», «отвергнутая», «лесбиянка», я думала, не ко мне ли все они относятся?

Как-то один знакомый, поцеловав меня, сказал, что, весьма вероятно, я лесбиянка, так как я не реагирую на поцелуи мужчин, то есть его. Я не спорила, потому что не знала, кто я на самом деле. Бывали периоды, когда я не чувствовала себя человеческим существом, бывали и такие моменты, когда я думала только о смерти. Нельзя при этом отрицать, что хорошо сложенные женщины возбуждали мой интерес.

Теперь, влюбившись, я знала, кто я такая. Я не была лесбиянкой. Интерес всего мира к сексу теперь не казался мне безумием. Наоборот, мне теперь казалось, что безумия было недостаточно.

В моих райских кущах было только одно облачко, и оно все разрасталось. Вначале для меня была важна только моя собственная любовь. Но через несколько месяцев я стала наблюдать за его любовью. Я смотрела, слушала и снова смотрела и не могла сказать себе больше, чем он сам мне говорил. Я не могла решить, действительно ли он любит меня.

Он без конца улыбался, когда мы были вместе, часто подшучивал надо мной. Я знала, что я ему нравлюсь и что он счастлив быть со мной. Но его любовь казалась мне не такой сильной, как моя. По большей части его разговоры со мной были полны критики. Он критиковал мои мысли. Он постоянно подчеркивал, как мало я знаю и насколько я далека от жизни. В общем-то он был прав. Я старалась узнать больше, читая книги. У меня появилась новая подруга, Наташа Лайтесс. Она преподавала актерское мастерство и была высококультурной женщиной. Она советовала, что мне читать. Я читала Толстого и Тургенева. Я была в восторге и не могла отложить книгу, пока не заканчивала ее. И мечтала обо всех этих героях, слышала, как они говорят друг с другом. И все-таки я не чувствовала, что становлюсь умнее.

Я никогда не жаловалась на его критические замечания, но они глубоко обижали меня, ранили, как и его скепсис.

Например, я говорю: «Я никогда прежде не чувствовала ничего подобного».

А он отвечает: «Еще будешь, и не раз».

«Не уверена, — продолжаю я. — Знаю только, что для меня это все-все».

Он парирует: «Не стоит принимать несколько мимолетных ощущений за что-то серьезное». Потом он спрашивает: «Что для тебя самое важное в жизни?»

«Ты».

«После того, как я исчезну», — смеется он.

Я начинаю рыдать.

«Ты плачешь без всякого повода, — говорит он. — Это потому, что твой ум плохо развит. А если сравнить с твоей грудью, то он просто в эмбриональном состоянии». Я не могу возражать, так как должна сначала посмотреть в словаре, что значит это слово. «Твой ум спит, — продолжает он. — Ты никогда не размышляешь о жизни. Ты просто плывешь по течению с помощью пары воображаемых подводных крыльев».

Оставшись одна, я лежала без сна, перебирая в уме все, что он говорил. И я думала: «Он не любит меня, иначе он не видел бы так ясно все мои недостатки. Как он может любить меня, если я такая дурочка?»

Я не возражала быть дурочкой, только бы он любил меня. Когда мы были вместе, я чувствовала, что иду по дну какой-то канавы, а он — по тротуару. И я смотрела и смотрела вверх, надеясь поймать любовь в его взгляде.

Однажды, когда мы были у меня, он заговорил о нашем будущем.

«Я думал о возможности жениться на тебе, — сказал он, — но, боюсь, это нереально».

Я промолчала.

«Это было бы хорошо для меня, — продолжал он, — но я должен думать и о сыне. Если бы мы поженились и что-то случилось со мной — ну, например, если бы я внезапно умер, — это было бы очень плохо для него».

«Почему?» — удивилась я.

«Было бы несправедливо, если бы его воспитывала такая женщина, как ты. Это было бы нечестно по отношению к нему».

После его ухода я проплакала всю ночь, не из-за того, что он сказал, а из-за того, что я должна была сделать. Я должна была уйти от него.

И в тот момент, когда эта мысль оформилась в моей голове, я поняла, что давно это знала. Вот почему я была так печальна, в таком отчаянии. Вот почему я изо всех сил старалась прихорашиваться для него, так цеплялась за него, как безумная. Потому что я знала, что все идет к концу.

Он не любил меня. Мужчина не может любить женщину, которую он почти презирает, которую стыдится.

Когда мы встретились на следующий день, я сказала ему: «Прощай». Он стоял, пристально глядя на меня, пока я объясняла, что чувствую. Я плакала, рыдала, но в конце концов оказалась в его объятиях.

Но через неделю я снова сказала: «Прощай». На этот раз я ушла из его дома с высоко поднятой головой. Через два дня я вернулась. А были третье и четвертое расставания. Как будто я бегу к краю крыши, чтобы броситься вниз, но каждый раз останавливаюсь и не бросаюсь. Вместо этого я бросалась к нему в объятия и умоляла не дать мне броситься вниз. Нелегко делать то, что ранит твое сердце, особенно когда это обновленное сердце, и ты знаешь, какое оно хрупкое.

В конце концов я все-таки бросила его. Прошло два дня, и я не пошла к нему.

Я сидела дома и наблюдала за собой.

«Продержись еще один день, — убеждала я себя, — боль уже начала утихать».

Это была неправда, но я выдержала третий день и четвертый. Тогда он сам пришел ко мне. Он постучал. Я подошла к двери и прислонилась к ней.

«Это я», — сказал он.

«Я знаю».

«Пожалуйста, впусти меня».

Я не ответила. Он начал стучать в дверь. Когда я услышала этот стук, я поняла, что моя любовь кончилась. Я знала, что преодолела ее. Боль все еще мучила меня, но я чувствовала, что она пройдет.

«Ну, пожалуйста, — умолял он, — я хочу поговорить с тобой».

«Я не хочу тебя видеть, — ответила я. — Уходи».

Он стал кричать и стучать еще громче.

«Ты моя, — кричал он, — ты не можешь так просто бросить меня».

Соседи стали выглядывать из дверей. Кто-то пригрозил вызвать полицию, если шум не прекратится. Он ушел.

Он приходил еще, как раньше это делала я. Теперь он меня любил. Он встречал меня на улице и шел рядом, изливая свое сердце. Но это для меня уже ничего не значило. Когда он сжимал мою руку, рука не дрожала, а сердце не прыгало в груди».

«В то время, когда я любила этого человека, я не переставала искать работу. Я не думала о своей «карьере». Я искала работу потому, что мне казалось, что он будет любить меня сильнее, если я буду работать. Я чувствовала, что он немного нервничает оттого, что я сижу и только и делаю, что жду его. Мужчина иногда сердится и чувствует себя виноватым, если ты любишь его слишком сильно.

Кроме того, у меня совершенно не было денег. Я перебивалась тем, что мне удавалось занять.

Как-то знакомый, с которым я повстречалась в кафетерии, мимоходом сообщил, что на студии делают досъемки фильма «Счастлив в любви» (1950)⁶ и им нужна статистка. В картине снимались братья Харпо и Гручо Маркс.

Я пришла в павильон и нашла продюсера Лестера Кована. Это был невысокий мужчина с темными печальными глазами. Он представил меня Гручо и Харпо. Я как бы встретила знакомых персонажей из детских стишков «Матушки Гусыни»⁷. И вот они были передо мной — с веселыми и безумными физиономиями, точно как и в их фильмах. Оба они улыбались мне во весь рот, словно я сладкий пончик.

«Эта молодая леди для сцены в конторе», — объяснил мистер Кован.

Гручо оглядел меня в глубоком раздумье.

«А ну-ка пройдись!» — потребовал он.

Я кивнула.

«Я имею в виду — пройдись не как моя старая тетушка Ципа, — объяснил Гручо. — В этой сцене молодая девушка должна пройти мимо меня так, чтобы мое старческое либидо вспыхнуло молодым пламенем и чтобы у меня буквально дым пошел из ушей».

Харпо гуднул в рожок, прикрепленный к концу его трости, и подмигнул мне.

Я прошлась, как просил Гручо.

«Исключительно хорошо выполнено», — похвалил он.

Харпо гуднул в рожок три раза, потом вложил два пальца в рот и лихо свистнул.

«Пройдись еще раз», — сказал мистер Кован.

Я прошлась туда и обратно перед тремя мужчинами. Они улыбались.

«Это Мэй Вест, Теда Бара и Бо Пип⁸, вместе взятые, — сказал Гручо. — Мы снимем эту сцену завтра утром. Приходи пораньше».

«И не вздумай прохаживаться таким образом по улицам без охраны», — добавил Харпо.

Я снялась на следующий день. Гручо был режиссером сцены. Это был всего лишь крошечный эпизод, но продюсер мистер Кован сказал, что у меня есть данные, чтобы стать звездой, и что он немедленно кое-что предпримет по этому поводу.

Когда ты сидишь совершенно без денег и вообще никто, а человек говорит тебе такие слова, он становится в твоих глазах гением. Но ничего не случалось целую неделю. Каждый вечер я сидела, слушая разглагольствования моего возлюбленного о моих разнообразных недостатках, и, несмотря ни на что, пребывала в состоянии блаженства.

И вот в одно прекрасное утро в заголовке очередной колонки голливудской хроники, которую вела Луэлла Парсонс⁹ в газете «Лос-Анджелес Экзаминер», я нашла свое имя. Я была так потрясена, что буквально свалилась с кровати. В заметке говорилось, что Лестер Кован предложил мне контракт и главную роль в новом фильме.

Это было нечто! С быстротой молнии я оделась, накрасилась и потратила последние два доллара на такси.

Мистер Кован был в своем кабинете.

«Чем могу служить, мисс Монро?» — спросил он. Он всегда вел себя как джентльмен.

«Я хотела бы подписать контракт, о котором я прочитала в колонке Луэллы Парсонс», — объяснила я.

«Я еще не составил контракт, — улыбнулся мистер Кован. — Это займет некоторое время».

«Сколько же вы собираетесь мне платить?» — спросила я.

Мистер Кован сказал, что еще не решил.

«Сто долларов в неделю будет в самый раз», — сказала я.

«Посмотрим, посмотрим, — сказал мистер Кован. — Вы идите домой и ждите сообщений. Я пошлю за вами».

«Честное слово?»

«Честное слово», — заверил меня мистер Кован, сохраняя серьезное выражение лица.

Я заняла два доллара у человека, которого едва знала, и помчалась в ювелирный магазин. Из-за моего финансового положения я никогда не дарила подарков моему возлюбленному. Теперь у меня был шанс купить ему что-то действительно красивое.

Я показала продавцу магазина колонку Луэллы Парсонс с моей фотографией.

«Я Мэрилин Монро, — сказала я. — Вы можете сравнить меня с фото».

«Я вижу, что это вы», — согласился ювелир.

«Я сейчас на мели, — сказала я, — по правде говоря, у меня нет и двух долларов. Но вы можете прочитать, что я становлюсь кинозвездой и вскоре получу массу денег».

Ювелир кивнул.

«Конечно, я еще не подписала контракт, и даже не видела его. — Я не хотела никаких недоразумений с ювелиром. — И мистер Кован, с которым я только что разговаривала, сказал, что на это потребуется некоторое время, но, я думаю, вы можете мне доверять. Я хотела бы купить подарок очень дорогому для меня человеку».

Продавец улыбнулся и сказал, что он мне верит и я могу выбрать любую вещь в магазине.

Я выбрала вещь стоимостью в пятьсот долларов, помчалась домой к моему любимому и стала ждать его прихода.

Он был несколько ошарашен красотой моего подарка. Никто прежде не дарил ему такую дорогую вещь.

«Ты должна была выгравировать мое имя: «От Мэрилин такому-то с любовью». Или что-то в этом роде».

Мое сердце почти остановилось, когда он это сказал.

«Я хотела это сделать, — ответила я, — но передумала».

«Почему». — Он смотрел на меня с большой нежностью.

«Потому что когда-нибудь ты бросишь меня, — объяснила я, — и у тебя будет другая женщина. И тогда ты не сможешь пользоваться моим подарком: ведь там будет мое имя. А так эта вещь всегда будет с тобой, как будто ты сам ее купил».

Обычно, когда женщина говорит такие вещи возлюбленному, она ожидает, что тот будет возражать, разуверять, что когда-либо покинет ее. Но он этого не сделал. Ночью я рыдала в постели. Любить без всякой надежды на взаимность — невыносимо.

Целых два года я выплачивала ювелиру эти пятьсот долларов. К тому времени, как я с ним рассчиталась, мой бывший любовник был женат на другой женщине».

* * *

Спустя годы биографы звезды расшифровали имя ее возлюбленного. Им был Фредди Каргер, музыкант, работавший на студии «Коламбия». Он был к тому времени разведен и жил с сыном и матерью неподалеку от студии. Когда Мэрилин начала сниматься в «Девушках из хора», а по роли она должна была исполнить две песенки — «Каждый может сказать: «Я тебя люблю» и «Каждому ребенку нужен па-па-папочка» — к ней прикрепили в качестве репетитора Фредди Каргера. Если Мэрилин немедленно по уши влюбилась в Каргера, то его чувства были достаточно сдержанными. Ему было жаль девушку, жившую на грани нищеты. На обед она покупала сырой гамбургер и запивала его черным кофе. «Обычно на завтрак я ем грейпфрут и кофе, а на ланч — хлеб с ореховым маслом и джемом, — рассказывала Мэрилин. — Бывали дни, когда я тратила на еду не более доллара». Фредди пригласил новую знакомую к себе домой на обед и познакомил с матерью, Мэри. Из этого знакомства возникла дружба, продолжавшаяся до самой смерти актрисы. Даже после разрыва с Фредди его дом всегда оставался для Мэрилин родным и гостеприимным.

Отношения Мэрилин и Фредди были неравными. Она была влюблена, мечтала о замужестве, впервые думала о детях. Он же был весьма сдержан и о женитьбе даже не помышлял. Культурная и интеллектуальная пропасть между ними исключала для Фредди Каргера возможность думать о каком-то их совместном будущем.

Трудно поручиться, что их роман развивался точно так, как описала Мэрилин. Но сам по себе рассказ является художественным произведением. И даже когда их отношения прекратились, Мэрилин сохранила глубокую благодарность Фредди за его помощь в работе над фильмом.

Несмотря на успех картины «Девушки из хора» и положительные отзывы о Мэрилин, Гарри Кон не возобновил с ней контракт. Как и Занук, он не верил в ее актерский потенциал, а видел только профессиональные несовершенства начинающей актрисы. О причинах своего увольнения Мэрилин написала в своих воспоминаниях, где она вывела Гарри Кона под именем «господин X.» и описала приглашение на яхту. Так ли это было, история умалчивает.

* * *

«Мистер Кован сдержал свое слово и послал за мной. Он еще не был готов сделать меня звездой, просто потому что пока не подыскал подходящей для меня картины. Но он хотел использовать меня для рекламной кампании фильма «Счастлив в любви».

«Но я же не знаю, как рекламировать фильм», — сказала я.

«Да вам и знать ничего не нужно, — успокоил меня мистер Кован, — все, что вам нужно делать, — это быть самой собой, Мэрилин Монро».

Он объяснил, что я буду переезжать из города в город по всей Америке, жить в лучших гостиницах, встречаться с журналистами, давать интервью и позировать для фотографов.

«У вас будет возможность повидать мир, расширить кругозор».

Я согласилась рекламировать картину, и мистер Кован обещал оплачивать мои расходы по командировке и выплачивать сто долларов в неделю.

Одной из причин, по которой я согласилась на эту работу, была такая: я думала, что, если я уеду на несколько недель, мой возлюбленный осознает, как сильно он меня любит. Может ли он это понять, если я кручусь вокруг него круглые сутки? Я где-то вычитала, что мужчина будет любить тебя сильнее, если у него возникает ощущение неуверенности в полноте его власти над тобой. Но читать — это одно, а осуществить на практике — совсем другое. Кроме того, я просто не умела притворяться, изображать то, чего не чувствую. Я никогда не могла любить, если не любила, а если я любила, то не могла скрывать свои чувства, как не могла, например, изменить цвет своих глаз.

Накануне отъезда в Нью-Йорк, где начинался мой рекламный тур по Америке, я внезапно поняла, что мне практически нечего надеть. Я позвонила мистеру Ковану и сказала ему об этом.

«Вряд ли я смогу достойно рекламировать что-то в одном старом костюме!»

Мистер Кован рассмеялся и согласился, что желательно иметь больше, чем один костюм. Он дал мне семьдесят пять долларов для экипировки. Я помчалась в магазин и купила три шерстяных платья по двадцать пять долларов каждое.

Я купила именно шерстяные вещи, так как помнила, что Нью-Йорк и Чикаго где-то на севере. В кино я видела эти города, занесенные снегом. Находясь в состоянии возбуждения в связи с поездкой, я совершенно забыла, что на восточном побережье сейчас лето, как и в Лос-Анджелесе.

По пути в Нью-Йорк я строила планы, что я должна там посмотреть.

Мой возлюбленный любил повторять, что одна из причин, по которой со мной не о чем говорить, та, что я нигде не была и ничего не видела.

Теперь я намеревалась исправить этот недостаток.

Когда поезд пришел в Нью-Йорк, я едва могла дышать, было невыносимо жарко. Намного жарче, чем в Голливуде. В шерстяном платье я чувствовала себя как в печке.

Ответственный за мою программу сотрудник мистера Кована нашел выход из положения.

«Мы должны максимально обыграть эту ситуацию», —объяснил он. И организовал фотосессию прямо на вокзале: я позировала на ступеньках вагона, пот струился по моему лицу, в каждой руке я держала вафельный стаканчик мороженого. Подпись гласила: «Мэрилин Монро, самая горячая штучка Голливуда, охлаждается».

Так тема «охлаждения» стала центральной в моей рекламной работе в Нью-Йорке.

Спустя полчаса после прибытия в Нью-Йорк меня привезли в элегантный «люкс» гостиницы «Шерри-Нидерланд» и попросили надеть купальный костюм.

Прибежало множество фотографов, защелкали фотоаппараты, снимая сцены «охлаждения».

Я провела в Нью-Йорке несколько дней, глядя на стены моего роскошного номера и взирая с высоты пятнадцатого этажа на крошечные фигурки людей. Самые разные люди приходили меня интервьюировать, и не только газетчики или сотрудники журналов, но и сотрудники из отдела рекламы студии «Юнайтед Артисте».

Я задавала им вопросы о статуе Свободы, и какие спектакли следует посмотреть, и какие кафе самые модные. Но я никуда не ходила и так ничего и не увидела.

В конце концов я так устала потеть в номере в одном из трех моих шерстяных платьев, что начала жаловаться.

«Мне кажется, — сказала я представителям студии «Юнайтед Артисте», обедавшим со мной в моем номере, — мне нужны более привлекательные наряды на вечер».

Они согласились и купили мне летнее платье в голубой горошек с низким вырезом на распродаже в самом дешевом магазине. Они объяснили, что в больших городах хлопок гораздо более моден, чем шелк. Мне особенно пришелся по вкусу дополнявший платье красный бархатный пояс.

Следующая остановка — Детройт, потом Кливленд, Чикаго, Милуоки и Рокфорд. Везде повторялась та же история. Гостиница, купальник, фотографы и журналисты. Гвоздем были фото с моим «охлаждением».

В Рокфорде я решила, что уже достаточно расширила свой кругозор. К тому же из-за постоянных разъездов или из-за халтурной работы финансовых работников мистера Кована я ни разу не получила свою зарплату. Деньги, как мне каждый раз объясняли, будут ждать меня в следующем пункте. В результате у меня не было и пятидесяти центов, чтобы потратить на себя во время моего грандиозного турне.

И вот после очередного сидения в фойе кинотеатра в Рокфорде, когда я «охлаждалась» в купальнике и дарила орхидеи «моим любимым мужчинам-кинозрителям», я объявила сотруднику студии, что хотела бы вернуться в Голливуд.

Турне не оправдало моих надежд. Когда я вернулась, мне так же не о чем было рассказать, как и прежде. И мое отсутствие, кажется, не заставило сердце моего друга биться сильнее».

* * *

В 1950 году судьба свела Мэрилин Монро с человеком, который сыграл важнейшую роль в ее карьере. Это был Джонни Хайд, невысокий полноватый и некрасивый человек, вице-президент агентства «Уильям Моррис». Он занимался поиском и продвижением кинозвезд. Среди его клиентов были такие знаменитости, как Эл Джолсон, Лана Тернер, Бетти Хаттон, Рита Хейуорт, Джонни Хайд родился в России, еще ребенком приехал с родителями в Америку. Родители были отличными акробатами, их фамилия — Хайдабура. В 21 год он поступил на работу в престижное агентство по поиску талантов «Уильям Моррис», где вскоре вырос до должности вице-президента. Был он весьма влиятелен и богат. Когда Джонни познакомился с Мэрилин, ему было 53 года, ей — 23. Джонни развелся с женой, оставив ей дом и четырех сыновей, и предложил Мэрилин выйти за него замуж. Но она, став в начале 1950 года его любовницей, решительно отказывалась от брака. «Я тебя люблю, — говорила она, — но я не влюблена в тебя». По словам Мэрилин, любила она только одного человека — Фредди Каргера. Поэтому Мэрилин отвергала настоятельные предложения брака и больших денег. Наташа Лайтесс, от которой Мэрилин ушла к Джонни, называла его Квазимодой и резко осуждала нарушение им профессиональной этики. Другие в дальнейшем осуждали Мэрилин за то, что ее якобы неумеренные сексуальные требования способствовали преждевременной смерти Джонни Хайда.

Джонни вел невероятно активную светскую жизнь, выводил Мэрилин на все голливудские приемы, куда он получал приглашения, на все премьеры и многочисленные концерты в ночных клубах. Как ядовито замечала Наташа Лайтесс, он тратил тысячи долларов на ее наряды, но возмутился, когда Мэрилин купила две пары сережек. «Зачем так много? — удивился Джонни. — Сколько у тебя ушей?»

Даже после первого инфаркта Джонни решительно отказывался следовать советам врачей: спокойствие, никаких эмоциональных и физических стрессов. «Я не инвалид», — парировал Хайд и продолжал бурную светскую и профессиональную деятельность, хотя прекрасно сознавал, что жить ему осталось недолго. Он всячески стремился укрепить позиции Мэрилин Монро в Голливуде, а с помощью брака, на который он все еще надеялся, создать ей и финансовую независимость. Он снова и снова предлагал Мэрилин руку, сердце и миллионы, но неизменно наталкивался на отказ. Он даже попросил Джо Шенка походатайствовать за него, и Шенк целый вечер убеждал актрису, но — безуспешно. Мэрилин объясняла все очень просто: прикосновения Джонни не вызывали в ней ответного чувства, никаких эмоций, а значит, замужество с ним означало бы неискренность, предательство и по отношению к нему, и по отношению к себе.

А вот как описала этот эпизод своей жизни сама Мэрилин Монро.

«Однажды утром я долго ждала в приемной знаменитого агентства «Уильям Моррис».

Мужчина маленького роста сидел за огромным столом. Он разговаривал со мной тихим голосом и смотрел добрыми глазами. Это был Джон Хайд, один из самых важных людей в Голливуде, — открыватель талантов. Все звали его Джонни из-за его доброжелательного отношения к людям.

«Ты будешь знаменитой кинозвездой, — сказал мне Джонни. — Я знаю. Много лет назад я открыл похожую на тебя девушку и привел ее на студию М.Г.М. Это была Лана Тернер¹⁰. Ты еще лучше. Ты пойдешь дальше. У тебя больше данных».

«Тогда почему я не могу получить работу? — спросила я. — Просто чтобы хватало на пропитание».

«Начинающей звезде нелегко найти хлебную работу. Звезда хороша только как звезда. И ты не годишься ни на что меньшее».

Впервые за несколько месяцев я рассмеялась. Джонни Хайд продолжал внимательно разглядывать меня.

«Да, — сказал он, — что-то есть. Я чувствую. Я просматриваю сотню актрис в неделю. Но в них нет того, что есть в тебе. Ты понимаешь, о чем я говорю?»

«Да, — ответила я. — У меня тоже бывало такое чувство. Когда я была еще ребенком и когда я только начинала. Но оно уже давно ко мне не приходило. Я была слишком занята своими проблемами».

«Любовными?» — поинтересовался он.

«Да».

«Вот что. Приходи завтра, и мы еще поговорим», — попрощался Джонни.

У меня появился еще один добрый друг, женщина, возглавлявшая группу «охотников за талантами» на студии М.Г. М. Звали ее Люсиль Райман.

Мисс Райман не только была добра ко мне, не только давала взаймы деньги и разрешала носить ее наряды, она тоже уверяла меня, что я стану кинозвездой.

Как-то мисс Райман мне позвонила.

«Для тебя есть роль в фильме Джона Хьюстона¹¹ «Асфальтовые джунгли». Роль точно на тебя. Роль небольшая, но ты сможешь показать себя и произвести сенсацию. Попроси своего агента связаться с мистером Хьюстоном. Я ему уже рассказала о тебе».

Джонни Хайд привез меня к Джону Хьюстону. В кабинете был еще продюсер фильма Артур Хорнблоу.

Мистер Хьюстон выглядел необычно. Высокий, с длинным лицом и растрепанными волосами. Он прерывал всех громким хохотом, так что временами казалось, что он пьян. Но он не был пьян. Просто он был в чудном настроении, непонятно почему. И он был гением — первым гением, которого я встретила в своей жизни.

Конечно, я уже знала мистера Занука, которого в Голливуде тоже считали гением. Но тот был гением совершенно другого рода: он имел право приказывать всем и каждому на студии. В Голливуде такой гений пользуется наибольшим уважением из-за своего умения делать деньги. Но во-обще-то в остальном он не был гением. Просто он занимал лучшую в мире должность, и на него работали самые талантливые люди.

Мистер Хьюстон дал мне копию сценария. В отличие от мистера Занука он считал, что актриса должна знать, о чем фильм, в котором она будет играть. Я принесла сценарий домой, и мой друг Наташа Лайтесс согласилась работать со мной над ролью.

«Как ты думаешь, справишься? — спросил меня Джонни Хайд. — Ведь ты по роли должна впадать в истерику, рыдать и кричать».

«Вы же сами утверждали, что я готовая кинозвезда, — сказала я, — и что я могу всё».

«Конечно, можешь, но все же я волнуюсь».

Сначала я подумала, что Джонни потерял в меня веру. Потом поняла: он просто был «слишком близко» ко мне и, зная меня, беспокоился насчет моих страхов и нервов.

Я работала над ролью несколько дней и потом приехала к мистеру Хьюстону, чтобы почитать ему. В комнате было несколько человек, включая мистера Хорнблоу, который, при его абсолютно лысой голове, выглядел гораздо элегантнее, чем другие мужчины с шевелюрой. На самом деле он был больше похож на высококультурного иностранного дипломата, чем на голливудского продюсера.

Присутствующие были настроены дружелюбно, шутили, но я не могла выдавить улыбку. Я чувствовала, что просто не в состоянии прочитать даже одну строчку из роли. Сердце пульсировало где-то в желудке. Наверное, я не была бы больше напугана, если бы на меня несся поезд.

«Ну, — начал мистер Хьюстон, — вам нравится ваша роль?»

Я кивнула. Губы так пересохли, что я не могла вымолвить ни слова.

«Думаете, вы справитесь?»

Я снова кивнула.

Меня подташнивало. Миллион раз я уверяла себя, что я актриса. Годами готовилась к актерской работе. И вот теперь, когда мне, наконец, впервые предоставлялся шанс получить настоящую роль под руководством замечательного режиссера, все, что я могла, — это кивать головой как деревянная кукла, стоя на подгибающихся ногах.

По счастью, мужчины в комнате продолжали шутить и, казалось, на время забыли обо мне. Они хохотали, обменивались анекдотами, словно ничего важного не происходило. Но я видела, что то и дело взрывавшийся хохотом мистер Хьюстон краем глаза наблюдает за мной. И ждет меня.

Я была в отчаянии. Что толку читать роль дрожащим голосом, словно запуганная любительница... Мистер Хьюстон перехватил мой взгляд и улыбнулся.

«Мы ждем, мисс Монро».

