Главная / Публикации / М. Морган. «Мэрилин Монро»

Глава первая. Рыжеволосая дама

Нельзя сказать, что Глэдис Перл Монро, мать Мэрилин Монро, была счастливым ребенком. Она родилась 27 мая 1902 года в семье Дэллы и Отиса Монро и первые годы жизни вместе с родителями и братом Мэрионом провела в постоянных разъездах. Глэдис было семь лет, когда скончался ее отец, находившийся на лечении в Калифорнийской государственной больнице для душевнобольных, и хотя позднее выяснилось, что причиной его болезни был сифилис мозга, все члены семьи были уверены, что перед смертью он был не в своем уме, и боялись, что сумасшествие может передаться по наследству.

В 1910 году Глэдис уже жила с матерью, братом и десятью другими квартирантами в Лос-Анджелесе, на 10-й Ист-стрит, 1114. В 1912 году Дэлла вышла замуж за Лайла Артура Грейвза, рабочего, который когда-то был подчиненным Отиса. Брак продлился недолго: в январе 1914 года они развелись. Лайл переехал в Огайо, где вскоре снова женился. Дэлла тоже не сидела на месте: в 1916 году отправила Мэриона пожить к родственникам в Сан-Диего, а сама вместе с Глэдис поселилась в Лос-Анджелесе в общежитии по адресу Венис, Вестминстер-авеню, 26.

Здесь Дэлла встретила свою новую любовь — Чарльза Грэйнджера. Он был вдовцом и служил в нефтяной компании. С 1915 года он работал в Рангуне и вернулся в США 19 июля 1916 года, всего за четыре месяца до встречи с Дэллой, которой к тому времени уже исполнилось сорок. Она мечтала жить с ним в его доме (1410 Кэррол-кэнэл-корт), но отношения в семье не ладились: Глэдис не одобряла ее выбор, да и Грэйнджер не горел желанием брать на себя заботы о чьем-то отпрыске. Дэлла ломала голову над тем, как ей избавиться от своей четырнадцатилетней дочери. Вскоре проблема решилась сама собой — в жизни Глэдис появился Джаспер Ньютон Бейкер. Она была на двенадцать лет моложе, и ему не составило труда соблазнить ее. Дело закончилось тем, что девушка забеременела. Дэлла настояла на том, чтобы они поженились. Для этого она заставила дочь солгать, что ей уже исполнилось восемнадцать лет, хотя той еще не было и пятнадцати.

Теперь, когда Глэдис была пристроена, Дэлла смогла воссоединиться с Грэйнджером. Ее новый муж жил на 21-й улице и при этом работал менеджером в отеле на Саут-Спринг-стрит, 219. Через восемь месяцев после свадьбы Глэдис родила Бейкеру сына, которого назвали Роберт Джаспер (также известен как Джеки или Кермит), а несколько лет спустя на свет появилась Бернис Глэдис. Брак не был счастливым, к тому же в 1920 году супруги остались без гроша в кармане и были вынуждены жить на 5-й авеню, 343, вместе с восемнадцатилетним братом Бейкера Эрдри, работавшим буфетчиком в парке развлечений.

Джаспер считал жену никудышной матерью, особенно после того, как их сын Роберт однажды чуть не лишился глаза, — Глэдис забыла выбросить мусор, в котором было битое стекло. В другой раз супруги ссорились в машине, а Роберт, находившийся на заднем сиденье, умудрился каким-то образом открыть дверь и вывалиться из автомобиля, сильно повредив при этом бедро. Конечно, нельзя винить Глэдис во всем, что приключалось с Робертом, но Джаспер никогда не забывал об этих происшествиях. Годы спустя он говорил Бернис: «Твоя мать была очень красивой женщиной, но она была слишком молода и совсем не умела следить за детьми».

