Главная / Публикации / Д. Лайт. «Убийство Мэрилин Монро раскрыто»

Мэрилин против Мэрилин

Официальная версия — самоубийство. Возможно, случайное. Монро приняла целую горсть таблеток нембутала, забыла об этом и приняла еще. Доза оказалась смертельной.

Как ее спасали и спасали ли вообще — вопрос другой, но принять лекарства Мэрилин действительно могла сама.

Почему?

Приходится признать, что к тому все шло...

Когда начались неприятности — с брака с Миллером?

Или с попытки научиться у Страсбергов играть на сцене и перед камерой «по правилам», что ей самой категорически не подходило?

Оборванные романы с президентом, а затем его братом были, пожалуй, лишь жирной точкой, которую Монро попыталась превратить в запятую. Эта точка запятой не стала. Возникает вопрос: что же дальше?

Чтобы понять, могла ли она в очередной раз наглотаться таблеток (такое уже бывало не раз), попробуем понять, насколько трудной была ситуация перед гибелью Мэрилин.

Начать действительно стоит с брака с Миллером.

За своего первого супруга Джеймса Догерти она вышла замуж в шестнадцать лет, по словам самой Мэрилин, чтобы не возвращаться в приют. Об этом браке даже вспоминать не хочется, они с мужем совсем не подходили друг другу, развелись и, похоже, не вспоминали о несостоявшейся семейной идиллии. У Догерти сложилась своя вполне успешная и достойная жизнь, он никогда не спекулировал своей связью с Монро и не пытался получить от этого дивиденды. Не сказал ни единого дурного слова о первой супруге, что делает ему честь.

За Джо Ди Маджио — бейсболиста, суперспортсмена, любимца всей Америки, национального героя — Мэрилин вышла замуж скорее потому, что Америка так пожелала. При этом сам Ди Маджио любил ее всю оставшуюся жизнь, не раз приходил на помощь и после развода (например, вытащил из психиатрической больницы), надеялся связать свою судьбу с Монро еще раз, он же организовал похороны и позаботился о том, чтобы те не превратились в шоу.

Джо Ди Маджио (1914—1999) — восьмой из девяти детей итальянских иммигрантов Джузеппе и Розалии Ди Маджио. Джузеппе надеялся, что пятеро его сыновей тоже станут рыбаками, а вот Джо терпеть не мог запах рыбы и сделал все, чтобы не идти по стопам отца.

Он стал одним из самых известных и любимых игроков, был членом Национального зала славы бейсбола, самым высокооплачиваемым бейсболистом своего времени.

Первой супругой Ди Маджио стала актриса Дороти Арнольд, которая родила ему сына, тоже Джо Ди Маджио.

Брак с Мэрилин Монро оказался недолгим — с января по сентябрь 1954 года. Джо ревновал Мэрилин к ее работе и вниманию других мужчин. «Последней каплей» стали съемки знаменитой сцены фильма «Зуд седьмого года», когда порыв воздуха из вентиляционной решетки метро поднял юбку Монро у всех на виду.

1 августа 1962 года Джо снова сделал предложение Мэрилин, новая свадьба была назначена на 8 августа.

Ди Маджио обещал Мэрилин, что если переживет ее, то будет приносить красные розы на ее могилу, и обещание выполнил.

Он действительно любил свою красавицу-супругу и больше не женился.

И все же Ди Маджио Мэрилин легко меняла на любого другого мужчину, в которого влюблялась, а влюблялась она часто.

Влюбилась и в Артура Миллера.

Если Ди Маджио был «своим парнем» из рыбацкого поселка (сама Мэрилин не могла похвастать даже именем отца, поскольку не знала, от кого Глэдис ее родила) — верным, безыскусным, добродушным и драчливым одновременно, то Артур Миллер — рафинированный эстет, известный драматург, уже имевший ко времени их знакомства Пулицеровскую премию за «Смерть коммивояжера».

Артур Миллер (1915—2005) — американский писатель, драматург, эссеист. Лауреат премии Тони (театральный Оскар) и Пулицеровской премии за пьесу «Смерть коммивояжера».

Был женат трижды, второй брак с Мэрилин Монро формально продолжался четыре года.

Преследовался «Палатой комиссии по антиамериканской деятельности» за свои левые взгляды, считался близким к коммунистической партии США.

Ради брака с Миллером Мэрилин Монро перешла в иудаизм. Она была очень дружна с отцом Артура Исидором Миллером, даже представила свекра президенту Кеннеди, о чем Миллер-старший мечтал.

Мэрилин казалось, что любовь взаимна, что Миллер увидел в ней то, чего не смогли разглядеть другие, — ум, желание учиться, любовь к серьезной литературе, стремление играть серьезные роли.

В Мэрилин словно жили две женщины, она признавала это сама. Одна любила серьезные книги (многие ли из нас осилили «Уиллиса»; о том, чтобы любить это произведение, вообще говорить трудно), мечтала играть героинь Достоевского, пыталась интересоваться политикой и гражданскими правами, была доброй и серьезной.

Вторая — белокурая красотка — полная противоположность. Эту женщину не могла увлечь судьба Грушеньки из «Братьев Карамазовых», напротив, интересовали бриллианты, она была крайне неразборчива в интимных связях, немыслимо сексапильна и довольно глуповата.

Мэрилин твердила, что вторую она играет, что это созданный для экрана образ.

Достаточно положить перед собой голливудские фотопробы 1940-х годов, чтобы понять, что так и есть.

Секс-символ родился не сразу и, кстати, существовал не так долго — первый относительно успешный фильм состоялся в 1950 году, первый прорывной — «Ниагара» — в 1953-м, а последний, самый яркий и известный — «Некоторые любят погорячей» («В джазе только девушки») — в 1959 году. До того были эпизодические роли, часто даже без упоминания в титрах, а после два фильма («Займемся любовью» в паре с Ив Монтаном и «Неприкаянные» с Кларком Гейблом) откровенно неудачные, третий — «Что-то должно случиться» — остался незавершенным и явно получался провальным.