«Я не уверена, что смогу что-либо сегодня показать».

Все в комнате вдруг замолчали и посмотрели на меня.

«Вы не возражаете, если я буду читать свою роль, лежа на полу?» — выпалила я.

«Отчего же, делайте, как вам удобно, — галантно ответил мистер Хьюстон. — Билл будет подавать реплики».

Я растянулась на полу, и Билл присел рядом со мной. Я почувствовала себя гораздо лучше. Дома я репетировала роль, лежа на диване, в соответствии с ремаркой в сценарии. Здесь же дивана не было, так что, лежа на полу, я была почти в привычной обстановке.

Я произносила свою роль, а сидевший на корточках Билл читал за моего партнера Луи Калхерна. Когда я кончила, я сказала: «Пожалуйста, разрешите мне прочесть еще раз?»

«Если желаете, ради Бога, — ответил мистер Хьюстон. — Только в этом нет нужды».

Я прочитала еще раз.

Когда я поднялась с пола, мистер Хьюстон сказал: «Все было в порядке и в первом чтении. Идите и поработайте с костюмером».

Я знала, что на этот раз моя роль не будет вырезана из картины, потому что она была важной частью сюжета. По ходу действия из-за меня одно из главных действующих лиц, Луи Калхерн, кончал жизнь самоубийством.

Моя героиня в облегающей шелковой пижаме была квинтэссенцией образов Мэй Вест, Теды Бара и Бо Пип».

* * *

«Асфальтовые джунгли» (1950) оказались для Мэрилин действительно первым важным прорывом в кино, первым фильмом, где она что-то действительно сыграла. И главным виновником был, конечно, замечательный режиссер Джон Хьюстон. Историки установили, что Хьюстон вовсе не собирался снимать Мэрилин в небольшой роли Анджелы. Но одна из покровительниц Монро, Люси Райман, бесцеремонно использовала свое влияние. Хьюстон держал на ее конюшне своих лошадей, числом двадцать три, и задолжал за услуги. Поэтому Люси могла заставить режиссера занять неугодную ему актрису. На самом деле Хьюстон уже раньше видел Мэрилин на съемках и не слишком сильно возражал против ее участия в картине. Люси же продолжала принимать активное участие в судьбе начинающей актрисы: требовала для нее лучших гримеров, заставила костюмера поменять ее платье для пробной съемки.

Но какова бы ни была роль Люси Райман, гораздо важнее было влияние и нажим со стороны Джонни Хайда. Он настоял, чтобы сценарий был доставлен в его офис и Мэрилин смогла заранее поработать над ролью с Наташей Лайтесс. Джонни и Наташа отвезли Мэрилин на пробную съемку, которую актриса описала в своем рассказе. Другие актеры, пробовавшиеся на роли в фильме, вспоминали, что Мэрилин была страшно запугана и нервна. Опытный режиссер, Хьюстон, видя состояние Мэрилин, кивнул головой в сторону ее партнера, профессионального актера Луи Калхерна: «Посмотри, как он трясется от страха. Если ты не волнуешься перед съемкой, можешь завязать с актерской карьерой». Позднее опытный педагог Ли Страсберг учил ее, что для настоящего актера волнение — лучший источник творческой энергии.

«Асфальтовые джунгли» — экранизация детектива В.К. Бернетта. Сюжет картины не отличался оригинальностью. Закоренелый преступник Дике Хендли выпущен из тюрьмы, так как полиция не сумела установить его причастность к ограблению. Так совпало, что и другой опасный преступник, Док Риденшнайдер, тоже выпущен на поруки. Оказавшись на свободе, оба гангстера при помощи коррумпированных адвокатов и лейтенанта полиции похищают многомиллионную коллекцию драгоценностей. Но после многих приключений оказываются арестованными. Порок, как всегда, наказан, добро и хорошие люди торжествуют.

Персонаж, предназначенный Монро — Анджела, любовница продажного адвоката (в этой роли Луи Калхерн), — должна была подтвердить фальшивое алиби любовника, но в конце концов признавалась во лжи. Адвоката арестовали, а вместе с ним и всех гангстеров.

Фильм Хьюстона стал классикой американского кино, образцом для картин подобного жанра («мрачный черный детектив») и основой для нескольких повторных экранизаций этого сюжета. В исполнении Мэрилин Монро Анджела то выступает как соблазнительница стареющего адвоката, то излучает полнейшую невинность при встрече с полицейским агентом. «Не знаю, что получилось на экране, — сказала она Наташе Лайтесс, — но я знаю, что это был для меня замечательный опыт». Несомненно, Мэрилин Монро в этом фильме привлекла внимание голливудской элиты, что помогло ее дальнейшей карьере.

На пробном просмотре более половины зрителей оценили картину как «выдающуюся» или «замечательную». Один из зрителей решительно потребовал: «Дайте больше места блондинке».

Казалось бы, ее дальнейшая актерская судьба обеспечена. Но несмотря на успех картины и единодушно положительные оценки кинокритиков («Мэрилин действительно готова к серьезной работе», — писал рецензент лос-анджелесской газеты) контракт с Мэрилин Монро не был подписан. Глава производственного отдела М.Г. М. Дор Шари¹² решительно возражал, считая, что слишком откровенный эротизм молодой актрисы представляет опасность для студии. Пришлось Мэрилин снова отправляться на поклон в студию «XX век — Фокс».

«На киносъемках часто приходится играть маленькими кусочками. Ты произносишь две фразы, и режиссер кричит «Снято». Меняется свет, камера устанавливается на новом месте, актер произносит еще две фразы, и снова команда — «Стоп». Ты проходишь два метра, и опять «Стоп». В тот момент, когда ты входишь в роль, съемка заканчивается.

Но это все неважно. Ведь на съемках нет аудитории — наблюдающего за тобой зрителя. Нет никого, актер играет только для себя. Это как детская игра, когда ребенок изображает кого-то другого. Обычно это очень похоже на те истории, которые я сочиняла в детстве: как я встретила кого-то, кто в меня влюбился, потому что, невзирая на все слухи и сплетни, я хорошая девочка с золотым сердцем. Нередко, снимаясь в фильмах, я думала, не помогали ли сценаристу и режиссеру их дети? «Разве не чудесно, если бы я случайно открыла дверь комнаты, а там — множество восьми- и девятилетних детей — подлинных создателей фильмов. И тогда я пошла бы к главе киностудии и сказала ему: «Я хочу сыграть что-нибудь получше, чем роль, которую вы мне предлагаете. Что-то гораздо более реальное и человечное». И когда он ответит мне, что мой сценарий написан самыми светлыми умами Голливуда и глупо его критиковать, я бы сказала, что знаю его тайну: комнату со множеством детей, которые на самом деле и пишут сценарии. И он бы побледнел и сдался. А я бы, наконец, получила талантливый сценарий и стала настоящей актрисой».

У меня не было подобных мыслей во время съемок «Асфальтовых джунглей», потому что это был «взрослый» сценарий. На площадке также была наблюдающая за мной аудитория, состоящая из одного человека — режиссера Джона Хьюстона. Такой режиссер, как мистер Хьюстон, превращает твою работу в волшебство. Некоторые режиссеры предпочитают изобразительный ряд работе с актерами. Они ездят с камерой по кругу, приговаривая: «Какой отличный кадр!» Или: «Великолепная декорация. Мы снимем камин и восточную маску одним монтажным планом». Или еще: «Этот план особенно изящен, он сообщает фильму более быстрый темп».

Ты чувствуешь, что постановщиков больше интересует режиссура, нежели работа с актерами над воплощением характеров. Такие режиссеры хотят, чтобы руководство студии, просмотрев отснятый материал, хвалило бы их режиссуру. Мистер Хьюстон не из таких. Его интересовало то, что я делаю на площадке. Он не только смотрел, он активно соучаствовал в моей работе. И хотя роль у меня была маленькая, но когда я стояла перед камерой, я чувствовала себя самым важным лицом на съемочной площадке. Это потому, что каждое мое движение и слово были также важны для режиссера, как если бы я играла главную роль.

Джонни Хайд, как и я, был в восторге от съемок. Он не уставал повторять: «Вот оно! Ты попала в точку. Все без ума от твоей работы».

Когда настало время первого просмотра готовой картины, собралась вся верхушка студии. Это была отличная картина. Меня била дрожь. Но самой большой сенсацией оказалась я сама. Зрители свистели во время моих сцен, веселились, слушая мои реплики. Я им очень нравилась.

Это так прекрасно — чувствовать, что ты нравишься публике. Я сидела в кинотеатре рядом с Джонни Хайдом. Он держал мою руку в своей. Мы не сказали ни слова по пути домой. Он сидел у меня в комнате и светился радостью. Как будто это он произвел фурор на экране, а не я. Он радовался не только потому, что я была его «клиенткой» и он «открыл» меня. Его сердце трепетало от радости за меня. Я чувствовала его искренность, его доброту. Ни один человек не смотрел на меня так тепло и доброжелательно. Он понимал не только меня, он понимал и Норму Джин тоже. Он знал всю мою боль и всё отчаяние. Когда он обнял меня и сказал, что любит меня, я знала, что это правда. Никто никогда не любил меня так, как он. Всем своим сердцем я желала, чтобы и я смогла полюбить его так же сильно.

Я рассказала ему свою любовную историю, которая только что завершилась, и о том, как мне больно. Моя связь закончилась во всех отношениях, кроме одного. Мне трудно было полюбить еще раз. Джонни был добр даже и в этом. Он не кричал и не злился. Он понимал. Он не обвинял и не критиковал. Жизнь полна сложных ситуаций и неправильных поступков, говорил он. Он будет ждать, когда мое сердце укрепится и когда я смогу полюбить его, если смогу.

Доброта — это редкое качество в возлюбленном, да и в любом человеке. Доброта Джонни делала его самым потрясающим человеком, которого я когда-либо встречала в своей жизни.

«Первое, что нужно сделать, — сказал он на следующий день, — это получить контракт с «Метро Голдвин Мейер».

«Ты думаешь, это тебе удастся?» — спросила я.

«Да у них же новая звезда на руках, — сказал Джонни, — и они это знают. Все восхищаются твоей работой. И что еще важнее, ты слышала и видела реакцию публики. Зрители приняли тебя! Я никогда не видел, чтобы так реагировали на исполнителя эпизодической роли».

Через неделю Джонни мне сказал: «Пожалуйста, не впадай в депрессию, но нас постигла временная неудача».

«М.Г.М. не хочет меня?» — спросила я.

«Ты правильно догадалась, — рассмеялся Джонни. — Это полнейший абсурд.

Всю неделю я вел переговоры с Дором Шари. Ему нравится твоя работа... Более того, он думает, что ты отлично справилась с ролью. Но он считает, что в тебе нет материала для кинозвезды. Ты, на его взгляд, нефотогенична, в тебе нет чего-то такого, что делает актрису звездой».

«Может быть, он прав, — сказала я. — Мистер Занук был того же мнения, когда «XX век — Фокс» разорвал со мной контракт».

«Нет, он не прав, — сказал Джонни. — И Занук тоже. Мне смешно, когда я думаю, как они ошибаются и как они будут кусать себе локти. И это время придет очень скоро».

Джонни смеялся, а я — нет. Это тяжело — взлететь так высоко в своих мечтах и снова вернуться в никуда — без работы, без перспектив, без денег. Но на этот раз падение не было столь тяжелым. Я была не одна. Со мной был Джонни. Ведь я была не только его клиенткой или даже его возлюбленной. Я была его личной «миссией». Вот почему мой друг носился как угорелый по всем студиям.

Мое сердце было переполнено благодарностью, я могла отдать за него жизнь.

Но любовь, на которую он надеялся, ко мне не приходила. Заставить себя полюбить так же нет возможно, как научиться летать. Но у меня были очень теплые чувства к Джонни Хайду, и я всегда была рада быть с ним. Как будто я стала членом большой семьи и обрела множество родственников».

* * *

«Нелегко жить надеждами другого человека и быть счастливой его мечтами. Но Джонни сделал меня счастливой и поддерживал мою веру в себя. Я больше не бегала по студиям и актерским агентствам. За меня это делал Джонни. Я оставалась дома, брала уроки актерского мастерства и читала книги.

Одна из них особенно впечатлила меня. Это была «Автобиография» Линкольна Стиффенса¹³.

Это была, пожалуй, первая книга, в которой я нашла правду о жизни и людях. Горькая, но сильная книга. В других книгах я нередко читала полуправду о жизни — о том, как люди любят друг друга, и как справедливость всегда торжествует, и как выдающиеся личности всегда действуют на пользу своей страны. Линкольн Стиффенс знал правду о бедности и о несправедливости. Он писал о том, как люди лгут ради карьеры. И как подчас самодовольны бывают богачи. Как будто он прожил такую же трудную жизнь, как и я. Мне страшно понравилась эта книга. Читая ее, я забывала об отсутствии работы и о том, что «нефотогенична».

Но Джонни не забыл.

«Есть одна хорошая новость, — сообщил он как-то вечером. — Я не хотел говорить об этом, пока не был уверен. Теперь я уверен. Речь идет о фильме Джозефа Манкиевича¹⁴ «Все о Еве». Роль небольшая, но она упрочит твое положение на студии «XX век — Фокс».

«Но ведь они меня не хотели», — сказала я.

«Теперь хотят», — ответил Джонни.

Мистер Манкиевич был режиссером совершенно иного плана, чем мистер Хьюстон. Он не была таким импульсивным и любил поговорить. Но он был умным и тонким. Мне было хорошо на съемках, и с помощью Джонни Хайда я снова обрела способность мечтать.

Студия постоянно организовывала всякие «инциденты» для рекламы своих актеров. А я нуждалась в рекламе. Но был один вид рекламы, в котором я отказывалась участвовать. Это по большей части была шумиха вокруг твоего появления ночью в кафе с каким-нибудь актером. Журналисты немедленно начинали строить догадки, что между тобой и молодым актером любовная интрижка.

Я не любила ходить в модные кафе с очередным амбициозным болваном. Мне не нравилось, что мое имя соединяли с именами людей, которых я едва знала. И я понимала, что Джонни это тоже не понравится. Так что я не ходила в кафе и не стремилась попасть в светскую хронику как любительница любовных интрижек.

Единственные «инциденты» в период съемок «Все о Еве» случились из-за Линкольна Стиффенса и За За Габор (снова). История с Линкольном Стиффенсом началась, когда мистер Манкиевич спросил меня, что за книгу я читаю на съемках. Я сказала, что это автобиография Линкольна Стиффенса, и принялась расхваливать книгу. Мистер Манкиевич отвел меня в сторону и тихо преподнес урок.

«Я бы не советовал так шумно восторгаться этой книгой, — сказал он. — Это верный путь к неприятностям. Люди станут думать о вас как о радикалке».

«Какой радикалке?»

«Политической радикалке, — объяснил мистер Манкиевич. — Не может быть, чтобы вы не слышали о коммунистах».

«Не очень много».

«Вы читаете газеты?»

«Я пропускаю неинтересные статьи».

«Одним словом, не вылезайте с восхвалениями мистера Стиффенса, не то попадете в беду», — заключил мистер Манкиевич.

Я думала, что это было личное мнение мистера Манкиевича и что он просто напуган студийными боссами или кем-то еще. Я не могла себе представить, что кто-то начнет меня преследовать только потому, что мне нравился Линкольн Стиффенс. Другим политическим деятелем, которым я восхищалась, был Авраам Линкольн. Я прочитала о нем все, что могла найти. Он был единственным знаменитым американским политиком, который был похож на меня, по крайней мере его детство было похожим.

Через несколько дней сотрудник отдела рекламы попросил меня написать список десяти великих людей в мире. Я поставила имя Линкольна Стиффенса первым в этом списке. Сотрудник покачал головой.

«Это надо убрать, — решительно объявил он. — Нам не нужно, чтобы наша Мэрилин попала под расследование».

И тогда я поняла, что это не было личное мнение мистера Манкиевича, но что все в Голливуде боятся каких-либо связей с Линкольном Стиффенсом. Так что я больше не упоминала его имя, даже с Джонни не обсуждала книгу. Зачем усложнять его жизнь. Но я продолжала тайком читать второй том и прятала обе книжки под кроватью. Это был мой первый секрет после наших тайных кувырканий с маленьким Джорджем в высокой траве.

Третий и, надеюсь, последний инцидент с За За Габор также случился в период съемок фильма «Все о Еве». Я сидела в студийном кафетерии с мистером Джорджем Сандерсом, исполнителем главной мужской роли в фильме. Мы оказались за одним столиком совершенно случайно, и все происшествие было чистой случайностью. Мистер Сандерс только-только начал есть куриный салат, когда кассир кафетерия подошел к нему и позвал к телефону.

Через пять минут мистер Сандерс вернулся к столу, подозвал официанта и расплатился.

«Извините, — вежливо сказал он, — но я должен бежать по делам».

«Но ведь вы еще не доели свой ланч», — удивилась я.

«Я не голоден», — сказал он.

«Но когда вы садились за стол, вы сказали, что страшно голодны, — настаивала я. — И еще заметили, что надо быть осторожным, чтобы не объесться. Может быть, вам стоит немного поесть, чтобы набраться сил для предстоящих съемок».

Мистер Сандерс так побледнел, что я серьезно заволновалась.

«Может быть, вам нездоровится?» — спросила я.

«Я совершенно здоров, — заявил мистер Сандерс, — просто я должен бежать немедленно».

«Я могу подвезти вас к павильону, — сказала я. — Я приехала на машине, а вы, как я заметила, пришли пешком».

«Нет, нет, спасибо большое, — ответил мистер Сандерс. — Не стоит беспокоиться».

«Никакого беспокойства, — сказала я. — Я уже поела. А вам нельзя идти пешком на пустой желудок».

Я встала и вышла из кафетерия вместе с мистером Сандерсом, но он бросился от меня с такой скоростью, что угнаться за ним было совершенно невозможно. Так что я поехала одна, не спеша, удивляясь, почему это мистер Сандерс в панике бежал от меня.

Минут через десять на съемочной площадке ко мне подошел дублер мистера Сандерса, столь же очаровательный и вежливый человек, как и сам актер, и передал мне поручение кинозвезды. «Мистер Сандерс просил передать вам, чтобы впредь, если вы захотите пожелать ему «доброго утра» или сказать «до свиданья», вы делали это на расстоянии».

Меня бросило в жар от такого оскорбления, но внезапно я догадалась, что произошло. Жена мистера Сандерса За За Габор, несомненно, имела соглядатая среди сотрудников съемочной группы. И кто-то тут же ей позвонил и сообщил, что мистер Сандерс сидит со мной за одним столиком. И мисс Габор тут же позвонила ему и дала подробнейшие инструкции. Я рассмеялась, когда это поняла, и какое-то время размышляла об этом случае. Я могу себе представить, что женщина любит мужчину так сильно, что хочет быть с ним каждую минуту. Однако ревновать до такой степени, чтобы пользоваться услугами осведомителей для слежки! Но, может быть, я была слишком молода, чтобы понимать такие вещи».

* * *

Интересно, что в воспоминаниях Джозефа Манкиевича эпизод с книгой выглядит немного иначе. Вот что он писал: «Помню один случай, который особенно много говорит о Мэрилин Монро. Однажды на съемочной площадке «Все о Еве» — мы работали над сценой вечеринки — Мэрилин проходила мимо меня, держа под мышкой тоненькую книжечку. Я позвал ее и спросил, что она читает. Она ничего не ответила, только показала мне обложку. Это были «Письма к молодому поэту» Рейнера Марии Рильке. Я спросил Мэрилин, знаете ли она, кто такой Рильке. Она покачала головой: «Нет, а кто он такой?» Я рассказал ей, что Рильке — немецкий поэт, что он умер и что я знаю о нем немного, гораздо меньше, чем я хотел бы знать. И я спросил ее, чего это она вздумала читать Рильке и, в особенности, эту его книгу? Кто-то рекомендовал ей? Опять она покачала головой: «Нет, никто не рекомендовал. Знаете, за всю свою жизнь я мало чего читала. Я просто не знаю, с чего начать. Так что я захожу в книжный магазин, просматриваю разные книги, и когда что-то меня заинтересует, я такую книгу покупаю. Это плохо?»

Манкиевич успокоил Мэрилин: «Это совсем не плохо. Это лучший путь, чтобы выбрать книги для чтения». Мэрилин была довольна и на следующий день послала режиссеру другой экземпляр «Писем» Рильке, который Манкиевич так никогда и не удосужился прочитать.

По ходу съемок Манкиевич наблюдал за Мэрилин и понял, что она абсолютно одинока. Во время ланча на студии она сидела одна и отказывалась присоединиться к компании, даже когда ее приглашали. Мэрилин Монро понимала эту свою проблему и старалась быть более общительной. Но, увы, ей это редко удавалось.

Итак, в марте 1950 года новый контракт со студией «XX век — Фокс» был подписан. Этот контракт был чрезвычайно выгоден для студии. Мэрилин получала всего 500 долларов в неделю, и контракт мог продлеваться до бесконечности. Так и случилось. Этот документ действовал вплоть до смерти актрисы.

«Все о Еве» стал одним из самых успешных голливудских фильмов 50-х годов. Фильм был номинирован на 11 «Оскаров», и режиссер Манкиевич получил «Оскар» за режиссуру. Сюжет картины достаточно известен. Театральный мир. Соперничество актрис. Подсиживание, предательство, взлеты и падения. Замечательные актеры — Бетт Дейвис, Энн Бакстер, Джордж Сандерс... Мэрилин играла небольшую, но важную для сюжета роль молоденькой актрисы, мисс Клаудии Касвелл. В этом персонаже воплотилась идея сценария о том, что цепочка подлостей, начавшись, никогда не прекращается. Ева (Энн Бакстер) подсидела Марго (Бетт Дейвис), но сама стала жертвой молоденькой «старлетки» (Мэрилин Монро).

Целый ряд реплик героини Мэрилин и связанные с этим образом фразы стали нарицательными в Голливуде. Например, мисс Касвелл так оценила кинопродюсеров: «Почему они всегда выглядят как несчастные кролики?» Персонаж фильма, театральный критик Аддисон ДеВитт, представляет мисс Касвелл как «выпускницу школы драматического искусства в Копакабане» и предвещает, что «ее карьера вознесется как восходящее солнце на востоке». Когда же выясняется, что мисс Касвелл провалилась, ДеВитт предлагает ей попытать счастье на телевидении. «А где пробуют актеров для телевидения?» — спрашивает мисс Касвелл. На что критик отвечает: «Все, что вокруг нас, — это телевидение. Ничего больше, только прослушивания для телевидения».

Хотя имя Монро нечасто упоминалось в рецензиях на фильм, картина закрепила ее успех после «Асфальтовых джунглей». «Самый провокационный фильм года! — восклицали рецензенты. — Его можно было бы назвать "Все о женщинах и их мужчинах"».

Казалось, 1950 год должен был стать переломным в жизни молодой актрисы. Она снялась в шести картинах, включая две небольшие роли в фильмах М.Г. М. — «Правый крест» с Диком Пауэлом и Джюн Эллисон и «Из жизни родного города». Но Мэрилин разрывалась между двумя силами, которые тянули ее в противоположные стороны: Джонни Хайд видел ее будущее в стандартных голливудских комедиях, тогда как Наташа Лайтесс делала все возможное, чтобы привить интерес ученицы к серьезным ролям типа Грушеньки Достоевского или Норы Ибсена.

Даррил Занук был полностью согласен с Джонни. И, конечно же, все картины, в которых снялась Мэрилин, относились к разряду стереотипных костюмных музыкальных комедий с примитивным сюжетом, но с забавными ситуациями, песенками, репликами и набором звезд. То есть стандартный рецепт для создания коммерчески успешного фильма, рассчитанного на самого массового и нетребовательного зрителя. За редкими исключениями, такова была актерская судьба Мэрилин Монро, таковы были двадцать картин, в которых она снялась с 1950-го по 1955 год.

* * *

В воспоминаниях Мэрилин Монро мы встречаем серьезные психологические зарисовки тогдашней жизни Голливуда, ее взгляды на жизнь, на взаимоотношения мужчин и женщин. Сегодня, когда воинствующий феминизм и политическая корректность существенно изменили роль мужчины и женщины в Америке, свидетельства знаменитой актрисы особенно поучительны.

«Я бы никогда не смогла полюбить мужчину с идеальными зубами. Мужчины с белоснежными зубами меня всегда пугали. Я не знаю, в чем дело, но, вероятно, это связано с тем типом мужчин, которых я знала и которые сверкали идеальными зубами. Во всем остальном они были далеки от идеала.

Есть еще другой тип мужчин, которые мне никогда не нравились: они страшно боятся тебя обидеть. В результате такие мужчины ранят тебя гораздо сильнее. Я предпочитаю, чтобы мужчина был волком, и если уж он хочет тебя «закадрить», то пусть делает это откровенно, чтобы все было ясно и открыто.

Во-первых, ухаживание совсем не всегда неприятная вещь. Ведь мужчины, которые ухаживают за мной, обычно привлекательны и умны. Во-вторых, имея дело с волком, никогда не приходится сидеть и выслушивать пустые разговоры о налогах или о трагической ситуации в Индии, как это делают неуверенные в себе мужчины, пока они набираются храбрости, чтобы начать наступление.

Хуже того, эти пустобрехи-ухажеры считают себя Добрыми Самаритянами. Именно они проявляют особый интерес к моей актерской карьере и хотят сделать для меня что-то важное. Конечно, как правило, они женаты. Я не хочу сказать, что все женатые мужчины лицемеры. Многие из них откровенные волки. Нисколько не смущаясь, они предлагают тебе закрыть глаза на то, что они связаны узами брака с женщинами, которые, возможно, их обожают, и прямо перейти к делу.

Есть немало разных типов мужчин. Даже волки отличаются друг от друга. Некоторые волки любят поговорить о сексе. Другие чрезвычайно вежливы, стараются не говорить ничего обидного и ведут себя так, словно приглашают тебя на важное светское мероприятие.

Самое приятное в волках, что они тебя не критикуют и редко злятся. Кроме, конечно, тех случаев, когда ты им уступила. Тут они подчас теряют выдержку. Но совсем не по той причине, что большинство мужчин. Волк обычно приходит в ярость, если женщина делает ошибку и в него влюбляется. Но надо быть полной идиоткой, чтобы такую ошибку совершить.

Я знала только один случай, когда волк действительно потерял самообладание. Вот эта история. Как-то моя подруга вступила в связь с известным кинорежиссером.

«Вот тебе ключ от моей квартиры, — сказала она ему. — У меня деловой обед. Иди туда и жди меня. Я приеду примерно в десять тридцать».

Известный режиссер пришел в квартиру, разделся и лег в кровать. Он захватил с собой сценарий и углубился в чтение. В половине двенадцатого режиссер закончил чтение сценария. Раздался телефонный звонок. Мужской голос позвал мисс Б.

«Ее еще нет дома», — ответил знаменитый режиссер.

После этого телефон трезвонил каждые пятнадцать минут. Конечно, телефон можно было выключить, но режиссер не знал, где находится розетка, и ему приходилось отвечать на постоянные звонки. Каждый раз это был еще один волк, желающий встретиться с мисс Б.

Не знаю точно, что произошло дальше, но когда моя подруга вернулась домой около 4 часов утра, она нашла постель пустой, а телефонный шнур был с корнем вырван из стены. В оставленной записке говорилось: «Получи обратно свой ключ. Тебе нужен не любовник, а автоответчик».

Но вернемся к типу Доброго Самаритянина. Они не только самые неприятные, но и самые многочисленные. Постарев, такие мужчины начинают говорить с тобой отеческим тоном. Когда мужчина говорит мне: «Я даю тебе точно такой совет, какой я дал бы своей дочери», я знаю, он уже больше «не опасен», конечно, в том случае, если у него действительно есть дочь.

Главный недостаток мужчин — болтливость. Я, конечно, не имею в виду мужчин-интеллектуалов, тех, у кого масса идей и информации о жизни. Мне всегда интересно их слушать. Они говорят по делу и не хвастаются. Болтливые же мужчины навевают на меня смертельную тоску, потому что говорят только о себе. Иногда они просто хвастаются, часами рассказывают, как они умны и как глупы все окружающие. Другие не только хвастаются, но еще сообщают, что они ели вчера на обед и в каких странах побывали за последние пять лет.