К тому же Бейкер поколачивал жену. Однажды, когда они гостили у родственников в Кентукки, ему показалось, что Глэдис слишком много времени уделяет его брату. Бейкер был так взбешен, что до крови отхлестал ее уздечкой по спине. Несмотря на страх перед мужем, в 1921 году Глэдис все-таки подала на развод. Во время бракоразводного процесса (где, чтобы скрыть факт добрачной беременности, она заявила, что вышла замуж на год раньше, чем на самом деле) она говорила о том, что Бейкер оскорблял ее, избивал и причинял «ужасные психологические страдания, запугивая и унижая ее, а также наносил ей тяжкие телесные повреждения». В мае 1922 года супруги официально развелись, но их перипетии на этом не закончились: в один прекрасный день Бейкер решил, что нельзя оставлять детей на попечении бестолковой бывшей жены, и на выходных увез их из Калифорнии к своей матери в Кентукки.

Глэдис была в отчаянии, она потратила все свои сбережения, чтобы вернуть детей. Она поехала в Кентукки и умоляла сестру Бейкера о помощи. Однако вместо поддержки она получила запрет на встречу с дочерью, сына ей также не удалось забрать — он лежал в больнице из-за осложнений с поврежденным бедром. Дожидаясь выписки сына из больницы, Глэдис временно устроилась работать в дом Гарри и Лины Коэнов, которые жили в Луисвилле на Альта-авеню, 2331. Она следила за хозяйством и приглядывала за дочерьми Коэнов, Дороти и Нормой Джин. Семья могла позволить себе прислугу: судя по архивным документам, восемнадцатилетняя Эффи Ньютон работала у них в 1920 году, а к 1930 году они сумели нанять не только горничную, но и водителя. Так что появление Глэдис в доме Коэнов не было чем-то из ряда вон выходящим, ее приезд и отъезд почти никто не заметил. В дальнейшем ходили слухи о том, что Глэдис доставляла семье Коэнов множество «хлопот», но на самом деле они почти не обращали на нее внимания: как иначе объяснить тот факт, что много лет спустя, уже после смерти Гарри и Лины, никто в семействе даже представить не мог, что их бывшая домработница стала матерью самой Мэрилин Монро.

Дочь Нормы, Джин Коэн Бонни, призналась в 2009 году: «О ней никто не рассказывал и не писал в письмах, мы уверены, что бабушка Лина Коэн понятия не имела, что ее бывшая служанка была матерью Мэрилин Монро. Я в этом абсолютно уверена. В противном случае хоть раз за тридцать лет бабушка сказала бы мне об этом. К тому же это могло стать отличной фамильной легендой, и стало бы, но никто никогда не затрагивал эту тему».

Немного поработав у Коэнов, Глэдис утратила надежду на то, что дети вернутся к ней. Бейкер снова женился; казалось, дети обрели полноценную семью, так что Глэдис пришлось смириться с этим. Она встретилась с Бейкерами, чтобы проститься с сыном и дочерью, и больше в ее жизни они не появлялись.

По возвращении в Лос-Анджелес Глэдис устроилась на работу в кинокомпанию «Consolidated Film Industries», где подружилась с одной из своих коллег Грейс Макки. Подруги много общались, ходили на танцы, веселились и имели успех у мужчин из «Consolidated».

Глэдис в то время жила на Гиперион-авеню, 1211.11 октября 1924 года она неожиданно для всех вышла замуж за Мартина Эдварда Мортенсена, двадцатисемилетнего разведенного мужчину, который работал контролером в газово-электроэнергетической компании Лос-Анджелеса. Он любил новую жену, но чувство не было взаимным: Глэдис жаловалась подругам на скудоумие мужа, а вскоре она влюбилась в двадцатипятилетнего Чарльза Стэнли Гиффорда. Он был в разводе и служил в руководстве «Consolidated».

«Гиффорд был просто милашкой», — вспоминала одна из подруг Глэдис. Другая отметила, что он «всегда был шикарно одет, и машина у него была что надо». Но его первая жена Лилиан утверждала, что и у Гиффорда был свой скелет в шкафу. Примерно тот же вывод можно сделать, просмотрев документы, касающиеся их развода, который состоялся по инициативе Лилиан вскоре после их расставания в 1923 году. Гиффорд, по ее словам, «постоянно угрожал ей, оскорблял и шантажировал, что стало причиной унижения, обиды и беспокойства». И это только верхушка айсберга. Лилиан говорила о физическом насилии и обвинениях в неверности, хотя на самом деле она была уверена, что это он изменял ей с коллегами по работе и к тому же принимал наркотики. История достигла кульминации в июне 1923 года, когда Гиффорд не только словами оскорбил жену, но и так сильно ударил ее по лицу, что она ушиблась об угол кровати и получила серьезную травму. В бракоразводных документах также говорится, что после удара на щеке Лилиан образовалась гематома и ей пришлось срочно обратиться к врачу.