Смею утверждать (не первая и не единственная), что Мэрилин Монро всю свою кинокарьеру играла одну-единственную роль — роль Мэрилин Монро. И только! Она была актрисой одной роли, так бывает. Зрители не воспринимали белокурую красавицу ни в какой другой ипостаси, и не только зрители, но все, кто ее окружал, неважно где: на съемочной площадке, в ресторане, на улице, даже в постели.

В этом была не только ее трагедия, но и трагедия тех, кто попытался связать с Монро свою жизнь, — Джо Ди Маджио и Артура Миллера.

Монро видела в Миллере своего спасителя, надеялась, что рядом со знаменитым драматургом сумеет доказать всем, что у нее самой кроме красивых форм есть нечто внутри, что она вовсе не глупа, не капризна и отнюдь не только сексуальна. Надеялась, что Миллер разглядит в ней Норму Джин и нераскрытые таланты и способности.

Не увидел, не разглядел, даже не попытался это сделать.

Артур Миллер, как все, видел в Мэрилин именно Мэрилин, а не Норму Джин, видел красивое тело и красивое лицо и едва ли отдавал себе отчет, что под этой красивой оболочкой скрывается что-то серьезное. Ему не была нужна серьезная, неприкаянная Норма Джин. Думаю, он и сам не понимал, что именно нужно. Как многие, поддался чарам роковой блондинки и не пожелал вникать в ее проблемы.

А проблем оказалось с избытком...

Став супругой Артура Миллера, Мэрилин не смогла спрятаться от сложностей мира ни в его объятиях, ни за его спиной. У Миллера не было средств, чтобы содержать красавицу-жену, не было желания помогать ей становиться настоящей актрисой (пусть меня разорвут на части поклонники Монро, но я считаю, что она не была актрисой совсем, Монро умела гениально играть только ту, от которой старалась избавиться, она вообще не играла, а влезала в шкуру сексапильной блондинки и жила в этой оболочке перед камерой), и Мэрилин снова пришлось сниматься, чтобы заработать на жизнь, причем сниматься в прежнем образе секс-символа.

Но сначала был фильм «Принц и танцовщица». Наверное, тогда ей казалось, что наступившая светлая полоса будет длиной в оставшуюся жизнь. Все складывалось просто блестяще: замужество с Миллером, прекрасные отношения с его родителями, особенно отцом (Мэрилин так мечтала о семье, которую могла бы назвать своей!), собственная кинокомпания Marilyn Monroe Productions, съемки вместе с английской звездой Лоуренсом Оливье в совсем не комедийном фильме, наконец, беременность!

В Лондоне Оливье и его супруга Вивьен Ли встретили Монро и Миллера подобающе, толпы журналистов, пресс-конференции сначала в Нью-Йорке, потом в Лондоне, замечательный дом с садом для звезды, прекрасные условия на съемочной площадке, любимый муж рядом... Мечта начала сбываться.

Не тут-то было.

В безобразии, вечно творившемся на съемочной площадке, безусловно, виновата сама Мэрилин. Она просто не умела (никто не научил, даже не объяснил) вести себя ответственно. Девчонка из эпизодических ролей вдруг вырвавшаяся даже не в звезды, а на площадку серьезного (относительно серьезного) фильма, решила, что ей позволено все.

Когда в 1954 году Мэрилин снималась у Премиджера в фильме «Река, не текущая вспять», режиссер совершенно не желал признавать ее звездой и создавать особые условия. Мало того, требовал больше, чем от остальных. Дело не в тяжелых физических условиях, когда приходилось по-настоящему рисковать жизнью, мокнуть и мерзнуть на плоту посреди бурной реки, ей просто не делали скидок на симпатичную мордашку и прочее. И Монро играла!

Удивительно, но фильм прошел почти незамеченным, видно, зрителям не нужна такая Монро — красивая, но серьезная и почти не сексапильная.

Лоуренс Оливье, привыкший к дисциплине на площадке, к ответственному отношению к делу всех — от звезд до тех, кто убирает мусор за этими звездами, был в шоковом состоянии. Монро не просто капризничала, она срывала график съемок, что безумно удорожало картину, доводила съемочную группу до белого каления своей несобранностью, безалаберностью и нежеланием подчиняться правилам.

Это было всегдашней бедой Мэрилин, она никогда не задумывалась, каково тем, кто рядом с ней на площадке. Из-за ее несобранности и неумения запоминать самые простые диалоги и даже отдельные фразы приходилось снимать десятки дублей, этот непрофессионализм выводил из себя тех, кто делал все прекрасно с первого раза.

Актерам очень трудно с одинаковым накалом повторять одно и то же много раз в ожидании, когда же у белокурой красавицы с уст сорвутся нужные по сценарию слова.

Всегда и всех бесили ее опоздания, часовые задержки в гримерной, неспособность собраться и сконцентрироваться. Она еще не была звездой, а партнеры подолгу прели на площадке в ожидании, когда же Мэрилин завершит макияж и выберется, наконец, под софиты.

Не будет преувеличением сказать, что партнеры по съемкам, причем не только режиссеры и актеры, но и гримеры, осветители, ассистенты... терпеть не могли капризную актрису. Тони Кертис, игравший с Монро в самом знаменитом ее фильме «Некоторые любят погорячей» («В джазе только девушки»), говорил, что целовать ее все равно что целовать Гитлера.