Такие мужчины — совершенно безнадежны.

Мужчина может рассказать женщине о себе, когда они уже стали любовниками. Тогда ему можно и покаяться во всех грехах, и сообщить о предыдущих связях.

Любовники, которые этого не делают и хранят молчание о прошлом, крайне редки. И они не слишком умны. Иногда мужчинам нравится узнавать подробности о прошлых связях женщины, но женщинам лучше не искушать судьбу и промолчать. Разве что женщина действительно сильно влюблена и хочет принадлежать мужчине полностью и без остатка и не возражает против возможности оскорблений в ответ на признания.

Мужчина, полагающий, что прошлые связи женщины уменьшают ее любовь к нему, обычно глуп и неуверен в себе. Женщина может действительно сильно любить очередного любовника, если только они не меняются слишком часто.

Самые отвратительные мужчины те, которые гордятся своими мужскими достоинствами и рассматривают секс как своего рода спорт. А постель считают наградой за победу. Чтобы сделать секс интересным, мужчина должен эмоционально настроить женщину. Настоящий любовник возбуждает тебя одним прикосновением, или улыбкой, или просто своим взглядом в пространство».

Если Мэрилин Монро не пожалела сатирических красок, рисуя обобщающий портрет голливудских мужчин, то уж тамошним женщинам досталось сполна. Достаточно вспомнить ее зарисовки «светской львицы» За За Габор.

«С четырнадцати лет я отличалась талантом раздражать женщин. Когда жены видят, что их мужья со мной заговаривают, они обычно реагируют на это как на сигнал пожарной тревоги. Даже молодые и хорошенькие голливудские «девицы» приветствуют меня кислой миной вместо улыбки.

Этот сексуальный страх женщин, которые считают, что я вторгаюсь в их владения, оказывает на меня обратное действие. Мне он кажется и лестным, и огорчительным. Мне трудно объяснить такую реакцию. Женщины не любят меня не потому, что я красивее их или лучше сложена, и не потому, что я больше оголяюсь, чем они. Я встречаю на приемах женщин, одетых ровно настолько, чтобы не быть арестованными. И я слышу от этих без пяти минут нудисток, как я вульгарна. Они демонстрируют больше ног, больше обнажают грудь или показывают позвоночник, чем я, и я же после этого оказываюсь «вульгарной»!

Женщины терпеть не могут и мою манеру говорить, даже когда я разговариваю не с их мужьями или любовниками. Одна злющая баба сказала, что мой голос «слишком преднамеренный». Я выяснила, что она имела в виду какое-то мое эротическое придыхание. Это неправда. Главная разница между моим голосом и голосами большинства знакомых мне женщин в том, что я пользуюсь своим голосом реже, чем другие. Я не могу просто болтать, даже если захочу. Я не могу искусственно и глупо смеяться и делать вид, что я в прекрасном настроении, когда я в компании. Если ты стоишь на приеме и выглядишь серьезной, это немедленно вызывает недоброжелательные комментарии женщин. Они уверены, что я задумала что-то гадкое: например, увести их мужчин у них из-под носа.

Меня не беспокоит, что они думают. Лучше, чтобы тысячи женщин ревновали меня, чем я приревновала бы к одной из них. Я знаю, что значит ревновать, и поверьте, это небольшое удовольствие.

Я бывала на приемах, где никто не заговаривал со мной весь вечер. Мужчины, боясь своих жен или подруг, обходили меня стороной. Адамы собирались кучками в углу, чтобы позлословить на мой счет и обсудить мой вредный характер.

Но такое холодное отношение никогда не огорчало меня. Стоя одна в углу с бокалом шампанского, я просто думала на разные темы и совсем не стремилась с кем-то общаться. Я думала о женщинах. Их ревность имела ко мне мало отношения. Просто они сознавали собственные недостатки и слабости. Мужчины рассказывали мне немало интересного о других женщинах, например, как беспомощно зачастую их поведение в постели, как они выдают истерику за страсть, а ворчливость — за преданность. Глядя на меня, эти женщины думают, что я отличаюсь от них, и это приводит их в бешенство.

Когда я вижу, как женщины бросают на меня хмурые взгляды и сплетничают на мой счет, я чувствую глубокое сожаление. И не к ним, а к их мужчинам. Я чувствую, что такие женщины — плохие любовницы, сексуальные калеки. Единственно, что они способны подарить своим мужчинам, так это комплекс неполноценности. Такие женщины считают, что добились «успеха», если им удается убедить мужчину, что он плохой муж или неполноценный любовник».

* * *

Одни из самых впечатляющих и глубоких страниц книги Мэрилин Монро посвящены Джонни Хайду. Это был человек, в котором для Мэрилин воплощались все те качества, которых она была лишена в жизни, — отеческая забота и любовь, преданность, бескорыстное желание помочь ее карьере и ее становлению как личности. Хайд умел поставить дело так, что она не чувствовала себя содержанкой, хотя злые языки, конечно же, шептались об этом на каждом углу. Мэрилин было хорошо с Джонни, хорошо и удобно.

«Доброта Джонни Хайда изменила для меня внешний мир, но не затронула мою внутреннюю сущность. Я очень старалась полюбить его. Он был не только добр, но умен и предан.

Он водил меня повсюду. Люди восхищались им и принимали меня как его невесту. Но я ею не была. Джонни просил меня стать его женой. «Этот брак будет недолгим, — сказал он, — у меня больное сердце». Но я не могла сказать «да».

«Объясни мне еще раз, почему ты не хочешь выйти за меня?» — спрашивал он, мягко улыбаясь.

«Потому что это будет нечестно, — отвечала я. — Я не люблю тебя, Джонни. Если я выйду за тебя, а потом вдруг встречу другого, в которого влюблюсь, что я буду делать? Я не хочу, чтобы такое случилось. Если я выйду замуж, то знаю, что всегда буду верна мужу и никогда не полюблю другого».

Джонни было тяжело слушать мои слова, но он любил меня за то, что знал: он может мне верить. Он никогда не ревновал меня из-за того, что я сделала, а только из-за того, что я могла бы сделать. Большинство мужчин ревнуют по той же причине. И мне нравится их ревность. Очень часто это единственное искреннее проявление их чувства. Большинство мужчин оценивают твою роль в их жизни по тому, как сильно ты можешь их ранить, а вовсе не потому, какое счастье ты им даешь. Но был один вид ревности, который я не выносила. Это когда твой ревнивый любовник бесконечно задает вопросы о других мужчинах, старается узнать больше и больше подробностей и никогда не бывает удовлетворен. Я понимала тогда, что моего ревнивого друга те другие мужчины интересуют больше, чем я, и что эти показные страдания от ревности на самом деле не что иное, как скрытая форма гомосексуализма.

Я делала все что могла, чтобы смягчить страхи Джонни. Я никогда не появлялась в обществе других мужчин. Я была ему верна и отвечала добром на его доброту.

Джонни Хайд дал мне больше, чем свою доброту и любовь. Он был первым из тех, кого я знала, кто меня понимал. Большинство мужчин (и женщин) считали, что я двулична и склонна к интригам. Не важно, как бы искренна я ни была или как бы порядочно я себя ни вела, они все равно думали, что я пытаюсь их одурачить.

У меня есть привычка в разговоре не заканчивать предложения, и поэтому создается впечатление, что я говорю неправду. Но это не так. Я просто не заканчиваю предложения. Джонни знал, что я не вру и что я не буду его дурачить и обманывать.

На самом деле я никого никогда не обманывала. Подчас я позволяла мужчинам заниматься самообманом. Мужчины нередко не дают себе труда понять, кто я и что я на самом деле. Вместо этого они сами создают мой образ. Я никогда с ними не спорю. Они, несомненно, любят, но кого-то другого, не меня. И когда они это понимают, то, естественно, обвиняют меня в собственном разочаровании и утверждают, что я их обманывала.

Я даже пыталась быть правдивой с женщинами. Это гораздо труднее, чем говорить правду мужчинам. Мужчины бывают благодарны за то, что ты говоришь им правду о своих чувствах. Но очень немногие женщины хотят слышать правду, если эта правда их чем-либо не устраивает. Насколько я понимаю, женская дружба основана на лжи и красивых, но лишенных смысла словах. По тому, как они, собираясь вместе, кокетничают и флиртуют друг с другом, можно подумать, что женщины — это стая волчиц, пытающихся соблазнить друг друга. Случались, конечно, и исключения. Была, например, одна женщина, которая мне очень помогла в первый голливудский период, когда я была на мели и мечтала заработать хоть немного денег, чтобы купить новый лифчик. Она давала мне деньги, позволяла жить у нее, разрешала носить свои платья и меха. Она делала это потому, что искренне любила меня и верила в мой талант, в то, что я когда-нибудь стану кинозвездой. Назову ее Делия, чтобы писать свободно, не смущая ее.

Делия была замужем за известным киноактером. Он был не только звездой, но и настоящим мужчиной. Такое встречается достаточно редко, и не потому, что многие мужчины-киноактеры — гомосексуалы, а потому, что актерство по сути своей женственно. Когда актер должен гримироваться, позировать и изображать эмоции, выставлять себя напоказ, ожидая аплодисментов, то это совсем не те качества, которые присущи нормальному мужчине. Он «актерствует», то есть «притворяется», точно так же, как женщина в жизни. Вот почему актеры по своему характеру нередко женоподобны. Актер соревнуется с женщинами, даже когда он любит одну из них.

Однажды я помогала мужу Делии на благотворительном соревновании по гольфу, таскала за ним тележку с гольфными клюшками, и он привел меня к себе домой.

«Вот маленький голодный котенок, — сказал он жене. — Позаботься о ней. Она появляется в модных местах, но ей нужна небольшая помощь».

* * *

«Для человека, которому я хотела бы помочь больше всех в жизни — Джонни Хайда, — я абсолютно ничего не могла сделать. Ему нужно было то, чего у меня не было — любовь. А любовь — это нечто такое, что ты не можешь изобразить, сколько бы ни пыталась.

Он, бывало, говорил мне: «В какого человека, по-твоему, ты когда-нибудь влюбишься?» И я отвечала: «Не знаю». Я умоляла его не думать о будущем, а наслаждаться нашей сегодняшней совместной жизнью.

Однажды вечером у себя дома он поднимался по лестнице за книгой для меня. Я видела, как он остановился и прислонился к перилам. Я помнила, как с моей тетей Анной случилось то же самое за несколько месяцев до ее смерти от сердечного приступа.

Я подбежала к Джонни, подхватила его и закричала: «О, Джонни, что с тобой? Тебе плохо?»

«Все будет отлично», — сказал он.

Через неделю Джонни Хайд снова заговорил о браке. Он был у врача, и тот сказал, что жить ему осталось недолго.

«Я богат, — сказал мне Джонни. — У меня почти миллион долларов. Если ты выйдешь за меня, после моей смерти тебе останется все».

Я мечтала о деньгах, я очень хотела получить много денег. Но миллион, который обещал мне теперь Джонни, для меня ничего не значил.

«Я не покину тебя, — сказала я ему. — Я никогда тебя не предам. Но я не могу выйти за тебя, Джонни. Потому что ты выздоровеешь, а я, может быть, когда-нибудь по-настоящему влюблюсь».

Он только улыбался мне.

«Я уже не выздоровлю и я хочу, чтобы ты получила мои деньги, когда я уйду из жизни».

Но я была не в силах сказать — да. Он был прав. Ему не стало лучше. Через месяц его положили в больницу. В больнице он продолжал умолять меня выйти за него — не для его, а для моей пользы.

Но я не могла сделать этот шаг. Джо Шенк тоже уговаривал меня согласиться.

«Ну подумай, что ты теряешь?» — настаивал он.

«Себя, — отвечала я. — Я выйду замуж только по любви».

Джо спросил меня: «За кого ты вышла бы замуж: за богатого, который тебе нравится, или за бедного, которого ты любишь?»

«Конечно, за бедного, которого люблю», — тут же ответила я.

«Я в тебе разочарован, — сказал мистер Шенк. — Я думал, ты умная девочка». Но на самом деле мистер Шенк стал относиться ко мне лучше после этого разговора.

Джонни Хайд умер. Его родственники не позволили мне даже сесть рядом с ними в церкви. Я сидела в задних рядах среди знакомых Джонни. Когда я проходила мимо его гроба, я испытывала такое горе, что забылась, бросилась на гроб и разрыдалась. В ту минуту я хотела бы мертвой лежать вместе с ним.

Моего друга похоронили. Я осталась без его помощи — некому было сражаться за мои роли — и без его любви, которая направляла меня. Я плакала много ночей. Я ни разу не пожалела о миллионе, от которого отказалась. Но я никогда не переставала сожалеть о смерти Джонни Хайда, самого доброго человека в мире».

* * *

Джонни Хайд умер 18 декабря 1950 года. Он так и не успел изменить завещание, хотя неоднократно обсуждал этот вопрос со своим адвокатом и другом Сэмом Бирке. Он хотел оставить Мэрилин треть своего состояния, а остальное — детям на образование. Незадолго до смерти его посетил брат Алекс и уговаривал Джонни порвать с Мэрилин. Он характеризовал ее как распутную женщину с многочисленными любовными связями, которая просто хочет использовать старого, больного человека. Но Джонни прекрасно знал о предыдущих связях Мэрилин и не изменил своего мнения о ней.

Уже в последние минуты жизни он просил свою помощницу Дону Халловей не оставлять Мэрилин в беде. «Пусть они (его семья) относятся к Мэрилин как к члену семьи».

Но сразу после смерти семья потребовала от Мэрилин освободить дом и не появляться на похоронах. Из дома Мэрилин выехала без возражений, снова поселившись у Наташи, но на похороны пришла. Сын Джонни Хайда вспоминает, «что Мэрилин громко плакала навзрыд и повторяла имя отца. Это всех потрясло».

Мэрилин впала в глубокую депрессию, она проводила большую часть времени в своей комнате. Однажды, вернувшись с работы раньше времени, Наташа обнаружила на двери записку: «Не разрешай Барбаре входить в мою комнату».

Наташа вспоминает: «Я немедленно поняла, что это означает, рванула дверь и вбежала в комнату, не зная, застану ли я ее живой или увижу бездыханное тело... Я схватила Мэрилин за плечи и стала ее трясти. «Что ты сделала?» Тут я увидела куски розовой массы у нее на губах и засунула пальцы ей в рот. Там было полно той же самой розовой массы — вероятно, 30 таблеток нембутала. Достаточно, чтобы убить пятерых.

К счастью, Мэрилин не проглотила их, просто потому, что ее горло было сухим, вероятно от страха... И она лежала, ожидая, когда таблетки размягчатся и проникнут в желудок, оборвав ее жизнь. Она не предполагала, что я вернусь раньше времени».

Этот был первый описанный случай, когда Мэрилин Монро пыталась покончить с собой.

После смерти Джонни Мэрилин была окружена заботой и вниманием друзей. Наташа восстановила свое неограниченное влияние на Мэрилин. Она даже ушла со студии «Коламбия», чтобы уделять больше внимания работе с Мэрилин. Несколько позднее Монро удалось уговорить руководителей «XX век — Фокс» взять Наташу на работу в той же должности — репетитора актеров. Семья Каргеров была с ней близка, и Мэрилин часто заходила к матери Фредди Мэри, встречалась и с Фредди. Люси Райман продолжала принимать участие в судьбе актрисы, как и Джо Шенк, старавшийся, в обход Даррила Занука, протежировать ей с помощью главы студии Спироса Скураса¹⁵.

Теперь, когда вступил в действие контракт со студией (500 долларов в неделю), Мэрилин смогла потихоньку начать отдавать долги и помогать друзьям. Она, например, купила Наташе меховое манто и дала деньги на операцию. Позднее она также финансировала поездку Ли Страсберга в Японию для изучения театрального дела (это стоило десять тысяч долларов) и одолжила несколько тысяч Поле Страсберг.

Между тем общественное мнение было настроено против Мэрилин. Многие в Голливуде упрекали ее в эксплуатации Джонни Хайда и даже считали непосредственной причиной его смерти. Например, сотрудники агентства «Уильям Моррис», где работал Джонни, откровенно демонстрировали нежелание продолжать с ней какие-либо деловые отношения. Поскольку и сама Мэрилин испытывала колоссальный «комплекс вины», она долгое время вообще обходилась без агента.

* * *

В первой половине пятидесятых годов в жизни Монро произошли две важные встречи.

Известный театральный и кинорежиссер Элиа Казан¹⁶ проникся симпатией к молодой актрисе. Казана подкупили ее непретенциозность, живой ум и, конечно, красота. Известно, что у них была недолгая, но очень интенсивная связь. Но Казан никогда не предлагал Мэрилин ролей в своих фильмах. Сценарии, в которых снималась Мэрилин, совершенно не привлекали реалиста Казана, а Мэрилин, в свою очередь, была связана контрактом со студией «XX век — Фокс».

В Голливуд приехал Артур Миллер¹⁷, надеявшийся заинтересовать студии новым сценарием. Из этой затеи ничего не вышло, и позднее драматург переработал сценарий в одноактную пьесу «Вид с моста» (1955). Казан, который только недавно поставил имевший шумный успех спектакль по пьесе Миллера «Смерть коммивояжера», пригласил драматурга на студию «XX век — Фокс», где в это время снималась очередная комедия с участием Мэрилин Монро — «Молод настолько, насколько чувствуешь». Сценарий был написан по рассказу начинающего писателя и драматурга Педди Чаевского¹⁸. Казан и Миллер пришли на площадку, но после окончания очередного дубля Мэрилин исчезла. «Она часто скрывается, хочет быть одна. Она тяжело переживает смерть Джонни Хайда», — объяснил режиссер фильма Хармон Джонс. Миллер и Казан пошли по студии искать актрису. Когда они, в конце концов, нашли Мэрилин, она, как и предсказывал режиссер, затаилась в углу павильона и рыдала. Ей пришлось высморкаться и вытереть глаза, прежде чем Казан смог представить ее Миллеру.

Мэрилин в то время была в глубоком психологическом кризисе. Смерть Джонни Хайда потрясла ее и оставила беззащитной перед лицом студии и режиссеров. Агентство «Уильям Моррис» игнорировало ее звонки, а общественное мнение Голливуда считало ее виновницей смерти Хайда. Несмотря на трехлетний контракт со студией, у нее не было в планах ни одной картины. Но внутренний кризис актрисы имел мало общего с реальностью. Ее фильмы пользовались успехом, и даже враждебный Даррил Занук не собирался оставлять популярную звезду в простое. Воспоминания о Джонни Хайде не помешали Мэрилин довольно быстро вступить в связь с известным ловеласом Элиа Казаном и отчаянно флиртовать с Артуром Миллером.

Подлинная встреча с Миллером состоялась в доме известного агента Фельдмана через несколько дней после посещения драматургом студии. Они сидели на диване и смотрели друг на друга. Мэрилин сбросила туфли и поджала под себя ноги. В какой-то момент Миллер незаметно сжал большой палец ее ноги. Встреча с Миллером и его уважительное отношение к ней (он не потащил ее немедленно в постель) произвели сильное впечатление на актрису. Она могла сравнить циничного Казана с интеллигентным и серьезным Миллером.

В разговоре Мэрилин заметила, что отсутствие отца сыграло значительную роль в ее жизни. Миллер промолчал, но через несколько дней написал в письме: «Если тебе нужна личность, чтобы восхищаться и поклоняться, обрати внимание на Авраама Линкольна. Карл Сэндберг¹⁹ написал потрясающую биографию президента».

Мэрилин купила многотомную биографию Линкольна и принялась за чтение. Миллер позднее так описал ее читательские пристрастия: «Она обычно читала биографии, поэзию. Она могла всерьез читать работы индийских философов, но ее чтение не было глубоким. Она любила сам процесс чтения. Она «ныряла» в книгу, но в большинстве случаев не дочитывала до конца. Она могла мистически воспринять главную мысль автора, правильно пересказать идею книги, но зачастую понимала ее совершенно неверно, по-своему. При этом она все быстро схватывала и была интеллигентным читателем».

Когда позднее Мэрилин познакомилась с Карлом Сэндбергом, и они подружились, он дал Монро самую лучшую характеристику.

Миллер вернулся в Нью-Йорк, так и не пристроив свой сценарий, но его контакты с Мэрилин не прекратились. Они стали обмениваться письмами. Переписка была особенно активной в 1951-м и 1952 годах и, видимо, в 1955 году, вплоть до их брака. Более точно сказать невозможно, так как пачка писем исчезла из дома Мэрилин после ее смерти.

Как бы то ни было, уже вскоре после их первой встречи Мэрилин призналась Наташе, что влюблена в Миллера. А Миллер в то время еще был женат на Мэри Слаттери, матери его детей, и не мог открыто продолжать отношения с актрисой. Он не отрицал, что брак его неудачен. Мэрилин казалась ему свежей и умной, хотя и малообразованной. Но тем более привлекательной, так как она, по-видимому, была готова сделать его своим учителем жизни. Между тем и отношения с Казаном продолжались в этот период, хотя Казан также был женат и не помышлял о более серьезной связи с Мэрилин. Он был готов уступить Мэрилин другу, но Миллер был достаточно сдержан и нерешителен, чтобы пуститься во все тяжкие. Так что их настоящие отношения должны были дожидаться своего часа...

* * *

Фильм «Молод настолько, насколько чувствуешь», в котором Мэрилин снималась в момент знакомства с Артуром Миллером, с некоторой натяжкой можно назвать комедией положений. Сюжет его довольно запутан. Пожилой сотрудник компании уволен по возрасту. Он выдает себя за президента компании, в него влюбляется жена настоящего президента, и после многих коллизий наступает счастливый конец. Жены остаются с мужьями, герой возвращается на свое рабочее место, добродетель торжествует.

Сценарист Ламар Тротти подогнал под Мэрилин роль Харриет, секретарши президента компании. Хотя видный кинокритик Босли Кроутер назвал ее работу «выдающейся», сама актриса была ролью недовольна. Вероятно, сказалось влияние Наташи, считавшей, что студия принижает ее, навязывая ей тип «глупой блондинки». Но Мэрилин понимала, что пока еще рано вступать в борьбу с руководством студии, а Дэррил Занук видел ее исключительно в этом амплуа. Он по-прежнему считал, что Мэрилин не актриса, а «экранная личность», которой нужны роли одного плана: пустоголовая, наивная блондинка, иногда секретарша, иногда жена, но всегда нуждающаяся в помощи окружающих. Популярность актрисы у зрителей, казалось, подтверждала эту теорию, вот почему Даррил Занук попросил сценариста развернуть роль Харриет для Мэрилин Монро.

Один из актеров, Дэвид Уэйн, вспоминал такой эпизод: «Снималась сцена в театре. Режиссер заполнил площадку статистами. Все эти статисты, а также и так называемые звездочки сидели и чего-то ждали. Так продолжалось все утро, и я наконец спросил: «Чего мы ждем?» Помреж сказал: «Да ничего особенного, сидите и ждите». Когда после ланча мы вернулись на площадку, то увидели красивую молодую девушку. По сценарию у нее не было даже одной фразы, ей просто указали, где сесть. Я спросил: «Вы хотите сказать, что все это время мы ждали эту статистку?» Съемки начались, и тогда я понял, что эта девушка обладает какой-то непонятной силой воздействия, странной властью, истоков которой я тогда не мог осознать».

Имя Мэрилин Монро приобретает популярность, зрители просят «больше Мэрилин», и студия решает вложить деньги в ее «раскручивание». К этому времени относится и попытка Мэрилин встретиться с отцом. Она даже наняла частного детектива, который быстро обнаружил, что отец живет недалеко от Лос-Анджелеса. Мэрилин попросила Наташу отвезти ее к отцу. Наташа предупреждала, что, весьма вероятно, этот человек не захочет встретиться со своей внебрачной дочерью. Так оно и случилось. Когда, уже подъезжая к дому, Мэрилин позвонила по телефону, чтобы предупредить о визите, жена отца сказала, что тот не желает ее видеть, и если у нее есть претензии, то вот телефон его адвоката. Как Наташа и предполагала, этот эпизод глубоко потряс Мэрилин, ожидавшую, что отец изменился и теперь станет частью жизни, ее другом.

В этот же период актриса не раз делала попытки получить образование. Она прекрасно понимала, как не хватает ей знаний, как необходимо расширить круг чтения, чтобы по крайней мере иметь возможность участвовать в беседах. Этой теме и посвящен ее следующий рассказ.

«Однажды вечером два моих друга поспорили за обедом в маленьком итальянском ресторанчике. Один из них был писателем, другой — режиссером.

Спор зашел о том, был ли Боттичелли лучшим художником, чем Леонардо да Винчи. Я слушала их, хлопая глазами, не понимая, о чем они говорят. Ведь я даже не знала, кто такие Боттичелли и да Винчи.

«Мэрилин заскучала, — сказал режиссер. — Я всегда знаю, когда ей скучно до слез. Она широко открывает глаза и приоткрывает рот с деланным интересом».

«Давай поговорим о чем-то более ей понятном, чем эпоха Ренессанса, — согласился писатель. — Ну, например, о сексе».

«По крайней мере я знаю твои склонности в этом вопросе», — парировала я.

Но на самом деле я не знала. Спор о сексе также был для меня темным лесом. Они рассуждали о Фрейде, Юнге и разных других типах, имена которых мне ничего не говорили. И пока я сидела и слушала разговор моих друзей, я вдруг поняла, что в большинстве случаев не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь, даже если собеседники — женщины. И невозможно было скрыться оттого факта, что я клинически глупа. Я ничего не знала о живописи, музыке, книгах, истории, географии. Я ничего не знала даже о спорте и политике.

Вернувшись домой, я села на кровать и задала себе вопрос: есть ли вообще что-либо, что я знаю? И мне ничего не пришло в голову, кроме актерской профессии. Я знала, как играть. Это был способ на короткое время погружаться в мир грез.

И я решила пойти учиться. На следующий день я записалась на курс истории искусств в университет Южной Калифорнии. После полудня я ежедневно посещала занятия, а иногда и по вечерам. Профессором была женщина. Сначала я огорчилась: я не могла себе представить, что женщина может чему-то меня научить. Но через несколько дней я изменила мнение.

Мой педагог была одним из самых интересных людей, каких я когда-либо встречала. Она рассказывала о Ренессансе, и ее рассказы были в десять раз важнее, чем любой голливудский фильм. Я буквально впитывала каждое ее слово. Я встретилась с Микеланджело, с Рафаэлем, с Тинторетто. Каждый день я узнавала о жизни и творчестве очередного гения.

Ночью я лежала в постели и думала, как хорошо было бы жить в эпоху Ренессанса. Конечно, с тех пор я бы уже умерла. Но тогда мне казалось, что это того стоило.

Через несколько недель я бросила занятия и стала покупать книги Фрейда и его учеников. Я читала их до одурения. Но у меня было мало времени. Я посещала уроки актерского мастерства, уроки пения, фотосессии. Я должна была постоянно давать рекламные интервью и, конечно, репетировать свои роли. В конце концов я решила отложить свое образование, но дала себе слово не забыть о нем. Я поклялась, что через несколько лет, когда моя жизнь и карьера наладятся, я начну учиться — всему. Я буду читать книги и постараюсь узнать обо всех чудесах, что есть в мире.

И когда я буду встречаться с людьми, я не только буду понимать, о чем они говорят. Я смогу также и вставить в разговор несколько слов».

* * *

Следующая история, рассказанная Мэрилин Монро, лишний раз свидетельствует о ее нелюдимости, о трудностях в общении с людьми и в особенности с женщинами.

«С Джоан Кроуфорд я встретилась в доме Джо Шенка. Она произвела на меня сильное впечатление. Я любовалась ею на протяжении всего обеда. Хотела бы я в ее возрасте выглядеть, как она.

Некоторые кинозвезды в повседневной жизни совсем не похожи на звезд, другие же знаменитости выглядят даже более «звездными» в жизни, чем на экране. Не знаю, что лучше, но мисс Кроуфорд совершенно точно относилась ко второй категории. За столом в доме миссис Шенк она была еще более звездой, чем в каком-нибудь фильме, где она буквально наэлектризовывала зрителя.