Мы никогда не узнаем, было или нет все сказанное Лилиан правдой, но, конечно, этот брак безоблачным назвать было нельзя, и к тому времени, когда развод был официально оформлен, Гиффорд наслаждался вновь обретенной свободой и в мыслях не имел остепениться, несмотря на появление в его жизни Глэдис Бейкер. Глэдис же верила, что ради нее он сможет измениться, но 26 мая 1925 года она ушла от Мартина Эдварда Мортенсена. Осенью 1925 года Глэдис забеременела. Говорят, что кандидатов в отцы было довольно много, включая двадцативосьмилетнего коллегу Глэдис Рэймонда Гатри. Друзья, работавшие с Глэдис на киностудии, говорили, что она несколько месяцев встречалась с голубоглазым шатеном Гатри, и вполне вероятно, что он мог оказаться отцом ребенка. Воспитанный в семье своего дяди, Гатри также недавно разошелся с женой и, конечно, мог приударить за Глэдис, хотя везде пишут о том, что она никогда не думала о нем как об отце своего ребенка.

Принято считать, что отец ребенка неизвестен, хотя все указывает на Гиффорда, да и Глэдис была уверена в том, что это он. Кстати, личная переписка и воспоминания свидетельствуют о том, что и Глэдис, и Норма Джин несколько раз называли его отцом девочки, а в августе 1961 года в журнале «Cavalier» появилась статья, где говорилось: «Отец [Мэрилин], скорее всего, жив и проживает в Южной Калифорнии. Когда-то он был занят в киноиндустрии, но теперь отошел от дел». Это явно камень в огород Гиффорда, так как в это время он жил на юге Лос-Анджелеса, где у него была молочная ферма.

Глэдис сообщила Гиффорду о беременности во время празднования Нового года в кругу семьи; вероятно, они были в гостях у его отца Фредерика Гиффорда, плотника по профессии, который жил на бульваре Венис, 1202. Спустя некоторое время, когда скрывать беременность стало невозможно, в семье Гиффордов разразился скандал. Особенно бушевала сестра Гиффорда Этель, которая отчитала брата и потребовала объяснить, что он намеревается делать дальше. В ярости Этель крикнула брату: «Слушай, или женись на ней, или придумай что-то другое!» По решению семьи Глэдис больше не появлялась в доме Гиффордов.

Боясь навлечь на себя гнев семьи своего любовника, Глэдис попробовала искать сочувствия у матери, которая в это время жила одна на Ист-Род-Айленд-авеню, 418, так как Чарльз Грэйнджер работал за океаном. То, что дочь снова забеременела вне брака, показалось Дэлле отвратительным, и 20 марта 1926 года она уехала к мужу в Юго-Восточную Азию.

1 июня 1926 года настал день родов, и Глэдис очень надеялась, что Гиффорд проводит ее в больницу. Ее ждало глубокое разочарование, потому что Чарльз заявил, что не хочет иметь ничего общего ни с ней, ни с ребенком. Возможно, Глэдис не была бы столь шокирована его поведением, знай она о том, что в 1922 году, когда его первая жена Лилиан рожала его сына Чарльза Стэнли Младшего, Гиффорд отвез ее в больницу Лоумшир, сразу же извинился и ушел.

Осознав, что Гиффорд не собирается помогать ей растить ребенка, Глэдис с горечью приняла решение самостоятельно устраивать свою жизнь. Она назвала дочь в честь малышки, которую нянчила в Кентукки, и, желая соблюсти приличия, дала ей фамилию бывшего мужа. Так появилась Норма Джин Мортенсон (в свидетельстве о рождении Глэдис слегка изменила написание второго имени, и вместо Мортенсен записала дочь как Мортенсон). Вскоре после этого она передумала и заявила, что у них с дочерью должна быть одна и та же фамилия, доставшаяся ей от первого мужа, — Бейкер.