Мэрилин опаздывала всегда и везде, неважно, была ли это просто встреча с приятелем в кафе или серьезная официальная церемония. Она даже опоздала выйти вовремя к микрофону, чтобы спеть президенту свое знаменитое поздравление. Сама Монро язвила, что это не она вечно опаздывает, а другие куда-то торопятся. Ее непунктуальность вынужденно терпели, но симпатий со стороны тех, кто маялся в ожидании, не добавляло.

Была исключительно несобранна и временами словно нарочно испытывала терпение окружающих. Например, могла внимательно наблюдать, как накладывают грим в течение довольно длительного времени, а потом, убедившись, что все закончено, вдруг объявить:

— Ах, какая я рассеянная — не приняла душ! Извините...

Следовала полуторачасовая ванна, и гримеры начинали работу сначала. Все это время съемочная группа страдала в ожидании. Не все бывали столь добродушны, чтобы прощать подобное неуважение к себе...

Причем все это не только в бытность звездой или на съемках «Неприкаянных», где продюсером была она сама, а сценаристом супруг, но и тогда, когда до звездности было еще очень далеко. На съемках одного из первых фильмов «Все о Еве», когда возмущенные актеры, устав ждать Монро, были готовы просто покинуть площадку, только у Бэт Дэвис хватало мудрости зайти в ее гримерную, взять начинающую актрису за руку со словами «Пойдем, все тебя ждут!» и вывести наружу. Мэрилин просто боялась появления на площадке, боялась что-то сделать не так, показаться смешной, нелепой, опозориться...

Но постепенно эта неуверенность в себе переросла в уверенность, что будут ждать и терпеть. Отвратительная черта характера, но из песни слова не выкинешь, эта черта у Монро имелась и даже была гипертрофирована.

Опаздывала она и в Лондоне. Опаздывала, просыпаясь слишком поздно, подолгу приводила себя в порядок, в рабочее состояние, гримировалась, смывала грим и все переделывала, пила шампанское... Вместо утра, когда хороший свет и у актеров еще нет теней под глазами от усталости, съемки начинались далеко за полдень.

Когда группа уже просто кипела от возмущения, съемочную площадку вдруг озаряло солнце — прибывала Мэрилин. Ей даже в голову не приходило извиниться за опоздание и срыв нескольких часов работы.

Злился Лоуренс Оливье.

Злился и Артур Миллер. Жизнь рядом с Мэрилин оказалась не такой, как он ожидал. Красивая внешность вовсе не подразумевала ангельский нрав. Звезда мгновенно затмила своего супруга, Миллеру пришлось довольствоваться ролью «при» — быть при Монро сопровождающим, улыбаться, когда ей задают вопросы, держать пальто или цветы, подавать руку, многозначительно помалкивать...

А еще выслушивать выговоры Оливье по поводу очередного опоздания и даже пропуск съемочного дня. Лоуренс просил Артура повлиять на супругу, будить ее пораньше, самому привозить на съемочную площадку. Фактически Миллер становился нянькой.

К тому же рядом с Мэрилин все время работы находилась ее новая наставница Паула Страсберг, которая не только поддерживала ее как актрису, но и вмешивалась во все остальное, вплоть до личной жизни. Для Артура было довольно унизительно то покаянно соглашаться с Лоуренсом Оливье, то отступать перед Страсберг, кстати, получавшей за свои труды зарплату куда большую, чем многие актеры фильма.

Мэрилин не слушала ни советов, ни требований Оливье, не то чтобы она не признавала его авторитет, но желала играть, как сама чувствует роль. Лоуренс Оливье был на картине режиссером и исполнителем заглавной роли, и откровенное пренебрежение заморской звезды сильно задевало его, принижая в глазах съемочной группы. Для Оливье это был самый трудный и неприятный опыт работы в его карьере.

Позже в своих весьма предвзятых воспоминаниях Оливье выставил себя этаким умудренным опытом страдальцем, вынужденным терпеть глупые капризы мало на что годной заморской звезды, ставшей популярной безо всяких на то оснований. Следует признаться, что не один Лоуренс Оливье, но и режиссеры, однажды поработавшие с Монро, зарекались повторять печальный опыт даже за большие гонорары.

Монро никогда не отличалась хорошей памятью, ей бывало тяжело запомнить простой набор фраз. Это страшно раздражало Миллера, который не мог понять, как актриса не может выучить роль. Они без конца пререкались, то и дело вспыхивали мелкие ссоры... Мэрилин ставила супруга на место, объявляя, что критиковать ее неумение работать он будет тогда, когда снимет сам или хотя бы снимется хоть в одном фильме, и советовала заняться своим делом — писать пьесы. Писать не получалось...

Миллер надеялся плодотворно поработать, пока супруга будет занята съемками, но вместо этого без конца решал проблемы ее непунктуальности, здоровья, а то и капризов. По привычке Артур заносил свои мысли и ощущения в дневник. Съемки еще только готовились, а Мэрилин уже знала, что думает о ней супруг, потому что прочитала этот дневник, оставленный открытым на видном месте.

Лоуренс Оливье считал Монро испорченным ребенком и даже откровенно называл при Миллере сучкой. Больше всего Мэрилин потрясло то, что Артур с таким мнением Оливье соглашался, а также то, что позволил прочитать дневник.

Было ли это случайно? Едва ли, ведь опытный драматург прекрасно понимал, какое впечатление произведет написанный текст. К чему было так опрометчиво оставлять дневник, открытый на нужной странице, там, где его могла прочесть жена?

Всего три недели счастья, и все рухнуло! Брак дал серьезную трещину.

Для Мэрилин самым ужасным оказалось то, что Миллер оправдал худшие ее опасения: он понял, что жена не соответствует ему интеллектуально (чего больше всего боялась сама Монро).