Мне было лестно, что я произвела благоприятное впечатление на мисс Кроуфорд. После обеда она мне сказала: «Думаю, что я смогу вам помочь, если позволите. Например, это белое вязаное платье, что на вас, совершенно не годится для обеда такого уровня».

Это было мое единственное хорошее платье. Я носила его в гости и днем, и вечером. И собственноручно чистила каждый день.

Я взглянула на изумительное вечернее платье мисс Кроуфорд и поняла, что она имела в виду.

«Вкус, — продолжала моя собеседница, — не менее важен, чем внешность и хорошая фигура». Она вежливо улыбнулась и спросила: «Так вы позволите мне помочь вам, дорогая?»

Я сказала, что крайне польщена ее предложением. Мы назначили встречу на воскресное утро в церкви. Оказалось, что мы посещаем одну и ту же церковь.

Мы встретились в церкви после службы, и мисс Кроуфорд сказала: «Я страшно рада вас видеть. Но вы не должны являться в церковь в туфлях без каблуков и в сером костюме с черной отделкой. Если уж вы надели серое, то и отделка должна быть серой, только другого оттенка. И никогда не надо добавлять черное».

Это был мой единственный костюм, но я сочла невозможным оправдываться, объяснять причину.

«Хотите поехать ко мне домой?» — спросила мисс Кроуфорд.

Я ответила, что буду счастлива, и мы договорились, что я последую за ее машиной.

Я была взволнована предстоящим визитом. Я была почти уверена, что мисс Кроуфорд подарит мне кое-что из своего гардероба: то, что ей надоело или вышло из моды.

Дом был необыкновенно красив и элегантен. Мы завтракали на кухне с четырьмя детьми актрисы и ее прелестным белым пуделем. После завтрака мисс Кроуфорд пригласила меня подняться на второй этаж в свою комнату.

«Коричневое будет вам очень к лицу, — сказала она. — Я покажу вам вещи, которые сама вяжу». И она продемонстрировала целый ряд вставочек разных оттенков коричневого и объяснила, что их надо надевать под соответствующие по тону коричневые костюмы.

«Главное искусство хорошо одеваться, — продолжала она поучать меня, — это умение сочетать все элементы — туфли, чулки, перчатки, сумку — с платьем или костюмом. Теперь я хочу, чтобы вы приготовили полный список всех вещей из вашего гардероба, и тогда я сделаю список того, что вам необходимо докупить, и прослежу, чтобы вы купили именно то, что нужно».

Я ничего не ответила. Обычно я не стеснялась объяснять знакомым, что я бедна и временами мне приходится перехватывать несколько долларов до следующей получки. Но почему-то я не смогла сказать мисс Кроуфорд, что она уже видела весь мой гардероб — неподходящее вязаное белое платье и неправильный серый костюм с черной отделкой.

«Ведь это так легко не выглядеть вульгарно, — заверила меня знаменитая актриса, когда я собралась уходить. — Приготовьте список и дайте мне немного вами поруководить. Вы сами будете поражены результатом. Да и все ваши знакомые тоже».

Сама не знаю, зачем я позвонила мисс Кроуфорд на следующий день, наверное, просто потому, что обещала. А может быть, я все еще надеялась, что она отдаст мне кое-что из ненужных ей нарядов. Или же я все-таки намеревалась рассказать ей правду о том, что у меня нет средств для покупки модной одежды.

Но когда я услышала по телефону голос знаменитой актрисы, я принялась заговаривать ей зубы, как и раньше. Сделала ли я список своего гардероба? — Нет, еще не сделала. — Нельзя же быть такой лентяйкой! — Да, я знаю. Я подготовлю список и в ближайшие дни позвоню.

«Отлично, — сказала мисс Кроуфорд. — Буду ждать вашего звонка».

Я не позвонила мисс Кроуфорд. Следующий раз я услышала о ней примерно через год. Из газет. К этому времени я уже работала на студии «XX век — Фокс» и уже начинался бум Мэрилин Монро. Киножурналы и колонки светских сплетен были полны моими фотографиями, а почтальоны тащили мешки писем от моих поклонников.

В числе почетных обязанностей, которые теперь на меня сыпались, была также обязанность представить одного из победителей на ежегодной церемонии вручения премии «Оскар». Накануне церемонии я была просто парализована страхом. Перед выходом на сцену для передачи статуэтки «Оскара» я вся дрожала. Я молилась в душе, чтобы не оступиться и не грохнуться и чтобы мой голос не сел, когда нужно будет произнести две стандартные фразы. И когда этот момент настал, я сумела дойти до микрофона, сказать все, что было нужно, и вернуться за кулисы без всяких проблем. Точнее, так я думала до следующего утра, когда, раскрыв газету, прочитала замечания мисс Кроуфорд.

Я не сохранила вырезку, но отлично помню ее слова. Она сказала, что выход на сцену Мэрилин Монро был верхом вульгарности и позором для всего Голливуда. Вульгарными, по ее мнению, были и мое неприлично обтягивающее платье, и моя вихляющая походка на сцене со священной фигуркой «Оскара» в руках.

Я была до такой степени поражена, что с трудом могла поверить своим глазам. Я позвонила присутствовавшим на церемонии друзьям и спросила, правда ли то, что написала мисс Кроуфорд. Они смеялись. «Это неправда», — сказали они и посоветовали простить даму, которая когда-то сама была молодой и соблазнительной.

Я так подробно описала один из эпизодов моей «вражды», потому что он типичен. Вражду всегда начинали те, кого я каким-то таинственным образом обидела, — всегда женщины.

На самом деле и облегающее платье, и вихляние задом были выдумкой мисс Кроуфорд. Она, видимо, слишком много читала обо мне в светской хронике. Но, скорее всего, она не простила мне, что я так никогда и не принесла ей список моего гардероба».

* * *

После смерти Мэрилин Монро эта забавная голливудская история получила еще более забавное продолжение. В 2005 году, в годовщину смерти актрисы, газета «Лос-Анджелес тайме»²⁰ опубликовала дневник Мэрилин, который она записала на магнитофон совсем незадолго до смерти. Это были записи, предназначенные для психиатра актрисы, доктора Гринсона, чтобы тот мог лучше понять ее психологические проблемы. Я еще вернусь к этим важным свидетельствам, а сейчас расскажу только один эпизод — встречу с Джоан Кроуфорд. Здесь она выглядит несколько иначе, чем в «причесанном» и вполне приличном рассказе Мэрилин. Вряд ли Мэрилин в действительности надеялась получить какие-то вещи из гардероба Джоан: она была гораздо выше и крупнее стареющей звезды. Дело было совсем в другом. Вот что наговорила на пленку Мэрилин Монро.

«Вот передача по радио... пытается возродить старую вражду между мной и Кроуфорд. Да. Она наговорила массу грубостей обо мне какое-то время назад. Меня это не волнует. Я не знаю, почему она это сделала. Мы начали вполне дружески... Мы зашли в ее спальню... У Кроуфорд был колоссальной силы оргазм, она вопила как безумная. Надо отдать должное Наташе. Она может научить не только хорошо играть...

Следующий раз, когда мы встретились, Джоан хотела проделать это еще раз. Но я прямо сказала, что не получаю удовольствия от секса с женщиной. После того как я ее отвергла, она обозлилась...»

Так оно, судя по всему, и было. Джоан Кроуфорд, видимо, надеялась продолжить отношения, но Мэрилин почувствовала, что на этом пути могут быть только одни неприятности и проблемы. Ее не пугали лесбиянские отношения, ее испугала агрессивность Джоан, сразу же взявшей на себя ведущую роль.

После разрыва Мэрилин сделала все, чтобы эта тайна не стала добычей репортеров. Но ей не удалось предотвратить враждебных действий насмерть разобиженной стареющей актрисы.

Мэрилин Монро описала эпизод, случившийся в феврале 1953 года на вручении ей Золотой медали как лучшей новой звезде года. Кроуфорд и ее свита появились в зале спустя пять минут после начала церемонии, как раз чтобы привлечь к себе внимание зала и фотожурналистов. Но Мэрилин, по своему обыкновению, явилась еще позднее. Она была в золотом, невероятно обтянутом платье с глубочайшим декольте. Платье было столь узким, что актриса практически не могла идти. Она делала малюсенькие шажки, и понадобилось немало времени, чтобы она смогла добраться до своего стола. Надо ли говорить, что церемония вручения наград практически прекратилась: мужчины застыли с раскрытыми ртами, а ведущий вечера Джерри Льюис вскочил на стол и завопил: «Ооооооо!» Атмосфера необузданного эротизма разлилась по залу. Как и многие другие присутствующие актрисы, Кроуфорд была возмущена до глубины души. К тому же она поняла, что ее уроки хорошего вкуса не пошли Мэрилин впрок.

После церемонии Кроуфорд пригласила журналиста Боба Томаса и излила ему свои чувства. «Смотрите. Все в порядке с моей грудью, но я же не демонстрирую ее всему залу, суя ее людям в лицо». На следующий день она дала пространное интервью по поводу церемонии, уделив особое внимание наряду Мэрилин Монро.

«Понятно, почему ее картины не имеют зрительского успеха. Секс играет исключительно важную роль в личной жизни человека. Люди интересуются этим вопросом, но они не хотят, чтобы эта тема грубо эксплуатировалась, чтобы это выплескивалось на них... Реклама зашла слишком далеко. И мисс Монро делает ошибку, уверовав в рекламу. Кто-то должен объяснить ей ее ошибку. Ей нужно сказать, что зрители любят провокационную личность женщины, но они также любят знать, что под покровом секса скрывается настоящая леди...»

Интересно, что Даррил Занук послал Джоан Кроуфорд записку, написав в частности: «Не извиняйтесь перед ней (имея в виду Мэрилин Монро. — В.Г.). Это ей только на пользу». Но ведь именно костюмер студии «XX век — Фокс» придумал ее вызывающий наряд.

На защиту Мэрилин выступила ведущая звезда студии «XX век — Фокс» Бетти Грейбл: «Они просто завидуют Мэрилин. Она — самое большое явление, случившееся за последние годы в Голливуде». Совпадение или нет, но в июле 1953 года Грейбл разругалась с Зануком и порвала свой пятилетний контракт со студией. «Детка, — сказала она на прощание Мэрилин, — не теряйся, действуй, теперь твоя очередь!»

В разгоревшемся скандале активное участие приняли и две «первые леди Голливуда» — Луэлла Парсонс и Хедда Хопер. Эти две журналистки и светские сплетницы держали в своих руках «весь Голливуд» и постоянно соперничали. Их колонки светской хроники и радиопрограммы пользовались огромной популярностью, и с помощью этих средств массовой информации они создавали и разрушали актерские репутации. Биографы Монро припоминают, что на одном из светских приемов обе сплетницы в буквальном смысле тянули Монро в разные стороны. Мэрилин предпочла Луэллу, и та стала ее постоянной защитницей. Конечно, в обмен Парсонс требовала, чтобы все, что происходило в жизни актрисы, становилось известной ей немедленно и из первых рук. И Хедда, и Луэлла не прощали, если информация поступала к ним откуда-то со стороны.

Парсонс действительно очень хорошо относилась к Мэрилин, жалела ее и уделяла ей немало места в своих колонках. В октябре 1952 года она попала в больницу и была поражена, что и сестры, и врачи расспрашивали ее о Мэрилин Монро больше, чем о какой-либо другой кинозвезде. Позднее в том же месяце Луэлла написала статью «Десять самых восхитительных женщин», в которой на первое место в списке поставила Монро. «Мэрилин — одна из самых восхитительных личностей среди актеров ее поколения. У нее есть свойство быть абсолютно естественной, а это невозможно подделать», — писала Парсонс.

Когда разгорелся скандал с Джоан Кроуфорд, Парсонс поспешила на помощь и напечатала интервью с Мэрилин. Та сказала следующее: «Я всегда восхищалась Джоан, что она такая прекрасная мать — усыновила четверых детей, дав им крышу над головой. Кто лучше меня знает, что такое быть бездомным ребенком». Смысл этой шпильки заключался в том, что по Голливуду циркулировали слухи о том, что якобы Кроуфорд в действительности была очень плохой матерью, совершенно не занималась детьми.

В обмен на их добрые отношения Мэрилин рассказывала Луэлле все новости своей личной жизни. В дальнейшем Луэлла была первой, кто сообщил о предстоящей свадьбе Мэрилин и Джо ДиМаджио²¹. Это была колоссальная сенсация, которой газеты уделили больше места, чем сообщениям о разводе Мэри Пикфорд и Дугласа Фейрбенкса в 1933 году.

Мэрилин получала от поклонников до 25 тысяч писем в неделю. Ее место в кино было обессмерчено звездой на асфальте около Китайского театра на Голливудском бульваре. Между тем Монро оставалась глубоко неудовлетворенной подбором ролей для нее и неизменным повтором типажа. «У меня никогда не было шанса узнать что-либо стоящее в Голливуде. Они двигали меня слишком быстро. Из одной картины в другую. Я хотела расти как личность и как актриса, но Голливуд никогда не интересовался моим мнением. Они просто приказывали мне, когда явиться на работу», — жаловалась актриса уже после огромного успеха картины «Джентльмены предпочитают блондинок».

Ее взаимоотношения с актерами, с Голливудом в целом никогда не были простыми и безоблачными. И никто, конечно, не мог описать их лучше самой Мэрилин.

* * *

«У меня много дурных привычек. Люди вечно читают мне нотации по этому поводу. Например, я неизменно опаздываю на встречи, иногда на два часа и больше. Я пыталась изменить эту привычку, но причина, по которой я опаздываю, слишком важна и слишком приятна, чтобы от нее отказаться.

Если я должна быть на обеде в восемь часов, мне нужно полежать в ванне час или больше. Восемь часов приходит и проходит, а я все еще лежу в ванне. Я лью духи в воду, спускаю и наполняю ванну свежей водой. Я забываю об обеде и о партнере, который должен меня туда сопровождать. Мои мысли и чувства витают где-то очень далеко.

Мне кажется, я знаю причину своих поступков. Это не Мэрилин Монро наслаждается ванной, а Норма Джин. Я доставляю удовольствие Норме Джин. Ведь ей приходилось мыться в воде, оставшейся после шести или восьми человек. Теперь она может себе позволить нежиться в чистейшей и прозрачнейшей воде. И понятно, что Норма Джин всё никак не может насладиться этой свежей, благоухающей дорогими духами водой.

Есть еще одна вещь, которая постоянно «задерживает» меня. Выйдя из ванной, я провожу долгое время, втирая кремы в кожу. Мне это приятно. Иногда еще час проходит, в полном счастье.

Когда я, наконец, начинаю одеваться, мои движения замедленны. У меня появляется некоторое чувство вины, потому что это какой-то импульс во мне — прибыть на обед как можно позже. Это каким-то образом доставляет мне удовольствие — опаздывать.

Люди меня ждут. Люди хотят встретиться со мной. Меня хотят. Я желанна. Но ведь еще совсем недавно меня никто не ждал. Сотни раз никто не хотел видеть маленькую служанку Норму Джин, даже ее собственная мать.

Я чувствую странное удовлетворение, наказывая людей, которые теперь мечтают со мной встретиться. Но, конечно, не их я на самом деле наказываю. А тех людей из прошлого, которые отвергали Норму Джин.

И я ощущаю не просто радость реванша. Меня возбуждает чувство, что это Норма Джин едет на прием, а не Мэрилин Монро. И чем позднее я приеду на обед, тем счастливей будет Норма Джин.

Люди не любят меня за эти опоздания. Они ругают меня. Говорят, что я стараюсь показать, какая я важная птица, и произвести более сильное впечатление своим поздним появлением. Отчасти это верно, но только это Норма Джин хочет доказать свою значительность, а не я.

Недостатки моего поведения в обществе — постоянные опоздания, неумение то и дело расплываться в улыбке на приемах, разыгрывать радость и веселье от встречи с людьми, неспособность болтать не переставая, как попугай с другими попугаями, — все это кажется мне менее значительным, чем недостатки, которые я замечаю в других.

Самое ужасное, на мой взгляд, это когда люди наряжаются и едут на прием, оставляя свое настоящее «я» дома. Они как будто играют на сцене роли других людей. Они демонстрируют свою значительность и хотят, чтобы окружающие замечали только их важное место в обществе, а не их самих. Но еще хуже то, что, когда эти люди ведут светские беседы, они неспособны быть человечными и умными. Они не осмеливаются думать иначе, чем все остальные. Мужчины и женщины не только одеты почти одинаково, но и одинаково мыслят. И они ждут от тебя, что ты будешь говорить только то, что принято говорить на приемах.

Я просто леденею, когда вижу, как знаменитости делают значительные мины. Или с напыщенным видом прохаживаются среди менее знаменитых гостей. Мне нравятся выдающиеся люди, но они нравятся мне только тогда, когда они делают или говорят что-то важное, а не самодовольно принимают поклонение менее важных гостей.

На любом «светском» приеме есть также люди, которые не считают себя выдающимися, хотя они приглашены на важный прием и их имена обязательно появятся в светской хронике. Такие люди обычно просто прогуливаются по залу, словно статисты на съемочной площадке. У них нет своей роли, нет никакого «дела», кроме «заполнения пространства». Но я не испытываю к ним жалости, потому что, как только я подхожу к одной из групп таких статистов, все они начинают балабонить как безумные, и улыбаться, и говорить никому не нужные благоглупости. Я знаю, что они чувствуют, ведь мне еще больше не по себе, чем им, и они хотят показать, как им хорошо и приятно на этом приеме.

Голливудские приемы не только приводят меня в замешательство, но и часто разочаровывают. Разочаровывают, когда я вижу кинозвезд, которыми восхищалась с самого детства.

Я всегда думала, что кинозвезды — это исключительные и талантливые люди, наделенные какими-то особыми свойствами. Встречая их на приемах, я нередко нахожу, что он (или она) совершенно бесцветные или даже отталкивающие личности. Часто я молча стою на приеме, наблюдая, как идеальные киногерои моей мечты превращаются в скучных и заурядных типов».

* * *

Монро была совсем не глупа. Присутствуя на многочисленных деловых встречах, на которые ее постоянно водил Джонни Хайд, она слушала и запоминала. Было ясно, что важным фактором в деятельности студии «XX век — Фокс» была вражда президента компании Спироса Скураса с начальником производства Даррилом Зануком. Третьим участником руководящего триумвирата был Джо Шенк, который занимал нейтральную позицию, но втайне поддерживал Скураса.

Греческий иммигрант Спирос Скурас, которого на студии называли «Старый грек», предпочитал работать в Нью-Йорке и заниматься продвижением фильмов на рынок. Он работал по шестнадцать часов в день и был особенно продуктивен в контактах с прокатчиками.

Скурас стал президентом студии в 1942 году. Лысый, невысокого роста, толстенький, всегда одетый в темно-синий костюм с белым платочком в кармане, Скурас работал как вол, но и любил пожить в свое удовольствие. Рядом с его кабинетом находилась турецкая баня, и два массажиста обрабатывали массивное медведеподобное тело президента, в то время как секретарша, сидевшая за занавеской, стенографировала его указания, произносимые на ломаном английском языке. «Старый грек» был знаменит тем, что мог мгновенно задремать и проснуться через несколько минут совершенно освеженным и готовым к новым многочасовым бдениям. Правда, кое-кто считал, что способность засыпать была не чем иным, как удобным трюком, позволявшим Скурасу отключаться и не слушать то, чего он не хотел слышать.

Со своей стороны, Занук, занимавшийся производством картин в Голливуде, считал своего президента полным идиотом и гордился тем, что Скурас был совершенно отключен от производственных решений. Занук хвастался, что ни разу не послал сценарий в Нью-Йорк. Туда отправлялись уже готовые фильмы. Дымя сигарой и попивая виски, Скурас смотрел их ночами в собственном просмотровом зале.

Но в марте 1951 года Скурас нанес редкий визит на Западное побережье, чтобы присутствовать на конференции прокатчиков. Видимо с подачи Шенка, Мэрилин Монро решила использовать трения между Скурасом и Зануком, чтобы показать себя в лучшем виде и заручиться поддержкой президента. Во время ланча с прокатчиками Мэрилин в прозрачном шифоновом наряде впорхнула в зал и уселась за один из столиков с прокатчиками со Среднего Запада. Скурас не мог не заметить, что появление Мэрилин внесло оживление в зале. Владельцы кинотеатров наперебой стали спрашивать, в каком фильме она сейчас снимается и каковы ее планы. «Об этом надо спросить господина Скураса», — дипломатично отвечала актриса. Скурас, конечно, видел Мэрилин в фильмах «Асфальтовые джунгли» и «Все о Еве», и он также хотел узнать ее планы. Джо Шенк, сидевший рядом со Скурасом за главным столом, сообщил ему, что мисс Монро в настоящее время не снимается и что возможно даже, что ее контракт не будет продлен. Через несколько минут Мэрилин уже сидела рядом с президентом. А через два часа они вместе отправились в ресторан. В тот же день Скурас распорядился подыскать для Мэрилин подходящие сценарии. Так, у Мэрилин появился влиятельный союзник, который и в дальнейшем по мере сил способствовал ее карьере. В этих условиях Занук, оставаясь при своем мнении, все же вынужден был предлагать Монро новые роли.

* * *

1952 год оказался весьма продуктивным для Мэрилин Монро. «Ночная стычка» — в отличие от других ее картин — почти кровавая семейная драма об измене, ревности, предательстве, иллюзии любви... Режиссером фильма был Фриц Ланг²², создатель таких классических лент, как «Метрополис», «М» и «Ярость». Хотя Мэрилин играла второстепенную роль — работницы консервной фабрики, — ее имя было помещено над названием картины вместе с именами исполнителей главных ролей — Барбарой Стенвик, Полом Дугласом и Робертом Райаном. Актер Кит Эндс, игравший возлюбленного Мэрилин, вспоминал, как на съемках в Монтерее (Калифорния), неподалеку от военной базы, постоянно толпились солдаты, смотревшие на Мэрилин, пуская слюни от сладострастия.

Съемки еще не начались, а в популярном журнале «Кольерс» уже появилась большая статья об актрисе под названием «Модельная блондинка 1951 года». Она живописала свою жизнь в самых мрачных красках, рассказывая о страданиях сироты, лишенной родительского тепла и заботы. Материал в «Кольерс» и многие последующие статьи в газетах и журналах вызывали сочувствие публики, и Мэрилин получала множество писем от поклонников.

Между тем на съемках «Ночной стычки» начались те же проблемы. Режиссер поначалу давал указания актрисе, не понимая, что та на самом деле смотрит только на Наташу, которая стояла позади режиссерского кресла и подавала условные знаки. Чтобы Ланг ни говорил, без одобрения Наташи Мэрилин играть не начинала. Даже когда Ланг считал, что сцена снята и следует перейти к следующей, Мэрилин нередко отказывалась следовать его приказам, если результат не полностью ее удовлетворял. Вечно неуверенная в себе, Мэрилин была убеждена, что без Наташи она вообще не сможет сниматься. Ланг, поняв, наконец, в чем дело, пришел в ярость и приказал Лайтесс немедленно убраться со съемочной площадки. Но не тут-то было. Мэрилин стояла насмерть, и в конце концов был достигнут компромисс: Наташа могла присутствовать на съемках, но не подавать никаких сигналов своей подопечной.

К сожалению, постоянные опоздания актрисы на съемку вызвали напряжение в съемочной группе. Мэрилин часто тошнило от нервного напряжения, и ее руки покрывались нервной сыпью. Наконец, Барбара Стенвик, известная своим профессионализмом — она всегда знала свою роль назубок и была точна как швейцарские часы, — заявила режиссеру Фрицу Лангу: «Пусть Монро, по крайней мере, не крутится на площадке, когда она не занята».

Еще до начала съемок Фриц Ланг попросил Кита Эндса помочь Мэрилин освоиться с ролью. Кит, уже имевший опыт работы на Бродвее, согласился. «Все дело было в физической привлекательности Мэрилин, — вспоминал Кит, — но у нее не было настоящего таланта». Позднее, уже под влиянием легенды Монро, Кит сделал существенные добавления к своим впечатлениям об актрисе. «Играть с Мэрилин на площадке было все равно что работать с ребенком или животным. Фриц Ланг дрожал от нетерпения и возмущения, и он был абсолютно прав: все это было ужасно. Но Мэрилин была расчетливая секс-богиня. Когда мы репетировали наши сцены, повторяя тексты снова и снова, она нередко вставала передо мной в коротенькой обтянутой юбке и блузке, из которой выпирали все ее прелести, и спрашивала: «Как ты думаешь, мужчины способны оценить достоинства вот этой линии живота?» В работе над ролью она шла от чувственной стороны образа, и в этом она была подлинная мастерица».

Среди достоинств Мэрилин было ее умение одеваться так, чтобы выделить все прелести своей фигуры. В фильме «Ночная стычка» она просила костюмера смоделировать для нее специальные джинсы, которые бы облегали ее бедра, но выглядели как обыкновенные дешевые брюки из универмага.

Вот как описывал один из участников съемок процесс работы с Мэрилин. Перед началом сцены режиссер репетировал и спрашивал ее, знает ли она, что делать на площадке. «Да, — говорила Мэрилин, — я выхожу, прохожу мимо Барбары, иду к Полу, потом к Роберту и останавливаюсь здесь». Отлично. Гримеры проверяли ее грим, объявлялся небольшой перерыв для установки света. В это время Мэрилин накладывала на щеки тонкий слой вазелина. Она считала, что это создаст правдивую атмосферу страшной жары и духоты. Но когда начиналась съемка режиссер в глазок камеры видел влагу на ее щеках и кричал: «Стоп!» Гримеры убирали вазелин, снова проводилась репетиция, и так несколько раз... Естественно, напряжение на съемочной площадке росло, пока, наконец, Ланг не плюнул и не снял сцену с «вазелином» И что вы думаете, на экране эта испарина на щеках создавала реальный эффект жары и влажности».

Реакция критики была разноречивой. Один из рецензентов считал, что оба актера — Мэрилин и Кит — молодые, красивые, но оба не умеют играть. Но большинство оценило работу Мэрилин скорее положительно. Газета «Лос-Анджелес экзаминер» считала, что Мэрилин показала, что умеет играть и может работать на равных с известными киноактерами. Но еще более убедителен был голос кассы: фильм собрал полтора миллиона долларов. Для зрителей и критиков именно в этот момент родилась Мэрилин — кинозвезда.

Съемки были завершены в феврале, и продюсер начал рекламную кампанию, в которой немаловажная роль отводилась Монро. Но тут разразился грандиозный скандал. Пронырливый журналист обнаружил в доме для душевнобольных в Калифорнии мать Мэрилин, Глэдис Бейкер. Напомню, что Мэрилин и ее рекламный агент распространяли версию о сиротстве актрисы. Новая сенсация могла серьезно повредить карьере Мэрилин. С одной стороны, она лгала насчет сиротства, с другой — содержала мать в больнице для бедных за счет налогоплательщиков, тогда как при ее доходах она могла и должна была поместить мать в хорошую клинику. Киностудия опубликовала разъяснение от имени актрисы, что, мол, она не знала матери, которая долгие годы находилась в сумасшедшем доме. Но что теперь, когда она повзрослела, она получила возможность заботиться о матери.

Как это ни удивительно, и этот скандал не нанес ущерб репутации Мэрилин. Скорее наоборот.

Уже в следующем месяце Глэдис была переведена в частный дом для престарелых и провела там долгие годы, даже после смерти Мэрилин.

Глэдис, при всех ее болезнях, внимательно следила за карьерой дочери и хранила множество газетных вырезок о ее фильмах и жизни. Одно из писем Глэдис дочери сохранилось и было обнародовано уже после смерти Мэрилин:

«Дорогая Мэрилин! Пожалуйста, дитя мое, я хотела бы получить от тебя письмо. Ситуация здесь крайне неприятная, и я хотела бы как можно скорее отсюда уехать. Мне нужна любовь моей девочки, а не ненависть. С любовью. Мама».