Через некоторое время Гиффорд, возможно из любопытства, а возможно мучаясь угрызениями совести, попросил Глэдис показать ему ребенка. Его надежды не оправдались — Глэдис категорически отказалась общаться с ним и не позволяла ему видеть дочь.

Выписавшись из роддома, Глэдис отвезла Норму Джин в свою квартиру на бульваре Уилшайр, 5454, но считаные дни спустя она отправилась на Ист-Род-Айленд-авеню, 459, и оставила дочь на попечение семьи Болендер.

Ида и Уэйн Болендер жили через дорогу от Дэллы, матери Глэдис. Они владели небольшим участком земли в Хоторне, сельскохозяйственной местности, известной широкими просторами, молочными хозяйствами и фермами. Уэйн, в течение многих лет служивший почтальоном, и его жена незадолго до начала Великой депрессии решили стать приемными родителями, и в течение следующих тридцати пяти лет двери их дома были открыты для любого ребенка, которому требовалась помощь.

Вопреки распространенному мнению, Глэдис не сразу оставила Норму Джин у Болендеров. Напротив, она переехала к ним и поручала дочь их заботам на то время, когда сама ездила на работу в Голливуд. «Миссис Бейкер жила со мной, — спустя годы рассказывала Ида в интервью для "Cavalier". — Она оставалась в Голливуде на ночь, работать с негативами, и возвращалась днем». Однако утомительные поездки и ответственность, возложенная на нее как на мать-одиночку, были слишком тяжелы для Глэдис, и в конце концов она решила вернуться к своему прежнему образу жизни.

Оставив дочь Болендерам, Глэдис вместе со своей подругой и коллегой поселилась в Рейфилд-апартментс на Бимини-плэйс, 237. Переехав из уединенного уголка Болендеров в шумный многоквартирный дом, она снова могла вести беззаботную жизнь свободной женщины. Однако Глэдис не переставала думать о дочери и ежемесячно выплачивала Болендерам 25 долларов на ее содержание. Она часто приезжала к ним на выходные, словно член семьи, а в переписи населения 1930-х годов она фигурирует как одна из жильцов дома Болендеров. Норму Джин «нельзя было назвать заброшенным ребенком, она всегда была чудесно одета, — замечала миссис Болендер. — Ее мать никогда не забывала прислать для нее деньги».

15 августа 1926 года Дэлла отправилась домой из Гонконга и прибыла в Сан-Франциско к 8 сентября. По возвращении на Ист-Род-Айленд-авеню она впервые увидела внучку, хотя впоследствии она особо не стремилась поддерживать с ней родственную связь, видя в ней скорее дитя порока, нежели Божий дар. Спустя несколько месяцев Дэлла в бреду малярии пыталась задушить девочку подушкой. Ей тут же запретили появляться в доме Болендеров, но Дэлла не оставила надежды добраться до Нормы Джин. Как рассказывала Ида Болендер, «она зачем-то явилась через день и выбила стекло у нас в двери. Мы вроде бы даже полицию вызвали».

Эти события знаменовали печальный финал жизни Дэллы, вскоре она оказалась в клинике для душевнобольных Норуолк с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз», где спустя некоторое время умерла. Таким образом Дэлла внесла свою лепту в страшное проклятие наследственного сумасшествия, впервые заявившее о себе, когда умер ее муж.

Когда страсти немного улеглись, Болендеры постарались вернуться к прежней спокойной жизни со своими приемными детьми Нормой Джин и малышом Лестером. Мальчик родился 23 августа 1926 года, в это время его родители Перл и Карл Флугел жили в палатке. Лестера отправили к Болендерам, потому что Флугелы осознали, что они слишком молоды и заботы о ребенке будут им не по плечу. Пара оформила свои отношения всего за неделю до рождения сына. Когда ребенок был устроен у Болендеров, супруги вернулись в родной Вашингтон и позднее стали родителями еще четырех сыновей: Милтона, Джеральда, Роберта и Уильяма. Флугелы не говорили отпрыскам о том, что у них есть брат, это оставалось тайной до тех пор, пока после смерти Перл в 1988 году дети не нашли письмо от миссис Болендер, датированное 1927 годом, в котором она рассказывала о жизни Лестера в Калифорнии. Уже немолодой Лестер приехал познакомиться со своей давно потерянной семьей, но, к сожалению, даже спустя столько лет один из братьев не поверил, что Лестер может быть его родственником.