Миллер (правда, после гибели Мэрилин) щедро делился впечатлениями об их браке в своих произведениях. В тех фрагментах его книги «Извивы времени», что посвящены Мэрилин, полным-полно покровительственных речей о «дорогой девочке» и «совершеннейшем ребенке», о вечно рассеянном и пребывающем в расстроенных чувствах существе, которое копается в выдуманном им самим прошлом, а также о женщине, от которой он еле успел унести ноги, сохранив жизнь и здоровую психику. Хотя ни от какой автобиографии нельзя ожидать объективной оценки интимных переживаний ее автора, однако данные конкретные воспоминания носят на редкость неполный характер, избирательны при изложении фактов, относящихся к их супружеской жизни, а также необычайно затемнены попытками самозащиты и самооправдания; их мог написать лишь тот, кто испытывает чувство вины и угрызения совести.

Быть может, Мэрилин искала счастье на земле, но он разыскивал богиню. Артур мог почувствовать себя возмущенным, обнаружив, что Мэрилин не только не является для него ни спасительницей, ни тем человеком, который, как он надеялся, разрешит его духовные проблемы, но и сама испытывает трудности в отношении себя. Мэрилин не дано было преодолеть его творческую немощь и те симптомы заторможенности в его эмоциональной жизни, в которых он сам признавался.

На фоне семейного разлада съемки шли очень тяжело, а потому все вздохнули с огромным облегчением, когда они наконец закончились. В последний день Мэрилин повинилась перед съемочной группой, попросив прощения за то, что «была такой бякой».

А потом была внематочная беременность и попытка отравиться. Удивительно, как вообще, постоянно принимая барбитураты, Монро решилась забеременеть. Уже тогда врачи знали, что эти средства опасны для плода.

Семья не состоялась, хотя они с Миллером не развелись, продолжая играть счастливую пару. Для Мэрилин столь скорый развод был бы унизителен, а Артуру попросту нужна платежеспособная супруга, чтобы поправить свои финансовые дела. За время столь странного брака он ничего не написал. Вина ли в этом Монро? Едва ли, скорее Миллеру было нечего сказать своим читателям. Он был левым по убеждениям, Миллера даже вызывали в «Палату комиссии по антиамериканской деятельности», такому автору публиковать произведения в период «охоты на ведьм» оказалось сложно.

Они и с Мэрилин познакомились, когда Миллер приехал в Лос-Анджелес с Элиа Казаном, чтобы договориться о съемках фильма по сценарию Миллера «Крюк». Сценарий был признан антиамериканским (очень серьезное обвинение!), и фильм не сняли.

У главы ФБР Эдгара Гувера против Артура Миллера имелся большой зуб. Почему?

Гувер вообще не любил интеллигенцию, подозревая в мягкотелости и антиамериканизме. А Артур Миллер к тому же был евреем, и его никак не удавалось прижать достаточно сильно, чтобы поставить на колени или заставить просить прощения. Запрещали одну за другой пьесы, иногда на совершенно дурацком основании.

Впервые Миллера допрашивали в 1944 году. Его пьеса 1947 года «Все мои сыновья» была объявлена пропагандой линии компартии, что означало, что ее никогда не будут ставить в Америке, хотя пьеса получила две премии Тони (театральный Оскар).

Всемирную популярность Миллеру принесла пьеса «Смерть коммивояжера», поставленная на Бродвее в 1949 году, которая тоже получила Тони, а еще Пулицеровскую премию.

ФБР было наплевать на престижнейшие премии, «Смерть коммивояжера» также объявлена очерняющей американский образ жизни.

Пьесы Миллера на Бродвее с успехом ставил режиссер Элиа Казан, который, когда его вызвали на допрос в «Палату комиссии по антиамериканской деятельности», назвал восемь имен своих коллег, которые так или иначе интересовались русской литературой и русской историей. Все перечисленные были наказаны за антиамериканскую деятельность, а сам Казан подвергнут со стороны коллег настоящему остракизму.

Миллера в списке восьмерых почему-то не было, но он использовал историю с Элиа Казаном для своей новой пьесы «Суровое испытание», в которой пересказал произошедшее, но аллегорически. Аллегории Гувера не обманули, и Миллеру даже запретили выехать в Лондон на премьеру этой пьесы там.

А когда он написал «Вид с моста» о доносительстве на незаконных иммигрантов, началось настоящее преследование. Теперь надежды ставить свои «опасные» пьесы в США Артур Миллер лишился окончательно.

Как бы ФБР ни отнеслось к его браку с Мэрилин Монро, помешать оно не смогло (или не желало, ведь строптивого драматурга проще держать под присмотром с помощью его жены, далекой от левых идей).

У Миллера сложилась ситуация, когда писать то, что желал, он не мог, вернее, мог, но в стол. А писать то, что издавали бы, не хотел. Плодотворной работы в Лондоне не получилось, позже, когда они вернулись в США семьей только формальной, он пытался изложить некоторые тонкости своих отношений с Мэрилин в небольших произведениях, но быстро понял, что теперь успешен лишь в той степени, в какой является отражением своей блестящей супруги. Это Миллера не устраивало и устроить никоим образом не могло, все же он был самодостаточен и без жены.

Они пытались сохранить хотя бы видимость семьи, хотя Америка бы легко простила Блондинке развод с «этим высоколобым умником, почти коммунистом». Америка поддержала любимицу в ее браке с национальным героем — суперспортсменом Джо Ди Маджио, потому что соединились две звезды. Простила развод, не осуждая Джо за то, что тот поколачивал свою красавицу-супругу из ревности (кто бы из мужчин не понял таких порывов?).

Но простить брак с умником левого толка не могла.

И все же они не развелись, продолжая хотя бы работать вместе.

Однако в работе сильней всего сказалась разница интересов, видения мира, оценка происходившего вокруг, разница в их внутренней организации.