* * *

Кроме «Ночной стычки», Монро снялась еще в четырех картинах студии «XX век — Фокс». По большей части это были довольно примитивные, хотя и забавные комедии положений. Например, фильм «Давай поженимся» по сценарию Нанелли Джонсона и в постановке Эдмунда Гулдинга целиком построен на недоразумении... Гражданский судья уже совершил шесть бракосочетаний, когда обнаружилось, что его лицензия на проведение этой церемонии еще не вступила в силу. Одна из шести пар к этому времени уже подала на развод, но пять других получили извещения, что их брак незаконен. Эти пять историй и составляют содержание картины. Героиня одной из них, Аннабель Норрис (ее играет Мэрилин Монро), победительница конкурса красоты штата — «Мисс Миссисипи». Пока жена зарабатывает деньги и славу на конкурсах красоты, ее мужу Джефу приходится заниматься домашним хозяйством и ребенком. Узнав об аннулировании брака, Джеф приходит в восторг: ведь теперь Аннабель не сможет участвовать в конкурсе красоты на звание «миссис Америка». Но Аннабель не теряется: она принимает участие в конкурсе «Мисс Миссисипи» и выигрывает его... Впереди новые конкурсы!

В этом водевиле снимались Джинджер Роджерс²³ и За За Габор, но главной приманкой служила Мэрилин в купальных костюмах. Фильм имел коммерческий успех, а Монро снова продемонстрировала, что ее прелести действуют на публику безотказно. Критика отметила работу актрисы в нескольких благожелательных репликах, но ее актерское мастерство все еще оставляло желать лучшего. Так, ее партнер по фильму Дэвид Уайн вспоминал, что она совершенно не знала, как работать перед камерой. «В одной из сцен я стоял напротив Мэрилин и камера снимала из-за моего плеча, так что свет падал на Мэрилин сверху, над моим плечом. Но Мэрилин все время норовила отступить на шаг назад: тогда моя тень падала на нее и мешала съемке. Так повторялось несколько раз, пока я не придвинул ее к самой стенке, так что ей некуда было отступать».

Еще один интересный эпизод, связанный с этой картиной, — меморандум Даррила Занука продюсеру и сценаристу Нанелли Джонсону о том, что есть опасность вмешательства цензуры, так как не состоящие в браке герои новеллы рожают ребенка. К счастью, эти опасения оказались беспочвенными, и летом 1952 года фильм благополучно вышел на экраны.

Другой проходной работой была лента «Полный дом О'Генри». Там тоже было несколько новелл, и Мэрилин снялась с Чарлзом Лоутоном²⁴ под руководством режиссера Генри Костера. Мэрилин играла проститутку и совершенно не знала, с какого конца подойти к роли. Только объединенные усилия Наташи и Лоутона помогли ей преодолеть обычный страх и неумение вжиться в роль. Все же результат оказался удовлетворительным.

Лоутон играл бездомного по кличке Мыльный. Его герой предпочитал проводить холодные зимние месяцы в тюрьме. С этой целью он каждый раз совершал мелкие преступления и благополучно оказывался за решеткой. Но на этот раз полицейские раскусили маленькие хитрости Мыльного и упорно отказывались его арестовывать. Одним из «преступлений» было приставание к «невинной» молодой девушке, которая на поверку оказывалась проституткой. Роль Мэрилин была крошечная — всего 85 секунд, но в рекламе картины ей отводилось место, равное исполнителям главных ролей — Лоутону, Энн Бакстер, Ричарду Уидмарку...

«Естественно, мисс Монро больше подходит купальный костюм, чем наряд девушки легкого поведения прошлого века», — писал один из критиков, но в целом отношение прессы было снисходительно позитивным.

Примерно того же уровня были и «Обезьяньи проделки» режиссера Говарда Хоукса²⁵ по сценарию Бен Хекта и Лу Дайамонда. Здесь Мэрилин снималась в окружении звезд первой величины — Кэри Гранта, Джинджер Роджерс и Чарлза Кобурна.

...Ученый работает над изобретением эликсира молодости. Подопытная обезьяна подливает эликсир в питьевую воду, и все сотрудники лаборатории превращаются в подростков. Все, кроме секретарши Лоис в исполнении Мэрилин Монро. Возможно, назло Даррилу Зануку, называвшему Мэрилин «пустоголовой», сценаристы сделали ее героиню единственным положительным персонажем фильма.

Режиссер доброжелательно относился к Монро и считал, что та обладает большим актерским потенциалом. Надо только понять, какого рода роли ей подходят. Например, Хоукс был убежден, что фильм «Можно входить без стука» совершенно не соответствовал амплуа актрисы, что ее нужно было снимать в комедиях.

Как только начались съемки, Мэрилин стали преследовать неудачи. Сначала у нее начался приступ аппендицита. В больнице настаивали на операции, но Мэрилин решительно отказалась, так как это повлекло бы остановку съемок на довольно длительный период. Тогда ей заморозили аппендикс, и она вернулась на площадку. Но почти сразу же после возвращения на работу ее вызвал Даррил Занук. На студии стало известно, что Мэрилин два года назад снялась для календаря обнаженной. Эта ее фотография украшала теперь стены гаражей и бензозаправочных станций по всей Америке. О фото пронюхали журналисты, и, по мнению Занука, карьере Мэрилин неизбежно будет нанесен сокрушительный удар. Сам Занук не имел претензий к фотографии, но предупредил: если публика будет возмущена, студии придется уволить Мэрилин.

Монро призналась, что действительно снялась для календаря в 1949 году в момент безденежья, и объяснила, как это случилось.

По общему мнению руководителей студии, Мэрилин должна была отрицать, что обнаженная красотка на красном бархате — это именно она. Но известный журналист Сидней Сольский рекомендовал поступить как раз наоборот. Он убеждал Мэрилин быть искренней с публикой. И актриса последовала его совету. «Ах, этот календарь! — воскликнула Мэрилин, встретившись с журналисткой. — Да, да я и не отрицаю... Ведь он же повсюду! И я совершенно не стыжусь этой фотографии! Что в ней дурного? Я предпочитаю быть честной со своим зрителем».

И зритель снова не подвел: реакция была исключительно благожелательной. Публика восхищалась «мужественной сироткой», «самой потрясающей Золушкой в истории Голливуда»... Спустя два дня, снова по подсказке Сольского, Мэрилин, чтобы закрепить успех, отправилась на свидание с Джо ДиМаджио. Когда эта сенсационная новость «просочилась» в прессу, руководство студии окончательно успокоилось: предполагаемый крах карьеры Мэрилин превратила в очередную победу.

Хотя роман с бейсболистом стремительно развивался, связь Мэрилин с Элиа Казаном продолжалась. Казан в это время давал показания Комитету Конгресса по антиамериканской деятельности. Он был тесно связан с коммунистами, в чем откровенно признался конгрессменам. Поначалу он отказывался назвать имена своих товарищей, о принадлежности которых к американской компартии ему было известно. Перед Казаном стояла непростая дилемма: распрощаться с Голливудом или выдать своих друзей по искусству? И в конце концов режиссер назвал имена своих коллег, включая и Артура Миллера.

Приехав в Голливуд на церемонию вручения «Оскаров», Казан тут же позвонил Мэрилин, так как нуждался в женской ласке, чтобы снять напряжение. Но актриса как раз уезжала на свидание с Джо и обещала приехать к Казану в гостиницу позднее. Добраться до гостиницы ей удалось только под утро, и она объяснила удивленному режиссеру, что больше с ним встречаться не сможет, так как нашла человека, за которого хочет выйти замуж. Естественно, Казан думал, что речь идет об Артуре Миллере. «Он бросил все дела и примчался сюда из Сан-Франциско, чтобы только пообедать со мной», — рассказывала Мэрилин. «Так кто же он?» — воскликнул вконец сбитый с толку Казан. Тогда Мэрилин назвала имя Джо ДиМаджио: «Он хочет жениться на мне, и он мне нравится. Он не похож на всю эту киношную публику. В нем есть чувство собственного достоинства».

Между тем фильм Элиа Казана «Трамвай "Желание"» не получил «Оскара» ни за режиссуру, ни за лучший фильм. Это было наказание за политически некорректное поведение Казана в Конгрессе. Раздосадованный режиссер вернулся в Нью-Йорк, даже не попрощавшись с возлюбленной.

* * *

Борьба Мэрилин со студией из-за Наташи продолжалась и на следующей картине «Можно входить без стука» режиссера Роя Бейкера. Даррил Занук на этот раз предложил Мэрилин сделать пробную съемку. Мэрилин готовилась с Наташей день и ночь, и съемка прошла успешно. Это побудило Занука послать Мэрилин письмо, в котором он убеждал актрису отказаться от услуг Лайтесс. Занук утверждал, что Мэрилин сама способна работать на площадке и не нуждается в помощи тренера. «Вы создали себе Свенгали²⁶, — писал Занук, — и если вы хотите продвинуться в вашей актерской карьере, стать по-настоящему талантливой актрисой, а не только заниматься саморекламой, вам надо освободиться от вашего Свенгали, пока он не уничтожит вас».

Мэрилин поначалу согласилась с доводами Занука. Но когда начались съемки, ей пришлось то и дело звонить Наташе, обсуждать с ней каждую предстоящую сцену. Так что вскоре Мэрилин потребовала вернуть Наташу на площадку.

Тем не менее на съемках она то и дело забывала свой текст, и работа шла исключительно медленно. Как всегда, страх и неуверенность в себе сочетались у Мэрилин со стремлением к достижению идеального результата.

Наташа Лайтесс была для Мэрилин и педагогом, и подругой, и любовницей, и психиатром. Их отношения всегда были драматичными и конфликтными. Они зависели друг от друга. Мэрилин тщательно прорабатывала с Наташей свои роли, даже самые маленькие. Они репетировали часами задолго до того, как Мэрилин появлялась на съемочной площадке. Актриса приходила на съемки с уже готовой ролью, что немедленно вызывало возражения режиссеров. При этом Мэрилин постоянно забывала свой текст и нуждалась в постоянной помощи Наташи во время съемок. Но, с другой стороны, Мэрилин интуитивно знала, когда она играла правильно, а когда нет. Так что она нередко заставляла режиссера снимать множество дублей, пока не добивалась идеального, по ее мнению, результата. Чувствуя, что играет неверно, Мэрилин была не в состоянии исправить положение, а просто требовала новых и новых пересъемок, надеясь, что в какой-то момент получится. Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что теперь все в порядке. Поэтому для режиссеров, коллег-актеров, да и для всей съемочной группы работа с Мэрилин Монро была сплошной нервотрепкой.

В фильме «Можно входить без стука» героиня Монро, Нелл Форбс, работает няней и страдает нервным расстройством, которое началось после того, как ее жених, Филипп, военный летчик, погиб во Второй мировой войне. Она лишь недавно вышла из психиатрической клиники и пытается начать новую жизнь, но прошлое не отпускает ее. Нелл встречается с другим пилотом, Джедом, у которого сложные отношения с певицей Линн. Джед приходит в гостиницу, где Нелл опекает девочку Банни, пока ее родители развлекаются. Когда Джед и Нелл целуются, летчик видит на обеих руках Нелл глубокие порезы — свидетельство попыток к самоубийству. Видя, что она разоблачена, Нелл приходит в ярость. Ей кажется, что Филипп вернулся к ней и она должна за него бороться. В этот момент раздается стук в дверь и Джед прячется в гардеробе. Появляется дядя Нелл, Эдди, лифтер в той же гостинице. Эдди сразу понимает, что Нелл все еще серьезно больна. Когда Эдди обнаруживает Джеда в шкафу, Нелл ударяет дядю тяжелой пепельницей по голове. Джеду удается выскользнуть из номера, а Нелл, считая, что Филипп покинул ее из-за Банни, связывает ребенка. Джед зовет на помощь мать Банни, и они спасают девочку, тогда как Нелл в полном отчаянии угрожает бритвой сотрудникам гостиницы. В конце концов Джеду удается уговорить ее отдать бритву и убедить, что он не Филипп. Полиция увозит Нелл в больницу...

Может быть, впервые здесь Мэрилин досталась драматичная роль, и это при том, что значили в ее семье душевные болезни. Играть в психологическом триллере было ей не под силу даже при самом добром отношении режиссера и коллег. К тому же слабый сценарий, искусственные ситуации и неубедительные диалоги представляли дополнительные трудности для неопытной актрисы. Сценарист и режиссер пытались смягчить характер Нелл, вызвать зрительские симпатии к ней и вообще к душевнобольным людям. Занук даже предложил дать героине фамилию матери Мэрилин, чтобы актриса могла убедительнее сыграть свою роль.

Фильм имел определенный коммерческий успех, покрыв незначительные расходы. Критики дали ему в основном посредственные оценки, отметив, в частности, недостаточность у Мэрилин Монро актерских средств, необходимых для убедительного показа всей гаммы чувств и переживаний героини.

Иначе оценила работу с Монро дебютировавшая в этом фильме Энн Бакстер²⁷. Впоследствии она так вспоминала свою единственную в фильме сцену с Монро. «Мэрилин в этот момент не была ни секс-символом, ни знаменитостью. Я видела перед собой просто страдающую женщину. И она была настолько достоверной, что я не могла не реагировать. Я действительно ответила на ее страдания и боль, так что у меня на глазах появились слезы. Поверьте, такие моменты случаются нечасто, если вообще случаются».

Видимо, впечатлен был и Даррил Занук, потому что он немедленно дал Мэрилин роль в фильме «Ниагара».

* * *

Между тем отношения Мэрилин с Наташей Лайтесс постепенно ухудшались. Несколько эпизодов подорвали доверие актрисы. Так, Наташа стала жаловаться на боли в горле и сказала, что врач нашел у нее опухоль и рекомендовал срочную операцию. Хотя Мэрилин имела теперь достаточный доход, но и расходы ее были велики. Так что выложить тысячу долларов на операцию было для нее нелегко. Тогда Мэрилин продала меховую шубу, подаренную ей Джо, и дала тысячу долларов Наташе, сказав, что «лето слишком жаркое, чтобы носить меха». Но позднее Монро узнала, что Наташа операцию не сделала. Правда, уже после смерти Монро Наташа действительно заболела раком гортани и умерла в 1964 году.

Второй случай был еще более неприятным. Наслышавшись от Наташи и Чехова о Максе Рейнгардте, Мэрилин купила на аукционе рукописи легендарного немецкого режиссера. Вскоре после покупки Наташа сообщила Мэрилин, что неподалеку живет сын режиссера, который сильно нуждается; он мечтает вернуть в семью материалы отца, но не имеет на это средств. Наташа уговорила Мэрилин перепродать ему рукописи за ту же цену. Сердобольная Мэрилин согласилась, но вскоре узнала, что сын Рейнгардта с большой прибылью перепродал рукописи театральному факультету местного университета. По всей видимости, Наташа служила посредником в этой сделке и, может быть, даже получила свою долю.

Тем не менее Мэрилин Монро была нужна помощь Наташи, она все еще зависела от ее присутствия на съемочной площадке. Наташа помогала ей преодолевать неуверенность в себе, что, по свидетельству всех знакомых и коллег актрисы, было ее главной проблемой. «Мэрилин никогда не верила в собственные силы, постоянно нуждалась в поддержке тренеров, преподавателей, так называемых друзей», — вспоминал ее гример и друг Уитни Снайдер. Но психологическая уязвимость сочеталась в ней с сильной волей под маской слабости. Она, например, могла легко отвергнуть кого-то из друзей, если считала, что тот или та предали ее. На разных стадиях ее жизни и карьеры круг ее знакомых постоянно менялся. Причиной тому были два доминирующих свойства ее характера: уязвимость и чувствительность. Страдая комплексом неполноценности, Мэрилин остро реагировала на любые проявления негативного отношения к ней. В то же время она была исключительно чувствительна к человеческому горю. Если она видела плачущего ребенка или голубя, нуждающегося в защите, или голодное животное, она немедленно откликалась и сильно переживала, если не могла помочь.

* * *

Рекламная афиша «Ниагары» подчеркивала два главных аттракциона картины: «Ниагарский водопад и Мэрилин Монро — яростный ураган эмоций, который даже стихия не в состоянии контролировать!»

Мэрилин играла роль Роз Лумис, неверной жены, пытающейся справиться с нелюбимым мужем-невротиком. Джордж только что вышел из психиатрической клиники, но пока он там лечился, Роз нашла молодого любовника, Теда. Все трое отправляются на Ниагарский водопад, где и происходят главные события картины. Джордж подозревает жену в неверности, и Роз договаривается с любовником, что тот убьет мужа. Но в морге Роз, к своему ужасу, опознает труп не мужа, а Теда.

Роз чувствует опасность и пытается бежать, но Джордж находит ее и душит... Спасаясь от полиции, Джордж гибнет в мощных струях Ниагарского водопада...

Студия обеспечила картине широкую предварительную рекламу, делая упор на сексуальную сирену — Мэрилин Монро. Занук поручил режиссуру своему самому доверенному режиссеру Генри Хаттауэю²⁸. Хаттауэй согласился делать фильм без всякого энтузиазма, так как был наслышан о трудностях работы с Мэрилин Монро. Но, к его удивлению, все прошло без сучка и задоринки. Мэрилин являлась на съемки вовремя, помнила свои диалоги, и съемки шли с одного дубля. Вероятно, это было влияние Джо ДиМаджио, который приехал на съемки вместе с Мэрилин. В результате Хаттауэй назвал Монро «лучшей и самой естественной актрисой, с которой я когда-либо работал».

В этом фильме Мэрилин впервые продемонстрировала свою вихляющую походку, и зрители имели возможность наблюдать актрису, которая, направляясь к водопаду, словно приглашала: «Возьми меня, я твоя». Фирменным знаком Мэрилин стали также влажные губы, полураскрытый рот и платиновые волосы. Мужская аудитория была в восторге, тогда как феминистские организации нашли актрису «вульгарной и отталкивающей». Рецензент коммунистической газеты «Дейли уоркер» вынес следующий приговор: «Монро или смешна и нелепа, или же патологически скучна».

Актриса Джин Петере так вспоминала работу с Мэрилин Монро на этом фильме: «Мэрилин должна была произнести одну реплику: «Извините, вы не видели моего мужа?» Пока мы репетировали, она все время смотрела куда-то мимо меня. «Куда это вы все время смотрите?» — спросила я. «На вас». — «Нет, вы смотрите мимо меня». — «Пожалуйста, не заставляйте меня смотреть вам в глаза, иначе я забуду свою реплику», — попросила Мэрилин. «Мэрилин, но ведь мы играем сцену!» — воскликнула я. «Я знаю, знаю», — сказала она. Тут режиссер потребовал, чтобы я перестала командовать и позволила Мэрилин делать то, что она хочет. Только позднее я поняла, что она смотрела поверх меня на Наташу Лайтесс, которая стояла в глубине съемочной площадки и шевелила губами, проговаривая реплику. Вот почему работать с Мэрилин было достаточно трудно». Но большинство съемочной группы считали, что нехватка таланта и профессионализма с лихвой восполняется необычной и таинственной аурой, которую излучала Монро.

Одним из самых впечатляющих моментов фильма была сцена, в которой Мэрилин исполнила свою коронную песню «Поцелуй». На ней было платье кроваво-красного цвета с таким глубоким декольте, что, по словам одного из актеров, сквозь него можно было видеть ее коленки. На съемках этого, весьма эротичного, эпизода съемочная группа была особенно возбуждена, так как актриса не носила нижнего белья. Мэрилин, как известно, любила ходить дома голышом и не считала это чем-то неприличным. Для нее обнаженное тело было таким же естественным состоянием, как еда или сон. Она как-то сказала журналисту Сокольскому, что единственно. что она носит ночью, так это «Шанель № 5». Но студия должна была думать о цензуре, и некоторые сцены с Мэрилин пришлось затемнять для смягчения эффекта соблазнительных кадров.

Пресса в целом оказалась весьма доброжелательной, хотя подчас и ироничной к Мэрилин, а фильм стал крупным коммерческим успехом студии и остался в памяти поклонников актрисы как одна из самых значительных ее работ.

* * *

Почти немедленно начались съемки экранизации популярного мюзикла «Джентльмены предпочитают блондинок», где Мэрилин получила роль Лорелей Лии, наивной и глупой блондинки. Работа шла всю осень 1952 года, вплоть до самого Рождества.

Помимо Мэрилин в картине снялась Джейн Рассел, звезда студии Говарда Хьюза, одолженная для этой роли. Рассел можно назвать темноволосым эквивалентом Мэрилин: примерно такого же роста и с такими же роскошными формами. Но она казалась более земным существом, тогда как Мэрилин была более эфемерной. Как это ни удивительно, актрисы отлично поладили, и работа шла в хорошем темпе. Единственной проблемой режиссера Говарда Хоукса были вечные опоздания Мэрилин. И поскольку в мюзикле были заняты десятки статистов, оркестр и множество технических работников, каждое опоздание срывало или надолго задерживало начало съемок.

Первоначально роль Лорелей предназначалась Бетти Грейбл. Но Занук подсчитал, что Бетти по контракту должна была получить за фильм 150 тысяч долларов, тогда как Мэрилин стоила студии всего 750 долларов в неделю. К тому же Бетти уже пережила зенит своей славы, тогда как Мэрилин становилась все более популярной. Вместо Бетти Занук нанял Джейн Рассел, которая тоже обошлась студии в 150 тысяч.

Джейн Рассел вспоминала о своих встречах с Монро: «Мэрилин была симпатичная, очень застенчивая и нервная. Я обычно заходила в ее уборную и говорила: «Пойдем-ка, мы должны быть на площадке». Она покорно вставала и шла за мной. Я думаю, что если бы так поступали на съемках других фильмов, она бы никогда не опаздывала. Она просто была ужасно запугана».

В фильме было немало забавных сцен и диалогов. Например, когда отец Гэса напрямую спрашивает Лорелей: «У тебя хватает совести стоять передо мной и твердить, что ты хочешь выйти замуж за моего сына не из-за его денег?» Лорелей отвечает: «Да». «Но тогда почему же ты хочешь выйти за него замуж?» — недоумевает богач. «Я хочу выйти за него замуж из-за ваших денег», — чистосердечно признается наивная девушка, которая получает в фильме прозвище «охотница за золотом». Услышав такой искренний ответ, старший Эсмонд восклицает: «А я-то думал, что ты полная идиотка!», на что следует реплика девушки: «Я могу быть умной, когда это нужно, но большинство мужчин терпеть этого не могут».

«Мисс Монро становится частью американской сказки — чувственная блондинка или корыстная простушка, чье очарование оправдывает все эти качества», — писала после этого фильма газета «Моушн пикчерс геральд». Ей вторила «Лос-Анджелес экзаминер»: «...Ее естественные прелести так впечатляют, словно три шарика мороженого в жаркий августовский день».

* * *

У Мэрилин была своя теория, как стать знаменитой, и она поделилась этой теорией с читателями своих рассказов.

«Есть три разных пути, как стать знаменитым в кино. Первый путь чаще случается с мужчинами, чем с женщинами. Это происходит неожиданно, в результате одной-единственной блестяще сыгранной роли. Актер снимается, активно работает, но — никто его не замечает. Затем, внезапно — как это было с Джоном Гарфилдом в прошлом или с Керком Дугласом, Марлоном Брандо, Хозе Феррером²⁹ в недавние времена — он снимается в главной роли и наутро после хвалебных рецензий просыпается знаменитым на всю оставшуюся жизнь.

Иногда это может случиться и с актрисой, но в последнее время я что-то не припомню таких случаев. Актрисы чаще достигают славы другими путями. Первый — ее карьеру организует студия. Когда руководство убеждено, что одна из актрис на контракте обладает «звездным» потенциалом, студия начинает широкую кампанию. Потенциальную звезду окружают учителями и тренерами. Продюсерам и режиссерам студии дают знать, что Некто скоро станет привлекать к кассам миллионы зрителей. И все продюсеры и режиссеры наперебой начинают приглашать потенциальную звезду в свои картины.

В то же время рекламный отдел студии наводняет газеты, журналы и телеграфные агентства массой материалов и фотографий о замечательном характере будущей звезды, о ее детстве, семье... Журналистов светской хроники штурмуют информацией о жизни актрисы, начиная с полдюжины грядущих браков и кончая тем же количеством моднейших автомобилей. И вот у миллионов читателей и зрителей уже создается впечатление, что чуть ли не каждый потенциальный романтический жених борется за право стать мужем будущей звезды и что она получает ведущие роли в половине самых выдающихся голливудских фильмов.

Все это требует немалых расходов и мощных усилий всего студийного механизма, за исключением, конечно, самой молодой актрисы, которую кинобоссы решили сделать звездой.

Еще один путь к славе, возможный для актрисы, — это скандал. Ложись в постель с дюжиной известных донжуанов, разведись с несколькими мужьями, подними шумиху конфликтами с полицией, скандалами в кафе или стань причиной бракоразводных процессов — и спрос на тебя будет такой же, как на Бетт Дейвис или Вивьен Ли³⁰.

Единственная проблема: если ты получаешь известность таким путем, то не всегда возможно поддерживать славу старыми скандалами. Чтобы сохранить «репутацию» в глазах поклонников и голливудских продюсеров, нужны новые и новые «инциденты». А с возрастом делать это становится трудней и трудней. После тридцати пяти, например, устраивать скандалы в кафе или участвовать в любовных треугольниках совсем не так просто, требуется не только участие опытного рекламного агента, но и своего рода маленькое чудо.

Мой путь к славе был совсем иным. Студия никогда не рассматривала меня как «звездный» материал, и идея дать мне главную роль в фильме никогда не приходила в голову мистеру Зануку.

Так что у меня не было шанса быть представленной публике как «Великий Талант».

И студия никогда не вела кампанию по созданию из меня звезды, не рассылала материалов обо мне для прессы и авторов светской хроники. Я не была замешана в скандалах. История с фотографией в календаре всплыла уже после того, как я стала знаменитой повсюду, за исключением студии «XX век — Фокс», возглавляемой мистером Зануком.

До того как новость о моей обнаженной фотографии появилась в печати, я целую неделю пребывала в панике. Я была уверена, что этот эпизод положит конец моей карьере, что студия выбросит меня вон, публика и пресса отвернутся от меня, и я не переживу этот свой «грех». Мой «грех» заключался в том, что, остро нуждаясь в пятидесяти долларах, чтобы выплатить долг за машину, я снялась обнаженной для календаря.

Для молодой хорошенькой актрисы в Голливуде есть много других путей заработать пятьдесят монет, не подвергая опасности свое доброе имя. Я полагаю, что публика прекрасно знала об этом. В результате история с позированием для календаря не стала скандалом и не повредила мне. Она была воспринята скорее как сражение с нищетой, чем грех, который требует наказания.

Через несколько недель после появления информации о фотографии я поняла, что моя репутация не только не пострадала, а, наоборот, упрочилась: миллионы зрителей были тронуты моей недавней бедностью, и им также понравилась сама фотография.

Мой путь к славе был не совсем обычный: слава пришла ко мне по требованию самой публики, и большинство поклонников были в военной форме. Они находились в Корее, на фронте.

Письма стали приходить на студию тысячами и сотнями тысяч. Все они были адресованы мне. Сначала по три с половиной тысячи в неделю, потом по 5—7 тысяч. Я получала в пять раз больше писем, чем тогдашняя главная звезда киностудии Бетти Грейбл³¹.

Сообщения отдела писем привели руководство студии в замешательство. Сотрудники отдела рекламы были вызваны на ковер и должны были ответить, не велась ли какая-то тайная кампания в мою пользу. Нет, никакой. Поток писем шел лишь потому, что зрители видели меня на экране, восхищались и хотели поблагодарить меня и попросить фотографию.

Светская хроника и колонки голливудских сплетниц объявили меня новой любимицей публики. Студия не сообщала им об этом. Пресса просто откликалась на реакцию зрителей, обо мне шли разговоры.

Некоторое время руководители студии хранили молчание. Они делали ставку на другую потенциальную звезду. Мистер Занук считал меня своего рода чудачкой, для которой никто не пошевелил и пальцем и которая, по непонятным причинам, стала поводом для проявления нездоровых вкусов публики.

Мне платили пятьсот долларов в неделю, и я тратила большую часть этих денег на уроки пения, танца и актерского мастерства. Я жила в крошечной комнатушке и была почти на такой же финансовой мели, как и в недавнем прошлом, когда я вообще не имела постоянной работы. Чуть ли не еженедельно мне приходилось занимать десять—двадцать долларов до получки. Разница теперь была только в том, что я могла отдавать долги быстрее, чем раньше, иногда через несколько дней.