А в далеком 1926 году, когда Лестер и Норма Джин были еще детьми, и их воспитывали как брата и сестру. «Им было очень весело вместе, — писала миссис Болендер. — Многие считали их двойняшками. Иногда я одевала их одинаково, и это смотрелось очень мило...»

Позже Болендеры официально усыновили Лестера, они хотели также удочерить и Норму Джин, но Глэдис, которая уже потеряла двоих детей, пришла в ужас от такого предложения и наотрез отказалась. Однако Болендеры были не единственными, кто хотел забрать себе девочку: по некоторым свидетельствам, Чарльз Стэнли Гиффорд тоже хотел заниматься ее воспитанием. В то время он жил один на бульваре Альта-Виста, 832, и узнал, что Норма Джин находится в приемной семье. Он сообщил Глэдис, что намеревается самостоятельно воспитывать девочку, но получил резкий отказ своей бывшей любовницы, которая питала к нему жгучую ненависть после того, как он бросил ее беременную без помощи.

Как Гиффорд собирался воспитывать ребенка — тайна, покрытая мраком. Его имя не значилось в свидетельстве о рождении девочки, а в документах о разводе с его первой женой Лилиан было указано, что он держался с другими своими детьми довольно холодно и не стеснялся в выражениях в их адрес. Но дело было даже не в характере Гиффорда: Глэдис ни за что не позволила бы мужчине, которого она люто ненавидела, растить свою дочь. Она продолжала навещать ее по выходным, хотя со временем такое положение дел только травмировало девочку. Однажды она назвала Иду Болендер мамой, но та одернула ее: «Рыжеволосая дама — вот кто твоя мать», — что еще больше смутило ребенка. «Но ведь [Уэйн] мой папа», — воскликнула тогда Норма Джин. «Нет», — ответила Ида. После этого малышка боялась называть кого бы то ни было мамой или папой, потому что и сама Глэдис дочерью ее не называла.

Когда речь заходила об отце Нормы Джин, Глэдис рассказывала ей, что он погиб в автокатастрофе еще до ее рождения или когда она была еще в пеленках, — версии различались в зависимости от настроения матери. Эта выдумка оказалась в некотором смысле пророческой: в 1929 году Глэдис стало известно, что мужчина, которого она называла отцом Нормы, — Мартин Эдвард Мортенсен — погиб в автомобильной аварии. Правда, Глэдис так и не узнала о том, что на самом деле умер другой человек, а ее бывший муж припеваючи жил в Калифорнии. Впоследствии Мортенсен внес в эту историю еще больше путаницы, когда заявил, что на самом деле он был настоящим отцом Нормы Джин, что, конечно, маловероятно, да и Мэрилин и ее мать в это не верили.

Девочка регулярно навещала мать в Голливуде и часто, затаив дыхание, вглядывалась в портрет Чарльза Стэнли Гиффорда, висевший на стене, хотя Глэдис твердила всем, как сильно она его ненавидела. Гиффорд был очень похож на Кларка Гейбла, и Норма Джин часто в мечтах представляла, что знаменитый актер и есть ее отец. Увы, эта фотография была самым приятным, что ожидало Норму Джин в доме матери, которая порой была настолько раздражена, что могла наказать дочь за то, что она листает книгу «слишком громко». Поэтому большую часть времени девочка пряталась в шкафу, ожидая, когда ее снова заберут к Болендерам.