Артур Миллер всегда использовал личные впечатления и события своей жизни и жизни знакомых ему людей, чтобы создавать литературные произведения. Для Мэрилин это было неприемлемо совершенно. Она не представляла, как можно вынести на всеобщее обозрение свои мысли и чувства. Вот показать нижнее белье во время съемок — пожалуйста. Но это же не она, это ее героиня...

А рассказать всему миру о том, что глубоко внутри и затаено для самого близкого человека, — увольте.

Мэрилин еще перед венчанием попросила Артура обещать, что тот никогда не станет описывать их отношения и ее поведение наедине, каким бы оно ни было и где бы события ни происходили. Он обещал. И обещание много раз жестоко нарушил.

Речь не о произведениях, опубликованных вскоре после смерти Монро, Миллер взялся писать сценарий для фильма «Неприкаянные», главная героиня которого списана с Мэрилин.

Худшего названия фильма для Мэрилин придумать трудно. Она и без того всю жизнь ощущала себя неприкаянной. Кроме того, Миллер был прекрасным театральным драматургом, блестящим эссеистом, но он не был сценаристом. Саму Мэрилин в фильм заманили возможностью сыграть с Кларком Гейблом, ради этого она была готова терпеть нудный сценарий, тяжелую роль и невыносимые условия съемок в пустыне.

«Неприкаянные» — ярчайший пример того, как Мэрилин предавали все, кто только мог это сделать.

Первым, конечно, оказался Артур Миллер. Он сделал то, о чем она просила не делать перед бракосочетанием, — вытащил на всеобщее обозрение ее недостатки, подчеркнул их репликами, заставив играть роль, которую ей никак играть было нельзя. Мало того, Миллер словно нарочно (скорее всего так и было) без конца переделывал длиннейший и нуднейший сценарий, к вечеру исправляя следующую сцену просто до неузнаваемости. Текст приходилось учить заново.

Чаще всего и больше всего изменялись реплики главной героини, из-за чего Мэрилин едва не до утра приходилось зубрить слова, потом, измученной, принимать безумное количество снотворного, чтобы сомкнуть глаза хотя бы на время. Утром, сонная, она никак не могла прийти в себя, ее накачивали уже гадостью, которая взбадривала, гримировали практически не проснувшуюся, выталкивали на площадку, и тут выяснялось, что Миллер снова что-то изменил и нужно переучить несколько диалогов.

Трудно представить, каково было на сумасшедшей жаре женщине, которая и без того не отличалась умением предельно быстро концентрироваться, боялась не справиться с очередной сценой и получить замечание режиссера, когда ее почти намеренно подвергали унижениям, лишали возможности нормально спать, накачивали сначала наркотиками, а потом взбадривающими средствами.

Создается впечатление, что Миллер, режиссер фильма Джон Хьюстон, о котором даже родная дочь говорила, что он очень жесток, и Ральф Гринсон, который присматривал за Мэрилин во время съемок, намеренно доводили ее до срыва.

Вообще-то так и было, потому что каждому из этих троих был нужен нервный срыв Мэрилин.

Миллер понимал, что фильм получается ничтожным, сценарий пустой, характер героини тоже, играть там почти нечего, слишком много длиннот, вынесенные на всеобщее обозрение их личные отношения с Мэрилин зрителям едва ли понравятся. Но признавать свой провал (ну, пусть не провал, но просто неудачу) не хотелось, куда проще довести до невменяемого состояния Мэрилин и списать все недочеты на нее, мол, в таком состоянии разве можно хорошо сыграть?

Режиссер Джон Хьюстон имел «маленькую» слабость, которая стоила огромных денег, — он играл в казино в кости. Эта слабость обернулась крупным проигрышем, деньги, судя по всему, взяты из кассы съемочной группы, вернуть их быстро не представлялось возможным. Единственный выход — на время прервать съемки якобы из-за плохого самочувствия Монро.

Представьте, получилось!

Съемки проходили в Неваде, где в летние дни тяжело даже привыкшим к жаре местным жителям. Просидевший за карточным столом почти всю ночь, Хьюстон, однако, не принимал снотворного, чтобы вздремнуть до утра, он дремал, а то и просто спал в своем режиссерском кресле. Бывали случаи, когда, проснувшись, он долго не мог сориентироваться, какая сцена вообще снимается. Однако это не мешало ему буквально измываться над актерами и дублерами.

Кларк Гейбл, который до съемок считал себя приятелем Хьюстона, в процессе поссорился с ним окончательно.

Но потраченные деньги нужно было как-то вернуть, потому что счет оказался пуст.

Для этого решено отправить Мэрилин на отдых.

Хьюстон воспользовался тем, что Мэрилин на уик-энд, если не была занята в съемках, уезжала в Лос-Анджелес, чтобы немного привести себя в порядок, встретиться со своим врачом Энгельбергом. В конце августа денег на съемки уже не осталось совсем, просто Хьюстон в очередной раз крупно проиграл и задолжал двум казино полсотни тысяч долларов. Решив сократить рабочую неделю, режиссер отпустил Мэрилин в Лос-Анджелес на день раньше, одновременно договорившись с Гринсоном и Энгельбергом, что те подержат актрису в какой-нибудь клинике, чтобы подлечить расшатанные нервы.

Ничего не подозревающая Мэрилин согласилась недельку отдохнуть не в отеле, а в больнице «Вестсайд» на бульваре Ла-Ченега. Едва ли она согласилась бы туда лечь даже на пару дней, знай, во что превратят в общем-то безобидное решение. Денег на съемки не было, сценарий не удавался, все шло наперекосяк, но виновата оказалась Мэрилин с ее «нервным расстройством»!