Наконец, почта моих поклонников достигла таких размеров, что руководство студии не могло далее меня игнорировать, как невозможно было бы игнорировать землетрясение, перевернувшее письменный стол в кабинете мистера Занука. Сам мистер Занук послал за мной, бегло оглядел и промямлил какие-то поощрительные слова.

Все, что я должна, сказал мистер Занук, это верить ему. Он сделает все для моего блага и поможет мне стать самой большой звездой киностудии.

Я понимала, что не особенно нравлюсь мистеру Зануку, что он и теперь не видит во мне ни таланта, ни красоты, как он не видел это год назад, когда уволил меня за нефотогеничность. Студийные боссы чрезвычайно ревниво относятся к своей власти. Как и политические лидеры, они предпочитают сами выдвигать своих собственных кандидатов на величие. Им не нравится, когда публика поднимает голос и возносит свою собственную «нефотогеничную» избранницу, как бы говоря: «Вот наша девушка».

В недрах студии разгорелась дискуссия, в каких картинах меня снимать. И руководство было по-прежнему уверено, что мое появление — без их ведома — чистая случайность и что через год меня забудут.

Но этого не случилось. И я знала, что не случится. Я знала это уже в тринадцать лет, когда первый раз шла по пляжу в купальнике. Я принадлежала Зрителям и всему миру не потому, что я была талантлива или даже красива, а потому, что я никогда не принадлежала никому и ничему. Публика была моей единственной семьей, единственным моим Принцем и единственным домом, о котором я когда-либо мечтала.

Когда у тебя есть одна-единственная мечта, много шансов, что она реализуется, ведь ты работаешь для этой мечты целеустремленно, не отступая ни на шаг и не отвлекаясь.

Я тяжело и много работала. Я работала на самой студии и вне ее. И я знала, что теперь уже недолго ждать и что мистер Занук предложит мне главную роль в дорогой постановке. Рекламный отдел уже начал суетиться. Пресса отмечала почти бесконечную «неделю Мэрилин Монро». Мои фотографии были на обложке чуть ли не всех журналов.

Люди стали относиться ко мне иначе. Я более не была чудачкой или экзотическим украшением приема, чем-то вроде уличной кошки: теперь уже нельзя было пригласить меня куда-то и немедленно забыть. Я также становилась достаточно известной, чтобы недоброжелатели начали на меня нападать. Знаменитые актрисы говорили про меня гадости, чтобы самим попасть на газетные страницы.

На самом деле своей популярностью я была обязана исключительно мужской части аудитории. Женщины либо делали вид, что я их забавляю, либо откровенно заявляли, что я их раздражаю.

Я не делала ничего вульгарного на экране. Все, что я делала, — это работала по 8—14 часов в день: я играла или училась, старалась развить и улучшить свой талант.

Я все время чувствовала усталость. Хуже того, я чувствовала уныние и скуку. Мир стал бесцветным. Я не была несчастна и я не лежала по ночам без сна вся в слезах. Такого рода сцены остались в прошлом, по крайней мере в это время.

Что же случилось? А то, что, тяжело работая, добиваясь славы, я забыла о радости жизни. Ни от чего я не получала удовольствия. И не было во мне любви к чему-то и к кому-то. Был только успех — его начало.

И вот тогда-то один знакомый со студии мне сказал: «Есть такой парень. Его зовут Джо ДиМаджио».

«Я слышала о нем», — ответила я.

Это было почти правдой. Я слышала имя, но не знала, кто за ним скрывается.

«Ты что, не знаешь, кто он?» — спросил мой друг.

«Футболист или бейсболист, кажется», — сказал я...

«Потрясающе, — засмеялся мой знакомый. — Пора тебе вылезти из твоего кокона под названием «Мэрилин Монро». ДиМаджио — одно из самых громких имен, когда-либо гремевших в бейсболе. Он и сейчас идол для миллионов любителей спорта».

«Он меня не интересует», — ответила я. И на вопрос «почему» добавила: «Да, хотя бы потому для начала, что мне не нравится, как спортсмены одеваются. Не люблю людей в кричащей одежде. В пиджаках в клетку, из которых выпирают мускулы, и в розовых галстуках. Мне становится не по себе».

Но вскоре я была приглашена на обед в ресторан, где среди других гостей был и Джо ДиМаджио».

* * *

«Это был чудесный вечер, и я, как всегда, опоздала.

Когда хозяин стола представил: «Мисс Монро, это Джо ДиМаджио», я была несколько удивлена. Джо ДиМаджио оказался сюрпризом. Я думала увидеть громогласного спортивного вида верзилу. Вместо этого передо мной был сдержанный джентльмен в сером костюме, с серым галстуком и седой прядью в волосах. На его галстуке было несколько синих горошин. Если бы я не знала, что он бейсболист, я бы приняла его за промышленника или конгрессмена.

Он произнес только: «Рад с вами познакомиться» и погрузился в молчание на весь оставшийся вечер. За столом мы сидели рядом. И я только сказала: «У вас заняло много времени так завязать галстук?»

ДиМаджио покачал головой. Я сразу поняла, что этот человек не тратит слов понапрасну. Вести себя таинственно и держать дистанцию, находясь в обществе, — это, кажется, была моя специальность. И я не знала, как это воспримет тот, кто сам вел себя таинственно и отчужденно.

В течение следующего года я поняла, что ошибалась насчет бейсбольного идола. Джо не наигрывал, когда хранил молчание, и он был менее всего странным человеком. Просто это был его способ чувствовать себя хозяином положения.

Возвращаясь к моему первому обеду с мистером ДиМаджио, отмечу, что он не пытался произвести впечатление — ни на меня, ни на кого-либо другого. Другие мужчины беседовали, общались и демонстрировали себя окружающим. Мистер ДиМаджио просто молча сидел за столом. Но каким-то таинственным образом он был самым привлекательным мужчиной за этим столом. Привлекательность таилась в его глазах. Его взгляд был острым и живым.

И тут я обратила внимание на одну странную вещь. Мужчины за столом не выпендривались передо мной и не рассказывали свои истории, чтобы привлечь мое внимание. Они пытались очаровать мистера ДиМаджио. Это было что-то новенькое! Ни одна женщина никогда прежде не могла задвинуть меня в тень. Но это сделал бейсбольный герой, Джо ДиМаджио.

Насколько я могла понять, все в ДиМаджио было необычным. В Голливуде чем важнее человек, тем больше он говорит. Чем лучше он в своем деле, тем больше он хвастается. Согласно этим голливудским стандартам мой сосед по обеденному столу был просто никем. Но я никогда не встречала в Голливуде мужчину, который вызывал бы такое уважение и привлекал такое внимание за обеденным столом, как мистер ДиМаджио. Сидеть рядом с ним было все равно, как если бы вас поместили рядом с павлином, распушившим хвост и сделавшим вас невидимым.

Я приехала на обед смертельно усталой. Теперь же я не чувствовала ни малейшего утомления. Глупо отрицать, что меня влекло к этому человеку. Но я не могла понять почему. Как правило, мне нетрудно ответить на вопрос, что привлекает меня в данном мужчине. Но мистер ДиМаджио был исключением. Мои чувства к этому молчаливому, редко улыбающемуся джентльмену начали меня беспокоить. Какой смысл суетиться вокруг человека, который словно окружен коконом. Но вскоре я поняла. Его молчание не было игрой, это был способ быть самим собой. И я подумала: «Ты научился так молчать и улыбаться в то время, как миллионы людей смотрят на тебя с любовью и восхищением, а ты стоишь совсем один, готовясь к чему-то».

Однако я хотела бы понять, что именно делал мистер ДиМаджио. Я пыталась вспомнить, что делали футболисты в тот раз, когда мой первый муж, Джим Догерти, взял меня на футбольный матч. Но я не могла вспомнить ничего интересного. Я никогда в жизни не видела бейсбольную игру, так что нечего было и стараться представить себе, что столь важное делают игроки на бейсбольном поле. Но теперь я была уверена, что они делают что-то очень важное. Прошел час, но мужчины за столом по-прежнему старались привлечь внимание мистера ДиМаджио и произвести на него впечатление. В этом отношении мужчины сильно отличаются от женщин. Они поклоняются героям своего пола. Невозможно представить себе, чтобы несколько женщин за столом в течение часа льстили и восхищались другой женщиной, будь она трижды чемпионкой.

После моего выступления насчет синей горошинки на галстуке мы не перемолвились с мистером ДиМаджио ни одним словом. Я была заинтригована, но не могла не думать: «Знает ли он, что я актриса? Скорей всего, нет. Наверное, я этого никогда не узнаю. Он, наверное, из тех самовлюбленных мужчин, которые лучше отрежут себе руку, чем проявят интерес к кому-нибудь. Все это напрасная трата времени. Надо сейчас же, не откладывая, ехать домой и о нем забыть».

Я сказала хозяину стола, что устала и что завтра трудный день на студии. Это была правда. Я тогда снималась в фильме «Можно входить без стука».

Когда я встала, мистер ДиМаджио тоже поднялся.

«Могу я проводить вас до двери?» — спросил он.

Я не стала его отговаривать.

У двери он снова нарушил молчание.

«Я провожу вас до машины».

Когда мы подошли к машине, он произнес целую речь.

«Я живу недалеко отсюда, и у меня нет машины. Не подбросите ли меня до гостиницы?»

Я ответила, что буду рада.

Я вела машину уже пять минут и чувствовала, как у меня падает настроение. Мне ужасно не хотелось, чтобы через несколько минут, когда мы подъедем к гостинице, мистер ДиМаджио вылез из машины и ушел из моей жизни, что должно было неминуемо случиться. Я сильно снизила скорость, когда мы начали приближаться к цели.

В этот самый момент мистер ДиМаджио снова заговорил.

«Мне что-то не хочется спать, — сказал он. — Вы не возражаете, если мы немного покатаемся?»

Возражала ли я? Мое сердце стучало как сумасшедшее, и я чувствовала необыкновенное счастье. Но я только кивнула и сказала: «Сегодня чудная ночь для прогулки».

Мы ездили вокруг три часа. После первого часа я начала кое-что узнавать о Джо ДиМаджио. Он был членом нью-йоркской бейсбольной команды «Янки», входящей в американскую лигу. И он всегда волновался, встречаясь с девушками. Как правило, все было отлично на первом свидании. Сомнения начинались на втором. Что касается третьего свидания, то оно случалось крайне редко. У него был преданный друг по имени Джордж Солотейр, который вступал в дело, и девушка больше не появлялась.

«Скажите, а мистер Солотейр сейчас с вами в Голливуде?» — спросила я.

Он ответил утвердительно.

«Я постараюсь не затруднять его, когда он начнет отгонять меня от вас».

«Я не думаю, что на этот раз мне придется прибегнуть к услугам моего друга», — ответил мой спутник.

После этого мы не разговаривали примерно полчаса, но я не возражала. Инстинктивно я чувствовала, что нового комплимента от мистера ДиМаджио скоро не дождешься. Я была рада единственному и была готова хранить молчание.

Тогда он заговорил снова.

«Недавно я видел вашу картину», — сказал он.

«Какую именно?»

«Не фильм, а фотографию в спортивном журнале».

Я помнила это фото. Студия послала меня участвовать в рекламной кампании в Пасадине, где бейсбольная команда из Чикаго готовилась к новому сезону на Восточном побережье. На мне были коротенькие шортики и лифчик, и спортсмены по очереди поднимали меня, сажали на плечи и подпрыгивали, пока фотограф делал снимки.

«Я думаю, вас снимали для рекламы тысячи раз», — сказала я.

«Не совсем так, — ответил мистер ДиМаджио. — Лучшие мои снимки были с Этель Барримор³² и генералом МакАртуром³³. Но вы красивее».

Такое признание произвело на меня странное впечатление. Я читала тонны писанины о моей красоте, сотни мужчин говорили мне, как я прекрасна. Но теперь впервые мое сердце ёкнуло от слов мистера ДиМаджио. Я знала, что это значило, и загрустила. Что-то завязывалось между мной и мистером ДиМаджио. Поначалу нередко все было приятно и волнующе. Но кончалось одним и тем же — скукой.

Я подумала, как глупо кружить вот так вокруг Беверли-Хиллз, словно это полицейская патрульная машина.

Но это не было глупо».

* * *

Мэрилин Монро довольно подробно и правдиво описала свое знакомство и отношения с ДиМаджио. Джо в 37 лет ушел из большого спорта, но был в отличной форме и зарабатывал много денег, представляя разные спортивные фирмы. Роман молодой кинозвезды и самого знаменитого спортсмена Америки был сущей находкой для журналистов и папарацци. Многие задавали ей вопрос: останется ли она в кино? Но актриса неизменно повторяла, что не собирается бросать карьеру в Голливуде. Иногда внимание толпы было обращено на Мэрилин, но нередко, особенно в Нью-Йорке и Сан-Франциско, болельщики окружали ДиМаджио, требуя автографы.

«Мне нужно проявлять особую осторожность, когда я пишу о своем муже Джо ДиМаджио. Многие вещи, которые мне кажутся нормальными или даже желанными, вызывают у него досаду или обиду. Он не любит фотографироваться и давать интервью. Даже сам факт приглашения участвовать в рекламной кампании приводит к взрыву сильнейшего возмущения. Джо не слишком заботит, что о нем пишут в газетах, но он категорически против собственного участия в том, что может способствовать его популярности или привлекать внимание публики. На самом деле рекламная шумиха, да и любые другие, казалось бы, совсем невинные попытки умножить его популярность раздражают его больше всего.

Реклама стала одной из проблем в наших отношениях после трехчасового кружения по Беверли-Хиллз в ту первую ночь.

«Не знаю, смогу ли я вынести всю эту сумасшедшую шумиху вокруг тебя», — сказал Джо.

«Ты не должен иметь к этому никакого отношения», — возразила я.

«К сожалению, я имею прямое отношение. И это меня беспокоит».

«Это часть моей карьеры, — настаивала я. — Когда ты был бейсбольной знаменитостью, ты ведь не прятался от фотографов».

«Именно это я и делал».

«А я не могу».

«Я в этом не уверен», — покачал головой Джо.

«Ты что хочешь, чтобы я спряталась от всех в каком-нибудь подвале?» — спросила я.

«Посмотрим, что можно сделать», — сказал Джо.

Было немало такого, что он хотел бы «изменить». Например, глубокий вырез моих платьев и костюмов.

Тут я ему уступила. Я больше не надевала таких платьев. На смену им пришла одежда с разного рода воротничками. Вырез заканчивался где-то прямо у шеи.

Я отложила спор о декольте на будущее. Но после моего приключения с армией во время конкурса красоты в Атлантик-Сити я начала подумывать, что, может быть, Джо прав и его позиция — «не показывай им ничего» — имеет серьезные основания.

Между тем, ситуация на студии с каждым днем ухудшалась. Во всяком случае каждый раз, когда я об этом думала, она казалась мне все хуже.

Среди многих претензий ко мне руководства студии был, в частности, тот факт, что я заставила мистера Занука целый час прождать меня на церемонии вручения какой-то премии. Он упрекал меня в том, что я сделала это нарочно. Но это неправда. Я была на съемке, и мне понадобился час, чтобы снять грим и привести в порядок прическу.

Но заставить мистера Занука меня ждать было делом второстепенным среди многих гораздо более серьезных проблем. Даже вопрос об увеличении зарплаты был второстепенным — как для меня, так и для студии. Когда кто-то из контрактных актеров привлекает публику, это означает миллионы долларов прибыли. И каждая студия понимает, что следует позаботиться о финансовом благосостоянии курицы, которая несет золотые яйца. По крайней мере до тех пор, пока она продолжает их нести.

Подлинная сложность была совсем в другом. Я хотела, чтобы ко мне относились как к человеку, который кое-чего добился и имеет какие-то права. И я считала, что кое-чего добилась, с тех пор как покинула сиротский приют. Когда я попросила дать мне заранее сценарий фильма, в котором должна была играть главную роль, мне сообщили, что мистер Занук не считает это нужным. В свое время мне пришлют мою роль для запоминания и пригласят на репетицию.

Фильм назывался «Девушка в розовом трико». Это был повтор старой ленты с участием Бетти Грейбл.

Название меня беспокоило. Я работала из всех сил, чтобы стать настоящей актрисой. Я понимала, что студия хочет заработать, показывая меня в розовых трико в пошлом фильме, но я-то этого не хотела.

Я поставила студию в известность, что не согласна сниматься в «Розовых трико», пока не прочитаю сценарий и не одобрю его. В ожидании ответа я улетела в Сан-Франциско к Джо.

Поначалу студия решила временно освободить меня от работы и прекратить выплачивать еженедельную зарплату. Я не возражала. Затем они передумали и сообщили, что восстанавливают меня на работе и платят зарплату. Я опять не возражала.

После этого почта доставила мне копию сценария. Я прочитала текст и призадумалась.

Это было еще хуже, чем я опасалась. Сюжеты киномюзиклов обычно скучны при чтении. Но этот сценарий был ниже самого низкого уровня скучности. Он был просто глуп, даже при том, что действие происходило в 90-е годы девятнадцатого века.

Моя героиня — чопорная и добродетельная школьная учительница — решает стать танцовщицей в сомнительном заведении на Бауэри, чтобы подкопить деньжат и помочь жениху выучиться на доктора. Жених и его вдовая мамочка принадлежат к высшему обществу, но бедны, как кладбищенские крысы. Занудная, насквозь схематичная особа в розовых трико была самой идиотской героиней, которую мне когда-либо приходилось играть.

Какой смысл быть кинозвездой, если ты должна играть роли, за которые тебе заранее стыдно? Когда я представляла, как Джо или кто-то из моих друзей увидят меня на экране в роли училки, виляющей задницей во имя благородной цели развития медицины, я краснела до слез.

Мало того, «Розовое трико» в конце концов выходит замуж не за «Человека из Высшего Общества», во имя медицинского образования которого она пошла плясать в сомнительный кабак, а за владельца этого заведения, человека с грубой внешностью, но золотым сердцем.

Я отослала сценарий обратно, сообщив, что сниматься в этом фильме отказываюсь.

Я слышала от разных людей, что сценарий этот никому на студии не нравился. Даже абсолютная уверенность мистера Занука, что у него на руках потенциальный шедевр, повествующий о скромных, но интересных людях, была поколеблена, когда один из ведущих режиссеров студии отказался снимать картину.

Но мне это никак не помогло. Весь мир мог отвергать эту картину, включая зрителей, но виновата во всем была я. И все благодаря моей репутации у руководства студии. В их глазах я была чудачкой, которая преуспела вопреки их сведущему мнению.

Я не сердилась, но мне было грустно. В то время как весь мир смотрел на актрису по имени Мэрилин Монро, мистер Занук, в чьих руках находилась моя актерская судьба, видел только Норму Джин и относился ко мне точно так, как люди относились к Норме Джин.

Джо и я уже несколько месяцев обсуждали вопрос о женитьбе. Мы знали: этот брак не будет легким. С другой стороны, мы не могли вечно находиться в роли разлученных любовников. Раньше или позже это начало бы вредить обеим нашим карьерам.

Публику не очень беспокоит, когда люди живут вместе вне брака, в том случае, если это состояние временное и есть уверенность, что они его постепенно преодолеют и поженятся. Было бы странно, если бы публика реагировала на такую ситуацию негативно, учитывая, что, по статистике доктора Кинси³⁴, 80 процентов американских женщин вступало в половую связь с будущими мужьями до брака.

После долгих объяснений мы с Джо решили, что если мы не можем расстаться друг с другом, то брак будет единственным выходом из такого положения. Мы оставили открытым только вопрос о времени и месте.

Однажды Джо мне сказал:

«У тебя конфликт со студией, ты не снимаешься, так почему бы нам не пожениться сейчас? Я все равно должен лететь в Японию по бейсбольным делам, и мы могли бы провести там наш медовый месяц».

Таков Джо ДиМаджио — всегда хладнокровный и практичный. Когда я возбуждаюсь при виде своей фотографии на развороте в каком-то журнале, он улыбается и спрашивает: «Все это хорошо, а денежки где?»

«Да это же бесплатная реклама», — кричу я.

«Деньги лучше», — говорит он тихим голосом человека, знающего, что выиграл спор.

Итак, мы поженились и отправились в Японию в свадебное путешествие.

Я никогда не планировала и никогда об этом не мечтала — стать женой выдающейся личности. Точно так же и Джо никогда не думал жениться на женщине, которая на восемьдесят процентов состоит из рекламы.

По существу, мы были очень похожи. Моя реклама, как и слава Джо, — это нечто, что существует помимо нас. Это не имеет ничего общего с тем, что мы есть на самом деле. Что я значу для Джо, я еще не слышала от него. Он не большой говорун. Для меня Джо — это человек, чью внешность и чей характер я люблю всем сердцем».

Проблемы и конфликты начались почти сразу. У них были совершенно разные интересы, привычки и требования. Почти все друзья бейсболиста старались держаться подальше от киноактрисы. Хотя у Мэрилин не было образования, она тяготела к интеллектуальным знакомствам, а таких людей в окружении ДиМаджио не было вовсе. Спортсмен взялся охранять будущую супругу от голливудских акул и «обманщиков». Само собой разумеется, что Наташа Лайтесс была сразу же отнесена к числу «обманщиков» и стала смертельным врагом ДиМаджио и его окружения. Он обзывал Наташу пиявкой. Наташа тоже не стеснялась в выражениях, когда речь заходила о новом друге Мэрилин. «Скучный грубиян, который относится к своим женщинам как к подстилке». «Он, может быть, и знаменитый спортсмен, — говорила Наташа, — но совершенно неровня Мэрилин. Я сомневаюсь, что он хоть раз в жизни взял в руки книгу». Наташа была потрясена, что ее ученица могла упасть так низко и влюбиться в такого человека.

Мэрилин всячески пыталась приспособиться к образу жизни своего жениха. Они старались не обсуждать спорные темы, чтобы сохранить и без того непрочные отношения.

Мэрилин знала, что Джо обычно проводил время в барах и клубах со своими друзьями-спортсменами, где обсуждались главным образом две темы — спорт и бабы. Она понимала, что для него общение с женщиной является своего рода уступкой. Мэрилин хотела бы ходить с Джо на танцы, но он не любил танцевать. Были только две вещи, которые их объединяли, — рыбная ловля и постель. С Джо Монро словно вновь открыла для себя смысл слова «любовь». Казалось, ничто не доставляло Мэрилин такого удовольствия, как заниматься любовью.

Они решили пожить вместе, привыкнуть друг к другу, чтобы лучше подготовиться к браку. А тем временем Мэрилин продолжала активно и довольно успешно сниматься и не собиралась прекращать работу в кино ради того, чтобы ублажить своего мужа...

«Как выйти замуж за миллионера». В этой картине снимались, помимо Мэрилин, еще две звезды — Бетти Грейбл (это ее последняя работа для студии «XX век — Фокс») и Лорен Боколл³⁵. Хотя Мэрилин была еще начинающей актрисой, ее имя стояло в титрах первым, и все внимание рекламного отдела студии, а также фотографов и репортеров было отдано именно ей. Готовясь к этой работе, Мэрилин активно занималась с Михаилом Чеховым, а также наняла преподавателя танца и мимики Лотту Гослар.

...Три подружки — Пола (Монро), Локо (Грейбл) и Шатце (Боколл) сняли роскошную квартиру, чтобы начать охотиться за богатыми мужьями. По ходу сюжета они попадают в самые разнообразные, запутанные и весьма банальные ситуации, в результате которых все девушки выходят замуж за богачей.

Режиссер картины, иммигрант из Румынии Жан Негулеску, уделял много внимания Мэрилин, старался не реагировать на ее постоянные опоздания и капризы. Например, по роли героиня Мэрилин носила очки и нередко попадала в комические ситуации из-за близорукости. Мэрилин страшно возмущалась, что ей приходится носить очки, и хотела играть роль Локо. Но режиссер убеждал ее, что именно роль Полы докажет всем, что она стала настоящей профессионалкой. Когда Мэрилин спросила режиссера, как ей подойти к своей роли, он ответил: «Не продавай секс. Ты сама воплощение секса. Ты институт секса. Единственный мотив в этом фильме, что ты без очков ничего не видишь, как летучая мышь». Ее близорукость многократно обыгрывалась в фильме и была источником множества комических ситуаций.

Негулеску рассказывал своей возлюбленной, актрисе Джейн Питерс: «Мэрилин все делает неправильно, всех приводит в бешенство. Но вот ты идешь в просмотровый зал, смотришь ее на экране и восклицаешь: «Здорово!»

Отрывочные воспоминания о работе над фильмом и встречах с Мэрилин оставила Лорен Боколл: «Мы все чувствовали, что должны как-то заботиться о Мэрилин. Мы нередко ждали ее одиннадцать часов, а ее все нет. Я часто говорила ей: «Не давай студии эксплуатировать себя». Для студии она была товаром, дойной коровой... Она нередко обращалась ко мне: «Давай поговорим. Здесь мне совершенно не с кем разговаривать». Ей нужен был кто-то. Она была совершенно одинока... Впервые я встретила ее с Джонни Хайдом, когда он был ее агентом. Он привел ее в ресторан «Романофф», а я была там с Боги (Хэмфри Богарт. — В.Г.) и Нанелли Джонсоном... Мэрилин побывала у нас дома только один раз. Она всегда была немного печальна. Она мне нравилась, но не потому, что я могла о чем-то с ней беседовать. Казалось, она постоянно находилась в состоянии замешательства. Она хотела быть лучше. Она хотела быть счастливой. Но было слишком мало людей, которым она могла бы довериться. Она обожала Джо ДиМаджио. Он был предан ей до конца. Можно было подумать, что это идеальный брак, но, увы, это оказалось не так... В ее жизни было немало пиявок. И она слишком часто ошибалась в выборе друзей... Она всегда опаздывала. Но я думаю, что причиной был постоянный страх. Она не могла справиться с окружающей жизнью, была не в состоянии оказаться лицом к лицу с поставленными перед ней задачами... На съемках с Мэрилин почти всегда приходилось делать множество дублей: некоторые — потому что она забывала текст, другие — потому что Мэрилин была неудовлетворена своей работой. Это раздражало, но я не могла на нее сердиться, в ней не было злости, враждебности и обычного для кинозвезд сволочизма».

Критики и зрители единодушно расхваливали фильм, который к тому же принес студии изрядный доход: это была самая прибыльная из всех картин с участием Монро.

В том же 1953 году Мэрилин первый и последний раз приняла участие в телевизионном шоу, комедийной программе Джека Бенни. Собственно говоря, студия позволила ей пойти на телевидение для того, чтобы рекламировать новую картину «Джентльмены предпочитают блондинок».

По общему мнению, Мэрилин выступила довольно удачно, была естественна и не уступала опытному профессионалу Джеку Бенни.

По незамысловатому сюжету Джек во сне смотрит фильм «Джентльмены предпочитают блондинок» и видит себя рядом с Мэрилин Монро. Но когда он просыпается, рядом с ним оказывается какая-то жирная тетка. Он гонится за ней, как вдруг перед ним — настоящая Мэрилин Монро. «Почему ты убегаешь от меня?» — спрашивает ведущий. «Потому, что, когда я тебя вижу, я перестаю владеть собой, — отвечает звезда. — Ты такой сильный, а я вся слабею, когда ты смотришь на меня своими большими голубыми глазами. Я просто... Я просто...»

Юмористический эффект возникал еще и потому, что Джим Бенни был средних лет лысеющим господином непривлекательной наружности. Джим невероятно горд, он подмигивает зрителям и спрашивает актрису, не пригласит ли та его в свой следующий фильм на роль героя-любовника. На что Мэрилин отвечает, что должна получить разрешение главы студии Даррила Занука. «Почему? Кого же тогда имеет в виду мистер Занук?» — удивляется Джим. «Себя», — следует ответ Мэрилин. Джим Бенни предлагает ей выйти за него замуж, и когда та напоминает о разнице в возрасте, он уточняет, что разница-то невелика: «Тебе 25, а мне 39». — «Да, — парирует Мэрилин, — но что будет через 25 лет, когда мне будет 50, а тебе только 39».