Гиффорд же в это время жил совсем недалеко от Чизпик-авеню, 3014, в доме, которым владел совместно с тем самым Рэймондом Гатри, работником кинолаборатории, с которым Глэдис встречалась в 1925 году. Как произошло, что эти двое купили дом на двоих, остается загадкой, и одному богу известно, какие занятные разговоры звучали в его стенах. Они жили вместе несколько лет, после чего Гатри съехал, а Гиффорд оставался там еще долгое время: все детство Нормы Джин вплоть до ее первого замужества. Неизвестно, пытался ли он снова добиться встречи с дочерью, но даже если он и предпринимал попытки в этом направлении, Глэдис не распространялась об этом и не обсуждала их с Нормой Джин.

Ходило много слухов о том, как живется девочке у Болендеров: и работники киностудии, и сама Мэрилин частенько выдумывали небылицы, в которых ее история напоминала сказку о Золушке. Может, эти разговоры и вызывали сочувствие зрителей к Мэрилин, но, по словам другой воспитанницы Болендеров, Нэнси, ее приемных родителей они не могли не огорчать: «Маму и папу жутко расстраивали пересуды о том, что, мол, Мэрилин росла в бедности, обделенная родительской любовью и заботой».

Спустя годы Ида Болендер, до глубины души обиженная тем, как подается история юности Нормы Джин, рассказала репортерам: «Мы любили ее как свою родную дочь».

Увы, даже искренние чувства не сумели защитить их от сплетен, но хотя детство Нормы Джин не назовешь самым счастливым, слухи о том, что у Болендеров она терпела нужду и лишения — заведомая ложь. «Мы жили спокойно и ни в чем не нуждались, — вспоминала Нэнси. — У нас было много друзей. [Болендеры] нас по-настоящему любили, защищали и воспитывали нас, вкладывая в это дело всю свою душу».

Болендеры были религиозными людьми, с высокими моральными ценностями, поэтому детям конечно же не разрешалось сидеть сложа руки. «Лень до добра не доводит», — частенько поучали Лестера другие воспитанники. Ида всегда все тщательно планировала, была настоящей железной леди, но на то были свои причины. Переболев в детстве скарлатиной, она оглохла на одно ухо, впоследствии ей пришлось купить слуховой аппарат и научиться читать по губам, чтобы нормально общаться с друзьями и семьей.

Иде приходилось нелегко, а уж присматривать за оравой детей в 1920-е годы было по силам далеко не каждой женщине, поэтому помощь ее матери, которая жила по соседству, конечно, была неоценимой. Ида сама шила ребятам одежду; овощи и фрукты со своего огорода тоже были большим подспорьем в хозяйстве: она выращивала яблоки, помидоры, кукурузу, арбузы и фасоль, так что покупать приходилось только муку, масло, сахар и кофе. Бывали дни, когда все семейство, теснясь в стареньком автомобиле Уэйна, совершало небольшое путешествие в город. Ида уходила за покупками, а дети оставались с Уэйном в машине, загадывали друг другу загадки, пели песни и рассказывали сказки.

А иногда приемный отец сажал малышку Норму Джин на колени и она с восторгом изображала из себя водителя. Уэйн любил Норму Джин как родную дочь, и проводил с ней много времени. Случалось, она сидела на стульчике и наблюдала за тем, как он бреется, забрасывая его бесконечными вопросами: «А кто такой Бог?», «А где он живет?», «А сколько в мире людей?».

У Нормы Джин было много детских радостей: она частенько ходила на пляж в Редондо, неподалеку от дома, любила забраться на яблоню, которая росла у нее под окном, причем нередко она тащила за собой и маленького Лестера. Они натягивали между ветками одеяло, чтобы получился домик, а внизу в это время гуляли цыплята, кролики и козы, не обращая ни малейшего внимания на шалунов.

Иногда Норма Джин играла в классики с Нэнси, а еще у нее была любимая собака Типпи.

Посещение кинотеатра в семье не поощрялось (хотя позднее Мэрилин признавалась, что пару раз она тайком пробиралась на сеансы), но радио Норме Джин слушать разрешали, ее любимыми передачами были «Зеленый шершень» и «Одинокий ковбой». «Мне жутко нравилось! — вспоминала она про "Одинокого ковбоя". — И дело не в лошадях, погонях и пушках, а в напряженном сюжете. Никогда не знаешь, как поведешь себя, если попадешь на место героев».