Пресса раздула пребывание Мэрилин в клинике до размеров вселенской катастрофы, россказни поддерживали врачи. Врачам самой клиники было выгодно иметь такую пациентку, Гринсону выгодно вдвойне, потому что Монро попадала под его влияние окончательно. Разве может обходиться без постоянного присмотра актриса, которой из-за проблем со снотворным даже пришлось лечь в клинику? О том, что сам эти снотворные выписывал, причем в дозах, втрое превышающих допустимые, Гринсон как-то забывал.

Виновата во всем оказалась Мэрилин, журналы, и без того трепавшие ее имя в связи с недавним романом с Ив Монтаном, закончившимся ничем, теперь перемывали косточки актрисе из-за барбитуратов. Барбитураты принимали в Голливуде все, к тому же Мэрилин просто слушала своих врачей.

Пробыв в больнице всего неделю (наркотическая зависимость лечится куда дольше), она вернулась на съемочную площадку вполне здоровой и готовой к работе. Значит, наркотической зависимости все же не было, или врачи закрыли глаза на то, с чем ее несколько дней назад положили в больницу?

Объяснение простое — на Мэрилин свалили вину за резкое удорожание картины (хотя даже если ее недельное отсутствие и удорожало съемки, то уж никак не на ту сумму, которую озвучивал Хьюстон, ни одни съемки не бывают без нарушения графика, а картина отставала всего на две недели).

Поведение Хьюстона было просто непорядочным, это понимали все, кто знал, в чем дело. Но не лучше вел себя и Миллер. Сорвать съемки не удалось, и он продолжил переделывать свой никчемный сценарий. Тогда Мэрилин договорилась с Кларком Гейблом, что они больше не примут ни единого измененного слова, просто не будут учить новый текст взамен уже вызубренного.

Съемки «Неприкаянных» оказались по-настоящему мучительными не только для Мэрилин. Ее наставница по актерскому мастерству Паула Страсберг, находившаяся рядом все 24 часа в сутки, сама мучилась от страшных болей, принимая огромное количество наркотиков. Никто не знал, что у нее начальная стадия рака мозга, который свел Паулу в могилу через несколько месяцев.

Болен был и Кларк Гейбл, который почему-то вознамерился исполнять все опасные трюки сам. Гейбл был уже в возрасте, и тащиться по земле привязанным за руки за грузовиком (словно его тащит лошадь) для актера было слишком тяжело. Он то и дело поднимал огромные тяжести, без устали скакал верхом, все это на страшной жаре и день за днем.

Последствия оказались печальными, через несколько дней после окончания съемок Гейбл перенес инсульт и еще немного погодя умер.

Обвинили в его смерти Мэрилин Монро, мол, это ее утренние опоздания на съемки довели актера до инфаркта. Почему-то забыли, что тот был недостаточно крепок физически, чтобы выполнять опасные трюки на жаре. На Мэрилин вылили неимоверное количество грязи, обвиняя почти в убийстве Кларка Гейбла, писали, что даже его последняя супруга обвиняла актрису, хотя все было наоборот — Мэрилин даже пригласили на крестины сынишки Гейбла, который родился уже после смерти отца.

Что делал Миллер? Портил и портил роль Розлин, которую играла Мэрилин, и отстранялся, стоило возникнуть каким-то трудностям. И это вместо того, чтобы защитить или хотя бы поддержать жену. Конечно, он приехал в Лос-Анджелес и ежедневно посещал супругу в клинике, но это понятно: во-первых, что делать в пустыне, если съемок нет и портить нечего; во-вторых, это так романтично и производит впечатление на публику — драматург, сочувствуя своей нервно больной супруге, каждый день просиживает у нее по полчаса...

Предстоял развод, и Миллер старательно набирал очки в свою пользу.

Он не придумал ничего лучше, как испортить героиню, низведя ее до обыкновенной психопатки. В фильме есть сцена, когда Розлин протестует против отлова диких животных, чтобы сдавать их на живодерню. Но девушка выражает свое возмущение не гневной тирадой и даже не слезами, а... настоящей истерикой с визгом.

Мэрилин жаловалась:

— Видимо, они считали меня слишком глупой для того, чтобы уметь что-то растолковать, поэтому мне предусмотрели форменный припадок — я визжу, бешусь. Прямо с ума схожу. И подумать только, что такое сделал мне не кто-то — Артур! Он собирался написать этот сценарий для меня, но сейчас говорит, что это его фильм. Пожалуй, ему даже не хочется, чтобы я в нем играла. Думаю, отношениям между нами пришел конец. Пока нам просто приходится быть вместе, иначе, если бы мы разошлись сейчас, пострадает картина. Артур жаловался на меня Хьюстону, и поэтому Хьюстон относится ко мне как к идиотке, с этим его вечным «моя дорогая, туда... моя дорогая, сюда». Почему он не смотрит на меня как на нормальную актрису? Пусть бы он посвящал мне столько же внимания, сколько своим любимым игровым автоматам.

Я попыталась разыскать участников тех съемок, это оказалось не так просто, ведь люди уже в весьма солидном возрасте, им трудно даже просто говорить, не только вспоминать. Да и образ Монро под влиянием многочисленных публикаций за прошедшие годы серьезно исказился в их памяти.

Пришлось искать тех, кого не расспрашивали подробно, кто не занимался непосредственно движением камеры или гримом звезды, а просто поворачивал осветительные приборы, катал тележки, что-то подносил или уносил... Иногда они замечают больше, чем те, кто рядом со звездами.

А еще фотоагентство «Магнум» решило провести эксперимент: группа фотографов получила задание почти непрерывно снимать процесс съемок фильма, чтобы потом выпустить документальную книгу наиболее удачных фотографий. Принцип агентства: никаких постановочных кадров, только реальные, хотя и сделанные с согласия объекта, съемки.

Имеющие большой опыт фотографы работали рядом с киногруппой парами, сменяя друг дружку. Это было необходимо из-за тяжелых условий самих съемок фильма, работа шла в пустыне. Мэрилин не сразу привыкла не замечать направленную на нее фотокамеру, она то и дело позировала, потому большая часть фотографий оказалась забракована, ведь условием съемок была естественность поведения.