* * *

Мэрилин рассказывает:

«Студия постоянно придумывала новые и новые способы меня рекламировать. Однажды они решили, что я должна возглавить парад в Атлантик-Сити, где проходил конкурс красоток в купальниках на звание «мисс Америка». Конечно, я не участвовала в конкурсе, но была своего рода официальным лицом.

Все шло хорошо, пока не вмешались Вооруженные силы США. У армии тоже имелся рекламно-пропагандистский отдел. Офицер из этого отдела поинтересовался, не соглашусь ли я помочь им рекрутировать в армию девушек, готовых послужить «дяде Сэму».

Я сказала, что с удовольствием это сделаю.

На следующий день армейский фотограф попросил меня позировать в окружении хорошеньких девушек, одетых в военную форму. Я же, не будучи на военной службе, была в обычном дневном платье. Правда, тогда Джо еще не победил в нашем споре о глубине выреза. Но, клянусь, это было во всех отношениях приличное платье. В нем можно было ехать в трамвае, не вызывая беспокойства пассажиров.

Беда в том, что один расторопный фотограф сообразил, что можно получить более выразительные снимки, если найти ракурс сверху. Я и не заметила, что он нацелил на меня камеру прямо с балкона надо мной. Ведь я позировала для фотографа, стоявшего передо мной.

На следующий день разразился скандал. Фотография, «снятая сверху», вызвала резкое осуждение одного армейского генерала. Он сказал, что это дурной пример для Вооруженных сил и для родителей рекрутов, которые подумают, что их дочери в армии могут попасть под дурное влияние подобных женщин, выставляющих напоказ свои прелести.

Я считала, что это нечестно. Я и не собиралась демонстрировать свою грудь и не имела понятия, что фотограф подсматривал за мной сверху. Конечно, никто мне не поверил. Журналист Эрл Вильсон, который специализировался на описании женских прелестей в газете «Нью-Йорк пост», интервьюировал меня по телефону.

«Ну перестань, Мэрилин, — кричал он. — Разве ты не наклонилась вперед для этого снимка?»

Я сказала, что нет. Это фотограф наклонил свой аппарат вперед и вниз.

Во всей этой истории я чувствовала себя чрезвычайно глупо. Поразительно, что чуть-чуть обнаженная женская грудь может стать причиной общенационального переполоха. Можно подумать, что все остальные женщины прячут свои груди в сейфе. Я не придавала слишком большого значения этой рекламе, хотя чувствовала, что переросла «голую фазу» моей кинокарьеры. Я надеялась, что пришло время, когда найдут признание другие мои способности. Печально, что такая реклама вызывает поток писем разных чудаков и придурков. Эти письма часто просто пугают. Например, автор письма отрывает кусок «фотографии с грудью», пишет поперек грязные слова и шлет без подписи. Или даже с подписью. И были еще более отвратительные оскорбления, угрозы и извращения, отправленные мне по почте мистером и миссис Аноним».

* * *

В начале пятидесятых годов случилась еще одна важная встреча, оставившая глубокий след в жизни Монро. Ее учителем стал Михаил Чехов.

Знакомство Мэрилин с Чеховым произошло следующим образом. В 1951 году приятель Мэрилин, известный актер Джек Паланс, настоятельно рекомендовал Мэрилин записаться в класс Чехова. Преподаватель был сильно загружен на студии, так что не сразу согласился взять еще одну ученицу, да еще частную, но Джек Паланс уговорил Чехова, и первая встреча состоялась. Уже после первого занятия Мэрилин подарила учителю бюст Авраама Линкольна с выгравированной надписью. «Это человек, которым я восхищалась еще со школьных лет, — сказала Монро. — Теперь таким человеком стали вы». Михаилу трудно было устоять перед женской красотой, так же как Мэрилин перед истинным талантом. Занятия, как правило, проходили индивидуально, и первая же роль, которую учитель начал с ней репетировать, была Корделия. Мэрилин с восторгом рассказывала об этом журналисту: «Я только на минутку вышла из комнаты, а когда вернулась, то увидела подлинного Лира. Михаил, казалось, не сделал для этого ничего — не надел костюм, не наложил грим, даже не встал со стула. Но произошло подлинное чудо перевоплощения. Я никогда не видела ничего подобного в своей жизни. Это случилось в одно мгновение. Он был Лиром, и я стала Корделией». А Михаил Чехов в свою очередь рассказывал своей жене Ксении, как удивительно чувствительна Мэрилин, как тонко она реагирует на указания и советы. Михаил Чехов, или, как она называла его, Миша, стал ее настоящим другом, учителем и добрым советчиком. Позднее Ксения вспоминала, что ее муж высоко ценил работу Мэрилин над ролью Корделии. Как и Наташа, Чехов был убежден, что Монро попусту расходует свой талант на бессмысленные экранные роли. В отличие от Ли Страсберга Чехов никогда не считал, что Мэрилин может играть на сцене. Ее место было в кино, но в ролях более глубоких и драматичных. Так что когда Мэрилин показывала ему предлагаемые ей сценарии, он стучал кулаком по столу и чуть не плакал от бессильной злобы.

Друг и помощник Чехова по актерской школе Джордж Жданов как-то сказал Чехову в минуту ностальгии и душевного упадка, столь свойственного славянской душе: «Миша, что мы делаем здесь, в Голливуде? Разве наша задача готовить хороших актеров для Луиса Майера?» — «Нет, конечно, — ответил Чехов. — Наша задача — помочь людям духовно расти, становиться лучше».

Чехова и Мэрилин объединяла ненависть к коммерческому кино, которое предлагало ей вечное амплуа глупой блондинки, и к боссам киностудий, видевшим в ней лишь дойную корову. В дальнейшем это привело ее к браку с Артуром Миллером и к тесной связи с Ли Страсбергом.

Чехов стал еще одной фигурой, заменившей ей отца. Так можно объяснить особую духовную близость молодой актрисы к знаменитому русскому педагогу. С ним она окунулась в мир Достоевского, Гауптмана, Гоголя, Ибсена, в то время как на студии она снималась в ролях самого низкого пошиба. Только с Чеховым она начала понимать, что такое актерское искусство и как много может добиться талантливый актер.

Отношения учителя и ученицы не всегда были безоблачными. В большинстве случаев конфликты возникали из-за хронических опозданий Мэрилин. Она опаздывала везде — на съемки, на интервью, на приемы... Чехов, в конце концов, предложил ей на время прекратить уроки, надеясь, что опоздания — это лишь временное явление. В ответ он получил записку следующего содержания: «Господин Чехов! Пожалуйста, не бросайте меня пока. Я понимаю и сильно переживаю, что я испытываю Ваше терпение. Я отчаянно нуждаюсь в занятиях и Вашей дружбе. Я позвоню Вам в скором времени. С любовью. Мэрилин Монро».

Когда Мэрилин позвонила, конфликт был улажен. И Чехов старался приспособиться к расписанию Мэрилин. Он понимал, что по мере роста популярности Мэрилин все чаще оказывается в путах страхов и нервных срывов.

Племянник Антона Чехова, Михаил, с детства жил в театральной среде. Он был отлично образован, в том числе и в области философии. Шестнадцати лет Михаил стал студентом театральной школы Суворина в Санкт-Петербурге. После окончания школы он вошел в труппу Суворинского театра. Уже в тот период Михаил испытал первые приступы наследственного алкоголизма, болезни, которая мучила его долгие годы. В 1912 году послу удачного прослушивания Михаил был принят в труппу Московского художественного театра. О нем есть у Станиславского в дневнике: «Талантлив, с обаянием, одна из реальных надежд на будущее». Восприняв метод Станиславского, Чехов, тем не менее, чувствовал близость к творчеству Мейерхольда и Вахтангова. Он предпочитал их символизм приземленному реализму Станиславского.

В 1917—1918 годах Михаил Чехов переживал творческий и личный (алкоголизм) кризис. Спасло его обращение к антропософии Рудольфа Штайнера. В результате Чехов оказался в оппозиции к учению Станиславского. Он отвергал теорию своего учителя, делавшего упор на личность актера и его чувства, считая, наоборот, первостепенными характер и умение актера перевоплощаться в создаваемый образ. Он подчеркивал важность воображения в противовес личным, актерским переживаниям и чувствам, на что делал ставку Станиславский. В 1928 году Чехов выпустил книгу «Путь актера», в которой подвел итоги своей актерской судьбы в России. В 1927 году он снялся в главной роли в фильме «Человек из ресторана» (реж. Яков Протазанов) и в других картинах. Усиление диктатуры Сталина заставило его уехать за границу — он жил и работал в Латвии, Литве, Германии, Франции, Англии, пока ветер странствий не забросил Чехова в Америку, где поначалу он открыл свою школу-студию в небольшом городке штата Коннектикут. Среди его учеников был, в частности, и Юл Бриннер³⁶. В 1942 году Чехов переехал в Голливуд, где снялся в нескольких фильмах, главным образом в характерных и этнических ролях, например в просоветской картине «Песнь о России», и продолжал преподавательскую деятельность. Он работал с такими звездами американского кино, как Энтони Квинн, Грегори Пек, Ингрид Бергман, Джек Паланс.

Одна из учениц русского артиста в Америке, Джоанна Мерлин, писала: «Занятия Чехова основаны на целостной философии и на синтетических, а не аналитических методах. За последние годы восточные философские учения стали популярными на Западе, и современные студенты применяют их к актерскому искусству. Благодаря знакомству с йогой и медитацией студенты учатся прислушиваться к своим интуитивным реакциям, и именно в них и заключается суть чеховской техники». За год до смерти Михаил Чехов напишет в письме: «Конечно, кое-что мне чуждо в Америке, но я так благодарен этой стране, что она приютила нас после долгих и мучительных скитаний, что не думаю и не хочу думать о том, что здесь мне чуждо».

В США вклад Чехова в развитие американской сценической культуры был признан бесценным.

Умер Михаил Александрович Чехов 30 сентября 1955 года от болезни сердца. Мэрилин Монро считала его выдающимся и блестящим человеком. Ее уважение к нему и благодарность за уроки и долготерпение были безграничны. Смерть Чехова была одним из самых сильных потрясений в жизни Мэрилин.

* * *

Давайте познакомимся теперь с тем, что написала Мэрилин Монро о своем любимом учителе.

«Самым блестящим человеком из всех, кого я знала, был Михаил Чехов, актер, педагог и писатель. Он был дальним родственником Антона Чехова, великого русского драматурга. Михаил Чехов — человек необыкновенной духовной наполненности. Он самоотверженный, он почти святой, но при этом очень остроумен. В России Михаил был лучшим из всех русских актеров. И в Голливуде те фильмы, в которых он сыграл, считаются выдающимися. Пожалуй, не было такого характерного актера, который бы мог с ним соперничать, кто мог бы сыграть и клоуна, и Гамлета, и любовные сцены даже наполовину так талантливо, как Чехов. Но Михаил ушел из кино. Последняя его картина называлась «Призрак розы»³⁷, и его игра была признана блестящей.

Теперь Михаил Чехов посвятил себя писательству, садоводству и обучению актерскому мастерству. Я попала в небольшую группу счастливчиков. Общаясь с Чеховым, я узнавала не только тайны актерского мастерства. Он учил меня психологии, истории и воспитывал вкус к искусству. Мы читали множество пьес. Михаил рассказывал об их героях и о разных приемах исполнения этих ролей. Я никогда в жизни не слышала ничего более увлекательного, чем беседы Чехова. Каждый раз, когда он говорил, слова приобретали более глубокий смысл и значение.

Как-то мы с Михаилом работали над сценой из «Вишневого сада». Работа над сценой дома у Михаила была гораздо более увлекательной, чем участие в съемках любого из фильмов, в которых мне приходилось сниматься. Актерское мастерство становилось центральным элементом. Это было искусство, целиком принадлежавшее актеру, а не режиссеру или продюсеру, или людям, на чьи деньги была куплена киностудия. Это было искусство, превращавшее тебя в кого-то другого, стократно укрупнявшее и твою жизнь, и твой ум. Я всегда любила актерскую работу и постоянно хотела учиться. Но когда я работала с Чеховым, искусство актера становилось больше, чем профессией. Оно становилось своего рода религией.

Посреди сцены из «Вишневого сада» Чехов внезапно остановился, на минуту прикрыл рукой глаза и взглянул на меня с мягкой улыбкой.

«Можно я задам вам личный вопрос?» — спросил он.

«Все что угодно».

«Скажите мне правду. Когда мы играли эту сцену, вы думали о сексе?»

«Нет. Ведь в этой сцене нет никакого секса. Я и не думала ни о чем таком».

«И не было ни одной, самой крошечной мысли об объятиях или о поцелуях?» — настаивал Михаил.

«Ни одной, — сказала я. — Я полностью концентрировалась на содержании отрывка».

«Я вам верю, — сказал Михаил. — Вы всегда говорите правду».

«Вам», — уточнила я.

Несколько минут он ходил взад и вперед по комнате, а потом продолжил: «Это очень странно. Когда мы репетировали сцену, я чувствовал исходящие от вас эротические флюиды. Будто вы находитесь в плену страсти. Я решил сделать перерыв, так как счел, что вы слишком сексуально озабочены, чтобы продолжать работу».

Я разрыдалась. Он не обратил внимание на мои слезы, а продолжал размышлять вслух... «Теперь я начинаю понимать ваши проблемы со студией, Мэрилин. И я даже понимаю вашу студию.

Вы молодая женщина, от которой исходят эротические вибрации, независимо оттого, что вы делаете или думаете. Весь мир уже реагирует на ваши вибрации, когда они исходят с экрана... Теперь я понимаю, почему они не хотят видеть в вас актрису. Вы больше ценны для них в роли секс-символа. Вы можете заработать для них целое состояние, просто вибрируя перед камерой. Все, что они хотят, это делать деньги, фиксируя на пленку ваши эротические вибрации. Им наплевать на вас как на актрису. Я могу понять их логику и их планы».

И Михаил Чехов улыбнулся мне.

«Вы можете просто стоять перед камерой, почти ничего не играть, только производить сексуальные вибрации и — зарабатывать миллионы», — повторил Михаил свою мысль.

«Но я этого не хочу», — сказала я.

«Почему же — нет?» — мягко спросил он.

«Да потому, что я хочу стать профессиональной актрисой, — ответила я, — а не эротической идиоткой. Я не желаю, чтобы меня продавали публике как целлулоидную обольстительницу, чтобы мужчины смотрели на меня и начинали дрожать. Это было приемлемо первые несколько лет, но теперь все иначе».

С этого разговора началась моя борьба со студией.

Я поняла, что если когда-то я боролась за то, чтобы начать сниматься и стать актрисой, то теперь должна бороться за признание моих актерских способностей, за то, чтобы быть на экране самой собой. Если я не добьюсь этого, я стану просто товаром, который будут продавать голливудские торговцы.

Я позвонила на студию, настаивая на встрече с главным продюсером. Но мне сказали: «Никаких встреч, вы приедете на съемку, когда вас вызовут».

Я сидела дома одна и разговаривала сама с собой. Они были готовы дать мне много денег — миллион, если я буду послушно исполнять все их желания, и не отвлекаться, и не стремиться к искусству. Я отказалась от миллиона, который предлагал мне Джонни Хайд, а Джонни был намного приятней и добрей, чем руководители студии «XX век — Фокс». Я решила, что мне не нужны их миллионы. Я хотела оставаться самой собой, а не превращаться в сексуальный символ, производящий эротические вибрации ради обогащения студии».

* * *

В конце 1953 года отношения Мэрилин Монро со студией и прежде всего с Даррилом Зануком резко ухудшились. Студия заняла Мэрилин в приключенческом вестерне «Река, с которой не возвращаются». Это была совершенно пустяковая картина, где актрисе предназначалась стандартная роль певички в салуне. Мэрилин согласилась, о чем впоследствии очень жалела. Но подобную же роль — певицы в бурлеске в картине «Розовое трико» — она решительно отвергла. В ответ студия приостановила действие ее контракта. В «Розовом трико» Мэрилин должна была играть со своим любимым актером и другом Фрэнком Синатрой. Одним из поводов для отказа был тот факт, что Синатре студия платила пять тысяч долларов в неделю, а Мэрилин всего 750.

Так что Мэрилин не появилась на работе 15 декабря, а потом на Рождество улетела к Джо ДиМаджио в Сан-Франциско. Студия выжидала до 4 января, а затем известила актрису о прекращении контракта без выплаты содержания. Мэрилин не очень переживала. Во-первых, теперь у нее был Джо ДиМаджио, который воспользовался случаем, чтобы предложить Мэрилин пожениться. Во-вторых, деньги вообще были для нее не так уж важны. Гораздо важнее было требование заранее предоставлять ей сценарий для чтения, чтобы иметь возможность решать, хочет ли она в нем сниматься. «Все очень просто. Эта роль не для меня, — сказала она журналистам. — Само собой, я хотела бы изменить финансовые условия контракта, но это не главное. Меня сейчас больше интересует качественный сценарий, чтобы мне было что играть». Конечно, это было нарушением системы контрактных актеров, даже если они уже завоевали широкую популярность и приносили студии существенный доход. Но Мэрилин решила больше не играть по студийным правилам.

Занук знал, что юридически он не обязан предоставлять актерам сценарий для предварительного чтения и одобрения. Но все же речь шла о самой популярной звезде студии, а «Розовое трико», по предварительным расчетам, должно было стоить более двух миллионов долларов. Так что он распорядился послать сценарий Мэрилин, приписав, что сценарий был заказан и написан специально для нее. Она прочитала текст и немедленно его отвергла.

14 января 1954 года в Сан-Франциско состоялась церемония бракосочетания Мэрилин Монро и Джо ДиМаджио. Свадебным подарком студии было возобновление контракта с актрисой. Медовую неделю молодожены провели во Флориде, и студия полагала, что актриса выйдет на работу 20 января. Когда этого не произошло, действие контракта было вновь приостановлено.

21 января молодожены приземлились в Токио, где Джо должен был присутствовать на выставке по бейсболу, а Мэрилин отправилась на несколько дней выступать перед американскими военными в Корею.

Вот как она описала в своих воспоминаниях эту поездку:

«Мои путешествия всегда были одинаковы. Неважно, куда я еду и с какой целью, это всегда заканчивается тем же: я ничего не увижу. Став кинозвездой, ты живешь словно в беличьем колесе. И когда ты путешествуешь, ты берешь колесо с собой. Ты не видишь местных жителей или памятные места страны. Ты главным образом видишь агента по связям с прессой, однотипных журналистов-интервьюеров и свои примерно одинаковые фотографии.

Я думала, что в Японии все будет иначе, потому что студия умыла руки и отказалась от рекламной программы, отменила все интервью и фотосессии. Отношение студии ко мне сводилось к одной фразе: «Даже не упоминайте ее имени».

Джо был счастлив, узнав об этом, но его счастье продлилось недолго. В ту минуту, когда студия умыла руки, мое имя начало появляться в заголовках всех крупных изданий. И имя Джо тоже.

Видеть свое имя в заголовках на первой странице, словно ты — война или стихийное бедствие, — всегда потрясение. Неважно, как часто ты его видишь, к этому невозможно привыкнуть. Ты всегда думаешь: «Это обо мне. Вся страна читает обо мне. Может быть, даже весь мир».

И ты вспоминаешь прошлое. Помнишь весь пройденный путь — от голодных дней и слез по ночам до газетных заголовков и поклонов на сцене.

Япония стала еще одной страной, которую я так и не увидела.

Когда мы подлетали к Японии, к нам подошел мужчина в военной форме. Это был генерал Кристенберри. Представившись, он спросил: «Не могли бы вы слетать в Корею и выступить перед нашими солдатами?»

«Я бы с удовольствием, — ответил мой муж. — Но я не думаю, что найду свободное время».

«Я спрашиваю не вас, — уточнил генерал, — а вашу жену».

«Она может делать все, что пожелает, — сказал Джо. — Это ее свадебное путешествие». Затем он улыбнулся мне и добавил: «Давай, давай».

Джо остался в Токио, а я улетела в Корею. Сначала меня привезли в госпиталь, где было множество раненых солдат. Я пела разные песни из своего репертуара, включая «Сделай это еще раз».

Слушатели были замечательные. Они свистели, аплодировали и «ловили кайф». Все были довольны моими выступлениями, кроме офицера, ответственного за мои корейские гастроли. Он отозвал меня в сторону и посоветовал поменять материал.

«Какой материал?» — спросила я.

«Песню «Сделай это еще раз», — объяснил он. — Она слишком откровенна для наших солдат. Вам нужно найти песни более высокого вкуса».

«Но «Сделай это еще раз» как раз такая песня. Ее автор Джордж Гершвин», — возразила я.

«Неважно, — настаивал офицер. — Не надо ее исполнять».

Я исполняла эту песню без всяких непристойных намеков. Это была спокойная грустная песня о любви. Но я понимала, что в данной ситуации мне трудно спорить с армией. Я бывала в таких ситуациях и раньше. Люди часто смотрят на меня как в зеркало, а не как на человеческое существо. Они не видят меня, они видят свои собственные непристойные мысли.

«А что, если я изменю одну фразу и вместо «сделай это еще раз» буду петь «поцелуй меня еще раз». Это будет нормально?»

Офицер засомневался, но потом согласился.

«Попробуйте, — сказал он. — Но пойте без всякого непристойного нажима».

«Только поцелуй», — сказала я.

Мы полетели на вертолете на фронт. Я не видела Корею, поля сражений и разрушенные города. Меня перевозили с одной взлетной площадки на другую, а потом на грузовике отвезли в расположение 45-й дивизии, где меня ждали. Эта дивизия была моим первым после госпиталя выступлением перед действующей армией.

Было холодно, начал падать снег. Я была за сценой в джинсах. А на сцене шел концерт, оттуда неслись звуки музыки и рев голосов. Раздавался какой-то шум словно от ударов.

Офицер прибежал в мою уборную. Он был чем-то возбужден.

«Давайте начнем поскорее. Они бросают камни на сцену».

Рев, который я слышала, это было мое имя, которое скандировали солдаты.

Я мгновенно переоделась в шелковое платье с низким вырезом и без рукавов. Я вдруг забеспокоилась о моем «материале», не о той песне Гершвина, а о других, которые я должна была исполнять, типа «Бриллианты — лучшие друзья девушки».

Может быть, это неправильно — петь такие слова солдатам в Корее, получавшим небольшую зарплату. Но я вспомнила, что после песни я исполняю танец. Это был милый танец. И я знала, что солдатам он понравится».

К этому стоит добавить лишь несколько деталей. Подлетая к расположению войск на вертолете, Мэрилин потребовала снизиться до минимально допустимой высоты и открыть люк. Она легла на пол вертолета, высунулась в люк, размахивая руками, приветствуя солдат, посылая им поцелуи. Двое солдат держали ее за ноги, а пилот медленно описывал круги над расположением войск. Трудно описать, что творилось на земле, в какой неописуемый восторг пришли солдаты, которые как безумные кричали «Мэрилин! Мэрилин! Мэрилин!»

Высшие армейские чины закатили в честь актрисы шикарный банкет и организовали телефонный разговор с Джо ДиМаджио. 150 гостей слышали, как Мэрилин ворковала с мужем: «Ты меня любишь, Джо? Скучаешь?» Военные завалили ее подарками. У трапа самолета, летевшего в Токио, она сказала: «Это самое лучшее, что мне довелось пережить в жизни. Я бы хотела повстречаться со всеми солдатами, если бы это было возможно. Приезжайте к нам в Сан-Франциско».

* * *

Вернувшись в Сан-Франциско, Мэрилин вела спокойный образ жизни, ожидая решения студии. Она много читала, но ДиМаджио не часто жаловал ее своим присутствием. Он почти каждый вечер проводил с друзьями, продолжая привычную холостяцкую жизнь. Надо ли говорить, что Мэрилин это не очень нравилось. Так что когда студия прислала ей сценарий «Нет такого бизнеса, как шоу-бизнес» на музыку Ирвина Берлина (а сценарий был еще слабее, чем «Розовое трико»), актриса тут же согласилась в нем сниматься. Видимо, ей было скучно и неуютно в доме мужа.

Роль для Мэрилин была специально дополнительно вписана в уже готовый сценарий. Мэрилин согласилась играть в этом фильме при условии, что ей дадут главную роль в предстоящей экранизации популярного бродвейского боевика «Зуд седьмого года». Студия также обещала ей за этот фильм одноразовую выплату в размере ста тысяч долларов. Кроме того, Наташа Лайтесс, учитель пения Хэл Шаффер и хореограф Джек Кол были наняты студией, чтобы работать исключительно с Мэрилин. Немаловажно и то, что студия согласилась заключить с Монро новый семилетний контракт на гораздо более выгодных для актрисы условиях.

Когда в конце мая 1954 года начались съемки картины «Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес», Мэрилин довольно быстро поняла, что ей снова подсунули некачественный товар. «Меня вынудили играть в таких картинах, как «Нет лучше бизнеса...» и «Река, с которой не возвращаются», — говорила Мэрилин в газетном интервью. — У меня не было выбора. Разве это справедливо? Я тяжело работаю и я хочу гордиться своей работой. Если я буду продолжать выступать в фильмах, которые студия мне предлагает, зрители быстро от меня устанут».

* * *

Летом 1953 года режиссер Отто Преминджер³⁸ приступил к постановке вестерна «Река, с которой не возвращаются».

Как всегда, Занук не придавал большого значения сюжету. Актеры, звезды экрана — вот кто, по его убеждению, привлекал публику. Необходимо, чтобы между Митчумом и Монро пробежала искра, которая зажжет зрителя. Увы, в фильме этого не получилось. Вторым элементом для привлечения публики были пороги на реке, по которым мчится лодка с героями. Как всегда, сценарий был отправлен в цензуру нравов. И глава цензорского ведомства Джозеф Брин дал «добро» при соблюдении ряда условий. Интимные части тела, в особенности женская грудь, должны быть полностью и постоянно закрыты. Нельзя было также показывать поцелуй с открытым ртом. И еще одно: нельзя было убивать главного героя. Студия ослушалась цензора только по последнему пункту, ибо это был главный сюжетный узел картины. Натурные съемки было решено провести в Канаде. Это вызвало интерес Джо ДиМаджио, так как он знал, что в тех местах водится отличная форель. Мэрилин также надеялась, что перемена места внесет некоторую ясность в ее отношения с Джо, который все чаще заканчивал их бесконечные перебранки кулаками. Их споры касались главным образом ее карьеры, рекламы ее фильмов и окружавших ее мужчин-поклонников. Джо хотел, чтобы Мэрилин перестала выступать в роли «обнаженного куска мяса», и если бы не его вспыльчивость, то, может быть, он и преуспел бы в этом стремлении.

Джо приехал на съемки, как всегда, с лучшим другом Джордом Солитером и с огромным количеством рыболовного снаряжения. Наташа была возмущена приездом ДиМаджио, ее также раздражал гример Уайти Снайдер, который каждое утро, гримируя Мэрилин, убеждал ее бросить актерскую карьеру, совершенно не подходящую для девушки такой тонкой организации. Наташа видела в этом угрозу всему, что она сделала для «создания образа» Мэрилин Монро. Она считала, что гример действует заодно с ДиМаджио. Естественно, Наташа и Уайти возненавидели друг друга. Наташа даже выдвинула ультиматум: «или я, или он». Монро обещала подумать, но все осталось по-прежнему. Впоследствии Наташа работала с Мэрилин еще на двух картинах.

Отто Преминджер так вспоминал работу с Мэрилин на этом фильме:

«Для меня актер — это актер. Я не вступаю с ним в личные отношения. Некоторые режиссеры, например Джошуа Логан, интересуются актером как личностью. Они разрешают актеру создавать собственный образ, а потом высказывают свои замечания и соображения. Другие же тщательно репетируют роль с исполнителем. Так поступаю и я... Джо ДиМаджио, как мне кажется, оказывал на Мэрилин положительное влияние. Его отношение к Мэрилин было окрашено юмором, тогда как большинство ее друзей относились к ней с излишней серьезностью. Я думаю, что Джо был горд за Мэрилин. Он был теплым и приятным человеком... Студия сначала баловала Мэрилин — так было и во время съемок «Реки», — и она скоро утратила чувство перспективы, понимания, на что она способна, а на что — нет...»