Что касается эстетического воспитания, в доме Болендеров постоянно звучала музыка: Ида любила слушать по радио симфонии, а вернувшись из церкви, члены семьи собирались вместе и пели. Норма Джин даже научилась играть на рояле, который был особой гордостью семейства. Любовь к этому инструменту она сохранила на всю жизнь: где бы она ни жила, у нее всегда был рояль.

Норме Джин старались прививать и религиозные ценности. Как рассказывала Нэнси Болендер, о Боге ей говорили, что он добрее и величественнее, чем можно себе вообразить.

В дальнейшем обо всем этом было забыто, и широкое распространение получили истории о том, что чрезмерно религиозные Болендеры якобы не уделяли должного внимания детям и постоянно ругали Норму Джин за «греховное поведение». Нэнси же рассказывает совсем иное: «Они ни о ком и слова дурного не сказали. Родители принимали людей такими, какие они есть, и любили их без всяких "но"».

14 сентября 1931 года Норма Джин и Лестер пошли в школу. Нэнси вспоминала, как «близняшки» вприпрыжку бежали в школу на Вашингтон-стрит, а за ними по пятам следовала любимая собака Нормы Джин Типпи. Дети учились в этой школе до землетрясения, которое случилось в Лос-Анджелесе 10 мая 1933 года, после чего их перевели в школу на 5-й улице (теперь школа Рамона). Годы спустя Эвелин Готроп, учительница музыки, вспоминала о том, что Норма Джин была застенчивой девочкой, но тем не менее не отставала от своих одноклассников в учебе.

Однако природная скромность не помешала Норме Джин осознать, что лучшее средство привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие — выдумывать истории. И она начала самозабвенно врать в школе о своей жизни у Болендеров. Однажды девочка зашла так далеко, что сочинила байку о том, как приемные родители толкнули маленькую Нэнси и она ударилась о кухонную плиту. По прошествии многих лет в своем дневнике она призналась, что сделала это только из желания произвести впечатление на доверчивого учителя, на самом же деле ничего подобного не было.

В школе Норме Джин нравилось петь, ее талант оценили по достоинству и удостоили девочку чести петь на утренней пасхальной службе в театре Голливуд-Боул. По сценарию участники детского хора, одетые в черные плащи, выстраивались на сцене, образуя крест. Во время восхода солнца дети должны были снять плащи и остаться в белых костюмах: так черный крест превращался в белый. Потом Мэрилин сокрушалась, что, увлеченная происходящим, она забыла снять свой плащ и была единственным черным пятнышком на абсолютно белом кресте. Но, видимо, она быстро исправила свою ошибку, потому что на фотографиях, запечатлевших это событие, никаких «черных пятен» на белом кресте нет.

В 1933 году Норма Джин вынуждена была внезапно покинуть Болендеров. Этому предшествовали два весьма примечательных события. Прежде всего, смерть собаки Нормы Джин, Типпи. Поговаривали, что ее убил сосед, разъяренный ее лаем. Вскоре после этого мать Нормы Джин поняла, что больше не вынесет разлуки с дочерью, и заявила, что собирается купить дом, где они смогут жить вместе. Болендеры были обескуражены, но оставить Норму Джин у себя они не могли, хотя очень волновались за ее будущее.

Норме Джин не хотелось уезжать с «рыжеволосой дамой», и, когда наступил назначенный день, расстроенные дети спрятались в шкафу, надеясь, что их не найдут. Что бы Норма Джин ни думала о своей семье, мысль о совместной жизни с матерью, которую она едва знала, ее нисколько не радовала. Однако ее быстро нашли и отвели к машине, в которой ждала Глэдис. Отъезд Нормы Джин стал настоящей трагедией для семьи. Забыть ребенка, который стал частью их жизни, было невозможно: «Маме и папе было очень тяжело, — рассказывала Нэнси Болендер. — Ведь они любили ее всей душой. Они растили ее с младенчества до восьми лет. Это очень долгий срок, и когда столько сил вкладываешь в воспитание, так любишь ребенка, потерять его — это все равно что лишиться части себя».