Зато фотографии, сделанные, например, Евой Арнольд, получились живыми и потому особенно интересными.

На нескольких фотографиях я разглядела подростков — явно детей кого-то из съемочной группы. Их вряд ли терзали расспросами любопытные репортеры, норовя раздобыть новые жареные факты о странных отношениях Мэрилин с Кларком Гейблом или ее разладе с Миллером. И о нетрадиционной ориентации Монтгомери Клифта тоже едва ли расспрашивали.

Поиски не сразу дали свои результаты, но все же удалось разыскать одну из девочек, которая, конечно, стала уже бабушкой. Мари-Энн действительно некоторое время пробыла рядом с матерью на съемках в Неваде. Несмотря на годы, прошедшие после тех событий, она живо помнила все, что увидела, свои ощущения и... разочарование.

— Я визжала от восторга, узнав, что меня берут с собой! Увидеть живьем божественную Монро, Кларка Гейбла, Монтгомери Клифта... Увидеть сам волшебный процесс съемок... Каково же было мое разочарование, когда все оказалось не так, да не просто не так, а ужасно!

— Чем ужасно, слишком жарко? — почти робко поинтересовалась я, прекрасно понимая, что именно услышу в ответ.

— Жарко? О нет! Даже выпади вдруг снег, я бы этого не заметила. Но звезды... они производили ужасное впечатление. Я понимала, что вид на экране и в жизни может не совпадать, но не настолько же. Понимаете, вдруг осознать, что великолепный Кларк Гейбл не столь молод, а если и хорош, то бывшей красотой, что очаровательный Монтгомери Клифт хотя и собран на площадке, но обычно пьян, а страшней всего оказалось убедиться, что богиня по имени Мэрилин Монро существует только на экране.

Несколько секунд Мари-Энн молчала, будто заново переживая свое тогдашнее потрясение. Потом заговорила почти горестным тоном:

— Взрослые понимали, что многое делает грим и освещение, что есть еще магия камеры, что люди изменяются с годами и оставаться вечно молодой и красивой не удавалось еще никому. Но юность отличает максимализм и страшная придирчивость. Кларк Гейбл и Монтгомери Клифт мужчины, их несоответствие образу я могла простить, но Монро... Вместо идеальной блондинки я видела перед собой усталую взрослую женщину, у которой в первой половине дня было одутловатое из-за большого количества принятых барбитуратов лицо, неуверенные движения и мрачное настроение. А еще... знаете, что поразило меня больше всего? Помните великолепные платиновые волосы Монро? Не было не только платины, но и почти самих волос! Тусклые белесые пряди, возможно, из-за постоянной окраски, выглядели париком. В действительности Мэрилин пришлось носить парик на съемках, я прекрасно помню, как она мучилась в этом парике из-за жары.

Мари-Энн еще долго вспоминала свои полудетские впечатления. Я и без ее воспоминаний знала о плохом самочувствии и плохом внешнем виде Мэрилин, у которой был очень сложный период.

И вдруг прозвучали слова, которые привлекли мое внимание.

— Я слышала, что доктор Гринсон прописывал Монро такое количество снотворного, что его хватило бы, чтобы убить трех сильных мужчин.

— Вы уверены?

— Да, мама как-то говорила, что не успевает привозить лекарство из аптеки. Монро принимала в несколько раз большую дозу, чем вообще возможно. Удивляюсь, как после этого она могла отравиться снотворным, ведь организм уже привык и не реагировал.

Эти слова заставили меня задуматься и снова окунуться в уже известные воспоминания других людей, в то время взрослых и находившихся рядом с Мэрилин. Да, все подтверждали, что Ральф Гринсон выписывал Мэрилин куда большие дозы снотворного, чем предельно возможно даже для здорового человека.

О привыкании писал в своих воспоминаниях и Артур Миллер, но можно ли ему верить?..

Нашлись воспоминания ее агента Руперта Аллана, который тоже свидетельствовал о тройных дозах снотворного, прописываемого Ральфом Гринсоном. Он не мог не понимать, насколько это опасно, но выписывал и выписывал лекарство. Свою лепту вносил и личный врач Мэрилин доктор Хайман Энгельберг, который тоже не жалел бумаги на рецепты. И снова это были барбитураты.

После этих препаратов Мэрилин погружалась во все большую депрессию, чувствовала себя более встревоженной и беспокойной, все чаще произносила что-то бессвязное и ходила пошатываясь. Ее мучили кошмарные сновидения, настроение менялось трудно предсказуемым образом, а лицо покрывалось сыпью. Тем не менее Мэрилин ежедневно работала. Руперт Аллан вспоминал, что актриса выходила из помещения, чтобы проткнуть булавкой капсулку секонала, перед тем как проглотить ее; а ведь этот способ увеличения силы воздействия лекарства вполне мог довести ее до смерти.

— Ежедневно утром мы заставляли ее встать, но это занимало столько времени, что обычно мне приходилось накладывать ей грим, когда она еще лежала в постели, — рассказывал Аллан Снайдер. — Девушки из прислуги вынуждены были, чтобы она проснулась, затаскивать Мэрилин под душ. Все, кто ее любил, чувствовали: происходит нечто страшное. Нас охватывало безграничное отчаяние. А Артур непрерывно портил и портил роль Розлин, и Мэрилин знала об этом.

Ко времени окончания съемок Мэрилин была не просто вымотана, а едва жива.

На премьере фильма Мэрилин появилась под ручку с Монтгомери Клифтом, поскольку семья с Артуром Миллером распалась окончательно, в день инаугурации президента Джона Кеннеди Мэрилин Монро получила развод в Мексике. День выбран специально, чтобы журналистам оказалось не до развала «образцовой» семьи актрисы и драматурга.