В фильме Преминджера, которого по ходу съемок сменил Жан Негулеску, Мэрилин играла очередную девушку сомнительной репутации, певичку в салуне, на Диком Западе. Ее партнером был молодой Роберт Митчум. Мэрилин была по большей части неестественна, «рвала страсть в клочья» где надо и где не надо. Ее речь, как и ее прическа были вульгарны, а сюжет в высшей степени банален. Поскольку режиссер не хотел использовать дублеров на крупных планах, актерам приходилось самим играть некоторые опасные сцены. Поскользнувшись на камне, Мэрилин растянула лодыжку и некоторое время ходила на костылях.

Вскоре в очередной раз режиссер фильма вступил в конфликт с Наташей и потребовал ее удаления со съемок. И снова Мэрилин удалось Наташу отстоять. Занук убедил Преминджера позволить той находиться на площадке при условии полного ее безмолвия.

Преминджер был типом режиссера-диктатора. Он часто был груб и напорист, он ругал актеров прямо на площадке в присутствии всей группы. Но делал он это только с теми, от кого не мог получить отпор. Например, он никогда не позволял себе критиковать Роберта Митчума. Зато Мэрилин быстро почувствовала на себе его жесткую руку.

«Нет лучше бизнеса, чем шоу-бизнес» был очередной проходной музыкальной комедией; единственным светлым пятном была музыка Ирвина Берлина. Песня «Горячая волна» в исполнении Мэрилин получила огромную популярность, как и несколько других на слова и музыку Берлина. Этот фильм был задуман и создан как своего рода экранный памятник творчеству Ирвина Берлина, и в картине были исполнены 14 его песен. Пять из них пела Мэрилин Монро, снявшаяся в роли эстрадной певицы Вики Палмер. Критики писали, что Мэрилин выглядела восхитительно в костюмах, созданных дизайнером Вильямом Травиллом, но ее манера игры казалась слишком гротескной и неестественной...

Участники съемочной группы вспоминали, что Мэрилин создавала немало проблем на площадке. Причиной тому были и отношения с Джо ДиМаджио, и постоянные болезни (бронхит, анемия), и все растущая зависимость от снотворного. Мэрилин нередко с трудом соображала, где она и что нужно делать, временами ударялась в слезы, не в силах выносить давление жизненных обстоятельств. 27 августа Джо явился на студию, чтобы присутствовать при записи песни «Горячая волна». Как только началась сцена и Мэрилин в экзотическом наряде запела «Волна горячего воздуха идет на нас с Ямайки...», он выбежал с площадки, возмущаясь платьем Мэрилин и безвкусным эротизмом ее исполнения. Однако актриса взяла себя в руки и довела сцену до конца.

Постоянные скандалы на съемках были также связаны с конфликтами режиссера и продюсера с хореографом Колем и дизайнером Травиллом, которых Мэрилин лично пригласила для работы на фильме. Всякий раз, когда ее люди покидали площадку в знак протеста, Мэрилин следовала за ними и возвращалась лишь после разрешения конфликта и их возвращения. Обычным для Мэрилин были 40 или 50 дублей каждой сцены — потому что она забывала текст или же ей казалось, что дубль недостаточно удачен.

Критика была разноречива в оценке способностей Мэрилин. Так, «Голливуд репортер» считал, что «ребенок научился играть, умеет теперь произносить тексты и как будто даже понимает, о чем идет речь». «Нью-Йорк таймс», с другой стороны, назвала песни в исполнении Мэрилин «постыдными».

Пресса была единодушна в одном. Мэрилин должна выступать в музыкальных комедийных картинах, драматические роли ей не под силу. Но студия была довольна, фильм принес хорошую прибыль, которую обеспечили две звезды — Монро и Митчум, а также роскошные виды Дикого Запада, снятые в системе «Синемаскоп».

Немедленно после окончания съемок 9 сентября 1954 года Мэрилин улетела в Нью-Йорк, чтобы начать подготовку к работе над фильмом «Зуд седьмого года» с режиссером Билли Уайлдером. Джо в это время также был в Нью-Йорке, жил в той же гостинице «Сейнт Реджис». Общались они главным образом по телефону, тут же начинали ругаться и бросали трубку. Официальное соглашение о разводе было подписано в октябре 1954 года, то есть меньше чем через 10 месяцев после заключения брака.

* * *

Когда в конце 1954 года съемки фильма «Зуд седьмого года» были завершены, агент актрисы и один из продюсеров картины, Чарлз Фельдман, устроили в ресторане «Романофф» в Беверли-Хиллз грандиозный прием в честь Мэрилин Монро. Среди присутствовавших были Кларк Гейбл, Гэри Купер, Сюзан Хейворт, Хэмфри Богарт и Лорен Боколл, Уильям Холден, Лоретта Янг, Джимми Стюарт, Клодет Колберт, Дорис Дэй, режиссер Билли Уайлдер, продюсеры Джек Уорнер, Сэмюэль Голдвин и даже Даррил Занук, поздравивший Мэрилин с «потрясающим» успехом. «Я чувствую себя как Золушка, — сказала Мэрилин, появившаяся с часовым опозданием. — Не могу поверить, что все эти люди пришли сюда ради того, чтобы меня приветствовать». Тем не менее прием показал, что Голливуд принял молодую звезду в свои ряды.

Несмотря на все эти почести, отношения актрисы со студией вошли в очередной конфликт. Занук все чаще упрекал Мэрилин в постоянных опозданиях или отсутствии на съемках по болезни. Он возмущался, что Мэрилин часто забывает свои реплики и требует многочисленных дублей. Он также не мог понять, почему она хочет каких-то серьезных драматических ролей, если публика с восторгом принимает ее в легковесных комедиях. Их проверенная формула действовала безотказно и не нуждалась в улучшениях, а только в повторении.

Мэрилин же возмущалась тем, что Занук не хочет признавать ни ее актерский талант, ни ее успехи у зрителей, которые приносили студии миллионные прибыли. К концу 1954 года Мэрилин Монро надеялась радикально изменить свою жизнь в нескольких направлениях: развестись с Джо ДиМаджио, отношения с которым зашли в тупик, освободиться от контроля Наташи Лайтесс, зависимость от которой стала тяготить актрису, и порвать контракт со студией «XX век — Фокс», которая методично и последовательно мешала ее личному и профессиональному росту.

Пока юристы Мэрилин Монро искали слабые места в ее контракте со студией, она заключила соглашение с известным фотографом Милтоном Грином о создании собственной компании «Мэрилин Монро продакшн», чтобы иметь возможность выбирать сценарии будущих картин и добиваться их финансирования. Монро надеялась самостоятельно выбирать режиссера и актеров и иметь возможность контролировать съемочный период.

Накануне Рождества Мэрилин напялила черный парик и темные очки, купила билет на имя Зельды Зонк и улетела в Нью-Йорк, где прожила более года. И когда она вернулась в Голливуд, то сделала это на своих собственных условиях.

* * *

Режиссер Билли Уайлдер начал съемки картины «Зуд седьмого года» в доме 164 на 61-й Восточной улице. В первой сцене у Мэрилин было всего шесть слов: «Привет! У меня еще мокрые волосы». В отличие от других режиссеров Уайлдер совершенно не реагировал на присутствие Наташи Лайтесс или Полы Страсберг, которая вскоре заменила Наташу в роли педагога. Уайлдер считал их своими помощниками, страдающими вместе с ним, когда приходится делать сорок и более дублей одной сцены. Режиссер полагал, что актриса работает довольно уверенно, контролирует съемки, и не имел понятия, что в это время разваливается брак Мэрилин и Джо.

Мэрилин же переживала творческий подъем — впервые студия предложила ей настоящую роль, в которой не было привычной глупости, безвкусицы и претенциозности. «Девушка с верхнего этажа» — так обозначалась эта роль в титрах — впервые давала Мэрилин возможность продемонстрировать свой актерский потенциал.

...Когда жена и сын уехали на дачу, муж, Ричард Шерман, дал обет не пить, не курить и не волочиться за женщинами... Но судьба-злодейка в первый же вечер послала ему новую жиличку с верхнего этажа. И вот уже Шерман напивается и мечтает овладеть 22-летней соседкой. Он где-то прочитал, что 91,8 процента женатых мужчин среднего возраста на седьмом году брака испытывают своего рода зуд, жажду познать что-то новое, страсть к приключениям.

Ричард поначалу держит себя в руках и избегает соблазнительницы, но начинает воображать, что его жена закрутила роман с красавцем писателем. Чтобы отомстить, Ричард приглашает девушку на обед и в кино; они целуются, и он приводит ее к себе в квартиру. Все кончается тем, что девушка спит в его кровати, тогда как Шерман ворочается на неудобном диване. Он нервничает, представляет, как жена возвращается и стреляет в неверного мужа. Утром девушка говорит, что доброта и умеренность Ричарда важнее тщеславия красивых мужчин. Шерман горд таким знаком внимания. Он бьет по морде предполагаемого соперника-писателя и решает поехать на две недели к жене и ребенку, позволив девушке временно пожить в своей квартире...

Это была комедия положений, основанная на пьесе того же названия. Критики почти единодушно признали комедийный талант Монро. Отлично получились сцены фантазий Ричарда, когда наряженная в тигровое платье девушка восторженно внимает игре Ричарда на рояле. «Ах, я вся дрожу, у меня мурашки бегут по телу!» — восклицает девушка, слушая Второй фортепьянный концерт Рахманинова.

Другая сцена из фильма стала классикой кино и «фирменным знаком» Мэрилин Монро. Когда девушка и Ричард выходят из кинотеатра в душную нью-йоркскую ночь, Мэрилин останавливается на решетке сабвея. Волна прохладного воздуха от проходящего внизу поезда взвивает ее юбку так, что видны трусики. Уайлдер снимал эту сцену в час ночи, а наутро в нью-йоркской газете появилась следующая заметка: «Примерно тысяча поклонников Мэрилин Монро с восторгом наблюдали за актрисой, стоявшей на решетке сабвея на Лексингтон-авеню. Ее юбка взвивалась вверх не менее пятнадцати раз».

«Какое удовольствие!» — воскликнула девушка, когда это случилось первый раз. «А вот и еще один поезд! — продолжала Мэрилин. — Теперь даже холоднее, должно быть экспресс! Ты, наверное, хотел бы сейчас быть в юбке? Мне так жаль, что ты в брюках». Но часть этого монолога была вырезана по соображениям нравственности. Впоследствии вырезанные кадры были восстановлены так, как они сохранились в европейском варианте.

Примечательно, что в театральном варианте Ричард вступает в интимные отношения с девушкой. Иначе было в кино: действовавший в те годы «производственный кодекс» не позволял киностудиям показывать на экране аморальные сцены — внебрачные связи, измены или распад семьи.

Интересно, что сцену над решеткой пришлось доснимать в Голливуде, так как в Нью-Йорке актеров отвлекали вопли нескольких тысяч поклонников, а шум и свист толпы заглушали реплики актеров.

«Одним из зрителей, — писала та же газета, — был Джо ДиМаджио, муж мисс Монро. Внешне он никак не реагировал ни на выступление жены, ни на восторженный свист и вопли зрителей, каждый раз, когда портативный вентилятор, помещенный под решеткой, посылал белую юбку мисс Монро под небеса. Под юбкой у Мэрилин были белые трусики, на ней были также белые туфли и в руках — белая сумочка. Чулок на ней не было. Мисс Монро ушла со съемок около четырех часов утра после примерно двух часов, проведенных на съемочной площадке». Свидетели утверждают, что ДиМаджио стоял в стороне, лицо его было печально, а руки глубоко засунуты в карманы брюк. Когда он услышал крики толпы: «Выше, выше!», он весь сжался и быстро ушел. Ночью в гостинице разразился очередной громкий скандал, а наутро ДиМаджио покинул Нью-Йорк. После десяти месяцев их брак окончательно развалился.

Мэрилин никогда не жаловалась, но некоторые ее друзья утверждали, что Джо нередко поколачивал жену, что сильно травмировало и пугало ее, помнившую порку в семье Боландеров. На несколько лет их контакты прекратились, но после развода с Миллером в 1961 году Мэрилин написала, но не отправила Джо ДиМаджио коротенькую записку: «Очень жаль, что я не смогла сделать тебя счастливым. Если бы мне это удалось, я бы, наверное, преуспела и в чем-то более серьезном и трудном, как, например, дать кому-то счастье. Твое счастье — это и мое счастье». Не случайно, не кто иной, как Джо ДиМаджио, надеялся помочь Мэрилин в последнее лето ее жизни. Возможно, тогда ее жизнь не прервалась бы так рано и так трагично. Но Монро обратилась за помощью не к Джо, ее «спасителем» стал психиатр доктор Ральф Гринсон.

В конце сентября 1954 года съемочная группа вернулась в Калифорнию, где начинались павильонные съемки. Мэрилин приняла твердое решение официально расторгнуть брак и обратилась к адвокату Джерри Гейслеру, который работал почти исключительно с голливудскими звездами и брал за свой труд астрономические гонорары.

Как только репортеры узнали о предстоящем разводе, они начали осаду дома Мэрилин. Для охраны актрисы от атак желтой прессы была вызвана менеджер Мэрилин Инез Мелсон. Она руководила порядком в доме, заботилась о здоровье Мэрилин и общалась с прессой. Сотни журналистов собрались около дома в октябре, когда Джо ДиМаджио заехал, чтобы забрать свои вещи. Напоследок он выжал апельсиновый сок и попросил Мэрилин его выпить. Он был печален, растерян и, казалось, зол на самого себя. На прощание он послал Мэрилин воздушный поцелуй. После отъезда Джо из дома вышла заплаканная Монро вместе с Гейслером. Адвокат объяснил, что развод вызван «невозможностью совместить конфликтные требования их профессиональных обязательств». «Мне нечего добавить к тому, что рассказал вам мистер Гейслер», — сказала актриса. Документы на развод были поданы в суд в Санта-Монике. В заявлении говорилось, что «ДиМаджио был виновен в душевных страданиях Монро».

Мэрилин глубоко переживала расставание с Джо. Ее мечта стать домохозяйкой и образцовой женой не осуществилась. Некоторое время Уайльдер снимал сцены без Мэрилин, а когда она вновь появилась на площадке, то явно была не в своей тарелке. Один раз она даже пожаловалась режиссеру, что не могла найти дорогу в павильон. «Но ведь она приходит на эту студию годами», — удивлялся Уайлдер.

Рекламные достоинства кадров над решеткой метро не прошли мимо внимания руководства студии. Когда в день рождения Монро, 1 июня 1955 года, состоялась премьера фильма в кинотеатре на Таймс-сквер, картонная пятнадцатиметровая фигура Мэрилин со взвившейся юбкой высилась над кинотеатром.

1954 год был особенно важным для Мэрилин во многих отношениях. Во-первых, она снялась в картине «Зуд седьмого года» у Билли Уайльдера. Во-вторых, закончился ее болезненный брак с Джо ДиМаджио. В-третьих, она, наконец, освободилась от Наташи Лайтесс (хотя попала в новую зависимость от Полы Страсберг). Наконец, она получила лучшие условия сотрудничества со студией «XX век — Фокс» и, что особенно важно, создала собственную компанию для контроля над фильмами, в которых предполагала сниматься.

Примечания

1. Джеймс Монро (1758—1831) — пятый президент Соединенных Штатов в период с 1817-го по 1825 год.

2. Речь идет о фильме «Скадца Ху, Скадда Хей» (1948). В действительности кадр девушки в каноэ (сцена на озере) остался в фильме, но имя Мэрилин Монро в титрах не упоминалось.

3. Джордж Сандерс (1906—1972). В Голливуде с 1936 года. Снялся во множестве британских и американских фильмов. Был женат 4 раза.

4. «Асфальтовые джунгли» (1950) — режиссер Джон Хьюстон. Монро сыграла эпизодическую роль Анджелы Финлей.

5. За За Габор (р. 1918 г. в Венгрии) — актриса кино. В США с 1941 года. Больше известна своими мужьями, бриллиантами и скандалами, чем ролями в кино.

6. В этой очередной безумной комедии снялись трое из четверых братьев Маркс — Харпо, Чико и Гручо. Гручо Маркс играл детектива Сэма Груньона и рассказчика. Мэрилин Монро снялась в эпизодической роли клиентки детектива.

7. Многие американские детские стихи и сказки из разных источников объединены в сборники и приписываются одному вымышленному автору — Матушке Гусыне.

8. Мэй Вест (1892—1980) — выступала на сцене с пяти лет. В кино с 1932 года. Специализировалась в ролях роковых женщин, но часто и пародировала этот тип. Теда Бара (1890—1955) — актриса театра и кино. В кино снималась с 1914-го по 1926 год. Как и Мэй Вест, играла роли женщин-соблазнительниц. Но также немало снималась и в комедиях. Бо Пип — молодая девушка, героиня детских стихов и песен, а также детских мультфильмов.

9. Луэлла Парсонс (1983—1972) — влиятельная журналистка, писавшая светскую хронику для газет империи Херста. Колонка Луэллы Парсонс возводила одних актеров в звезды и разрушала карьеры других.

10. Лана Тернер (1921—1995) — звезда американского кино. Взлет карьеры Тернер приходится на 40—50-е годы. Фильмы «Почтальон всегда звонит дважды», «Три мушкетера», «Пейтон Плейс» и множество других. Была удостоена премии «Оскар». Была замужем и разводилась восемь раз.

11. Джон Хьюстон (1906—1987) — знаменитый кинорежиссер. Первая режиссерская постановка — в 1941 году — фильм «Мальтийский сокол». Создатель около 50 картин. Среди них — «Сокровища Сьерра Мадры» (1948), «Африканская королева» (1951), «Ночь игуаны» (1964), «Моби Дик» (1965), «Анни» (1982), «Честь Прицци» (1985), «Мертвые» (1987). Был также актером, сценаристом и продюсером многих картин.

12. Дор Шари (1905—1980) — крупный голливудский сценарист, режиссер и продюсер. С 1948 года возглавлял производственный отдел студии «М.Г.М».

13. Линкольн Стиффенс (1886—1936) — леворадикальный журналист и издатель. С 1919-го по 1921 год жил в советской России. Известно его высказывание: «Мне довелось побывать в будущем, и смею вас заверить, там — полный успех». Впоследствии разочаровался в советском коммунизме, но остался убежденным левым радикалом. В 1931 году написал «Автобиографию».

14. Джозеф Манкиевич (1909—1993) — американский кинорежиссер, сценарист и продюсер. Постановщик фильмов «Юлий Цезарь», «Босоногая графиня», «Тихий американец», «Клеопатра» и других. В 1949 году получил «Оскар» за фильм «Письмо к трем женам». Но наибольшую известность принесла ему картина «Все о Еве» (1950).

15. Спирос Скурас (1893—1971) — американский киномагнат греческого происхождения. С 1942-го по 1962 год был президентом киностудии «XX век — Фокс».

16. Элиа Казан (1909—2003) — выдающийся режиссер американского театра и кино, писатель и продюсер. Элиа Казанжоглу, грек по происхождению, родился в Константинополе. Был руководителем нью-йоркского «Group Theater». Два года состоял в компартии, из которой вышел в 1936 году после раскола в американской левой интеллигенции. В годы Второй мировой войны Казан приобрел общенациональную известность благодаря своим бродвейским постановкам пьес Теннесси Уильямса, Торнтона Уайлдера и Юджина О'Нила. Элиа Казан дебютировал в кино в 1945 году, а уже в 1947 году получил своего первого «Оскара» за картину «Джентльменское соглашение». В 1954 году Казан был удостоен второго «Оскара» за фильм «В порту». Казан открыл для кино таких выдающихся актеров, как Марлон Брандо, Пол Ньюман, Натали Вуд, Уоррен Битти, Джеймс Дин. Классикой кино стали экранизации Казаном «Трамвай "Желание"» и «Последнего магната», а также фильмы «К востоку от Эдема», «Лицо в толпе», «Америка, Америка». В 1999 году режиссер получил из рук Мартина Скорсезе и Роберта Де Ниро своего последнего почетного «Оскара» — «за достижения всей жизни».

17. Артур Миллер (1915—2005) — известный драматург, автор таких популярных пьес, как «Все мои сыновья» (1947), «Смерть коммивояжера» (1949; Пулицеровская премия), «Тяжкое испытание» (1953), «Вид с моста» (1955), «После грехопадения» (1964), и других.

18. Педди Чаевский (1923—1981) — известный драматург русского происхождения; писал сценарии для кино и телевидения. Наиболее известные работы — «Марта», «Богини», «Холостяцкая вечеринка», «Телесеть», «Американизация Эмили» и другие.

19. Карл Сэндберг (1878—1967) — известный американский поэт. Родился в Иллинойсе и жил в Чикаго, который стал центром его поэтического творчества. Получил также известность как автор трехтомного исследования «Авраам Линкольн: военные годы» (1939), за которое был удостоен Пулицеровской премии.

20. «Лос-Анджелес таймс». 5 августа 2005 г.

21. Джозеф ДиМаджио (1914—1999) — знаменитый бейсболист, член команды «Янки», которая, при участии ДиМаджио, четыре раза становилась чемпионом США. Был самым высокооплачиваемым спортсменом в 40—50-е годы.

22. Фриц Ланг (1890—1976) — классик немецкого кино. Работал как сценарист и режиссер с 1916 года. Среди немых картин — «Индийская гробница», «Усталая смерть», «Нибелунги». Мировую славу принесли ему фильмы «Доктор Мабузе — игрок» и «Метрополис». После запрета в 1933 году в Германии фильма «Завещание доктора Мабузе» переезжает в США, где поставил, в частности, такие картины, как «Ярость», «Министерство страха», «Охота за человеком», а также массу коммерческих комедий. В 1958 году вернулся в ФРГ.

23. Джинджер Роджерс (род. 1908) — американская звезда театра и кино. Начала выступать на сцене с 14 лет. Снялась во множестве музыкальных комедий, где прославилась танцевальными номерами с Фредом Астером. К числу наиболее известных относятся «Золотоискательницы 1933», «42-я улица», «Цилиндр», «Потанцуем?» и другие.

24. Чарлз Лоутон (1899—1962) — англо-американский актер кино и театра. Прославился исполнением ролей классического репертуара — Генрих VIII в «Частной жизни Генриха VIII» (1933, «Оскар»), а также «Отверженные», «Мятеж на "Баунти"», «Свидетель обвинения», «Триумфальная арка» и другие.

25. Говард Хоукс (1896—1977) — американский режиссер, сценарист и продюсер. В кино с 1917 года. Известность принесли такие ленты, как «Девушка в каждом порту», «Лицо со шрамом», «Большой сон», «Сержант Йорк», и многие другие. Получил специальную премию «Оскар» за достижения в американском кино.

26. Свенгали — имя героя романа Джорджа Дю Мюрье «Трильби» (1894). Слово «Свенгали» вошло в английский язык для обозначения человека, обладающего дьявольскими гипнотическими способностями. Гипнотизер Свенгали в романе использует свой дар для доминирования над людьми, особенно над женщинами или актерами, убежденными, что они могут играть только в присутствии Мастера.

27. Энн Бакстер (1923—1985) — актриса кино, телевидения и театра. Снялась в фильмах «Ребекка», «Великолепные Ам-берсоны», «Все о Еве» и других.

28. Генри Хаттауэй (1898—1985) — американский кинорежиссер. Кроме «Ниагары», поставил такие картины, как «Роммель — лис пустыни», «Дом на 92-й улице», «Поцелуй смерти», и многие другие.

29. Джон Гарфилд (1913—1952) — киноактер. Известность принес ему фильм «Четыре дочери» (1938). Другие картины — «Цель — Токио», «Почтальон звонит дважды», «Тело и душа», «Джентльменское соглашение». В 50-е годы попал в «черный список» по обвинению в коммунистических симпатиях. Керк Дуглас (1916) — актер театра и кино. Дебютировал на Бродвее в 1941 году, в кино с 1946 года. Пик популярности пришелся на 50-е годы, когда он снялся в таких картинах, как «Чемпион», «Письмо к трем женам», «Жажда жизни» (Ван Гог), «Спартак». Марлон Брандо (1924—2004) — звезда Голливуда. Славу принесли ему роли в фильмах «Трамвай "Желание"», «На набережной» («Оскар»), «Крестный отец» («Оскар»), «Последнее танго в Париже» и другие. Хозе Феррер (1909—1992) — исполнитель ролей в картинах «Сервантес», «Сирано де Бержерак», «Корабль дураков», «Лоуренс Аравийский» и многих других.

30. Бетт Дейвис (1908—1989) — звезда Голливуда. В кино с 1931 года. Наиболее значительные работы относятся к концу 30—40-х годов. Среди них «Иезавель», «Хуарес», «Все это и небо в придачу», «Лисички» и многие другие. Дважды удостаивалась премии «Оскар» и номинировалась на эту премию десять раз. Вивьен Ли (1913—1967) — английская и американская киноактриса. Дебютировала в кино в 1934 году. Стала знаменитой после роли Скарлетт О'Хара в фильме «Унесенные ветром» (1939). Другие роли — «Мост Ватерлоо», «Леди Гамильтон», «Клеопатра», «Анна Каренина», «Трамвай "Желание"».

31. Бетти Грейбл (1916—1973) — американская актриса. Начала сниматься с 14 лет, главным образом в музыкальных комедиях. Слава пришла к ней в сороковые годы, когда она стала так называемой «pin up girl», девушкой на открытках, которые солдаты прикрепляли у стен в казармах. Ее знаменитые ноги были застрахованы на миллион долларов. В дальнейшем ее популярность пошла на спад.

32. Этель Барримор (1879—1959) — американская актриса театра и кино. Ее родители, как и братья Джон и Лайонел, также были известными актерами. Работала в кино с 1914-го по 1919 год, а затем полностью посвятила себя театру. В 1933 году снялась в роли Царицы в картине «Распутин и Царица». Возобновила карьеру в кино в 1944 году. Получила «Оскар» за фильм «Ничего, кроме одинокого сердца» (1944).

33. Генерал Дуглас МакАртур (1880—1964) — участник Первой и Второй мировых войн, войны в Корее, на Филиппинах. Получил редкое в Америке звание генерала армии. Главное достижение МакАртура — обеспечение победы американской армии над Японией. В 50-е годы занимал должность Верховного Главнокомандующего, но был смещен президентом Трумэном за неподчинение приказам.

34. Доктор Альфред Кинси (1894—1956) — в 40-е годы прославился социологическими исследованиями и книгами о проблемах сексуальности мужчин и женщин. Его работы стали поистине революционными в пуританской Америке и привели к сексуальной революции. Биография доктора Кинси стала темой фильма «Кинси» (2004) режиссера Билла Кондона с Лайамом Ниссоном в главной роли.

35. Лорен Боколл (род. 1924) — легендарная звезда кино и театра. Дебютировала в кино в 1944 году фильмом «Иметь и не иметь», была женой Хэмфри Богарта. Среди многих других картин — «Тайный агент», «Большой сон», «Темный переулок».

36. Юл Бриннер (1915—1985) — американский актер русского происхождения. Родился в Китае, жил во Франции. С 1941 года переехал в США, где начал работать в театре, а с 1949 года — в кино. Основные роли в кино: «Король и я», «Братья Карамазовы», «Великолепная семерка», «Возвращение семерки», «Тарас Бульба» и другие.

37. Не совсем верно. После фильма «Призрак розы» (1946 год) Чехов снялся в ряде других картин — «Ирландская роза Эбби» (1946), «Цена свободы» (1946), «Праздник для грешников» (1952), «Приглашение» (1952), «Рапсодия» (1954).

38. Отто Преминджер (1906—1986) — американский продюсер и режиссер. Работал в театре М. Рейнхардта, где он совмещал выступления на сцене с должностью ассистента режиссера. В 1931-м поставил первый фильм «Большая любовь». С 1935-го — в Голливуде. После войны успехом пользовались фильмы «Кармен Джонс» и «Порги и Бесс». Конец 50-х годов приносит Преминджеру такие удачи, как детектив «Анатомия убийства» (1959) и политическая драма «Совет и согласие» (1962).