Конечно, избежать внимания прессы не удалось, но Мэрилин отзывалась о бывшем супруге с большим достоинством:

— Оценивать его было бы с моей стороны проявлением неделикатности. У меня сложилось бы впечатление, что я движусь по территории, куда мне вход воспрещен, — заявила она. — Мистер Миллер — превосходный человек и писатель, но наш брак не сдал экзамена на прочность. Однако каждого, кого я когда-то любила, я все еще немного люблю и сегодня.

Монро осталась в прекрасных отношениях с отцом Артура Исидором Миллером, его сестрой, а также детьми Миллера от первого брака. Никто из них не считал Мэрилин ни психически неуравновешенной, ни тем более наркоманкой.

Что же сделали два врача Мэрилин — ее психотерапевт Ральф Гринсон и личный врач Хайман Энгельберг, чтобы продолжить лечение, начатое в клинике, где Мэрилин провела неделю? Они отучили ее от барбитуратов, хотя бы попытались настоять на этом?

Ничего подобного! Оба доктора продолжали выписывать актрисе снотворное в немыслимых дозах, словно не боялись последствий или даже желали их. Позже Гринсон, понимая, что дело может закончиться плохо, попытался перевести Мэрилин с нембутала на хлоралгидрат, но это всего лишь за пару дней до гибели. Или он нарочно применил второе средство, чтобы усилить действие первого? Тогда гибель Монро не самоубийство по неосторожности, а настоящее убийство, совершенное профессионалом. Мы никогда не узнаем, из каких соображений оба врача пичкали пациентку барбитуратами и не задумывались, к чему это может привести, но догадываться о причинах можно.

Они утверждали, что всего лишь заботились о Мэрилин и шли навстречу ее просьбам (а как же врачебная этика?).

Но если Гринсон и Энгельберг способствовали недельному лечению Мэрилин в неврологическом отделении клиники Лос-Анджелеса, с возможностью посещений и свободного выхода, то нью-йоркский психиатр актрисы доктор Марион Крис заточила ее в психиатрическую лечебницу к душевнобольным с крайне жестоким режимом и без связи с внешним миром.

Приходится признать, что жизнь Мэрилин с лета 1960 года, когда начались съемки «Неприкаянных», превратилась в сплошной кошмар. Неудачи двух фильмов («Давай займемся любовью» и «Неприкаянных»), тяжелые съемки, дважды пребывание в клиниках, развод, две операции (ей удалили желчный пузырь и делали гинекологическую операцию, считается, что это был аборт от Кеннеди, но скорее что-то из-за эндометриоза, которым страдала актриса), отсутствие перспектив работы, настоящая травля со стороны прессы...

Можно бесконечно вспоминать и вспоминать неприятности, сваливавшиеся на Мэрилин в последние пару лет ее беспокойной жизни, но вывод следует один: ей было плохо, очень плохо, ужасно плохо. Настолько, что временами хотелось выброситься из окна, что она едва не сделала в своем номере в отеле на Манхэттене.

Несмотря на все усилия создать новую семью, сыграть новые роли, просто изменить отношение к себе и свою репутацию, Мэрилин (кстати, официально сменившая свое имя Норма Джин на Мэрилин Монро в 1956 году) оставалась для всех сексапильной блондинкой, подругой бриллиантов, демонстрирующей на экране, всюду и везде свое тело, а не ум или душу.

Мэрилин просто заигралась, она слишком вжилась в роль глуповатой наивной блондинки, слишком часто «надевала» эту маску. В результате маска не только стала неотъемлемой частью имени, но и частью самой Монро. Похоже, наступило время, когда Норме Джин не удавалось избавиться от этой маски даже наедине с собой. Как дерево прорастает корнями сквозь трещины в стенах, так образ Монро пророс в существо Нормы Джин и стал ее частью.

Норма Джин и сама не заметила, как сексапильная блондинка Мэрилин Монро в большой степени стала ее сутью. Наверное, это очень страшно, ведь та, которую она так желала вытравить из себя, от которой стремилась избавиться, неизменно брала верх. Роскошная блондинка Мэрилин Монро была более успешна и востребована не только зрителями, но и окружающими, даже Артуром Миллером и братьями Кеннеди, всеми друзьями и любовниками... Норма Джинн сдавала позиции под напором этой придуманной блондинки.

Генри Хатауэй (режиссер «Ниагары») однажды увидел Мэрилин одиноко стоящей перед павильоном в студии «Парамаунт». Подойдя к ней, он заметил, что актриса плачет.

— Всю жизнь я играла Мэрилин Монро, Мэрилин Монро и Мэрилин Монро. Я старалась делать это как можно лучше и в конце концов поймала себя на том, что подражаю самой себе. Мне бы так хотелось делать что-то другое. Артур привлекал меня потому, что сказал, как я ему нравлюсь. Выходя за него замуж, я надеялась, что он поможет мне сбежать от Мэрилин Монро, а сейчас мне приходится снова заниматься тем же самым и в том же месте, и я просто не могла уже больше этого выдержать, мне было необходимо выйти отсюда.

Победа Мэрилин Монро над Нормой Джин стала для нее настоящей трагедией. Признать это поражение означало отказаться от себя самой навсегда. Продолжить вытравливать из себя Мэрилин Монро чревато потерей зрительского интереса. Что и произошло в последних фильмах, ведь последним успешным стал фильм «Некоторые любят погорячей» («В джазе только девушки»), где она полностью в образе платиновой блондинки, зрителям вовсе не была нужна красавица Мэрилин в трагедийных ролях, страдающая и философствующая. А ей самой стали невыносимы роли глуповатой блондинки.

Сохранять ту и другую в себе было просто опасно.