Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

«Вы очень, очень больная девочка»

Как это случилось? Как она дошла до этого? Как она скатилась в безумие и даже не поняла этого? Неужели ее судьба — провести оставшиеся дни в приюте, как ее бабушка и дедушка и, возможно, ее мать?

Хотя Мэрилин кричала, чтобы кто-нибудь пришел и освободил ее, все было бесполезно. Наконец, как она впоследствии вспоминала, она с рыданиями рухнула на постель, чувствуя теперь острее, чем когда бы то ни было, что надежды нет. Затем она начала колотить кулаками по толстой металлической двери, пока не разбила их в кровь. Наконец в палату Мэрилин зашли две медсестры, сверкая глазами. Если она будет упорствовать, предупредили они, то ее засунут в смирительную рубашку. Затем они забрали ее одежду и заставили надеть больничную. Выполнив свою жестокую работу, они вышли, но перед уходом выключили свет, оставив свою ошеломленную пациентку в полной темноте, в ужасном страхе и со спутанным сознанием — и без какого-либо лечения.

На следующий день Мэрилин сказали, что ей разрешат выйти из ее палаты, если она согласится общаться с другими пациентами и «социализироваться». Она подчинилась, понимая, что это единственный способ когда-либо получить свободу и выйти из обитой войлоком палаты. Оказавшись в коридоре, она наткнулась на молодую, болезненно выглядящую женщину. Позднее она вспоминала о ней как о «патетичном и непонятном существе». Возможно, эта пациентка оценивала Мэрилин точно так же, потому что предложила ей позвонить какому-нибудь своему другу по телефону — может быть, ей станет немного полегче. Мэрилин обрадовалась, но сказала, что это невозможно, так как ей ясно сказали, что на этаже нет никаких телефонов. На лице женщины отразилось удивление, и она сказала: «Но это неправда. Кто вам сказал такую глупость? Давайте я проведу вас к одному из них». Затем она проводила Мэрилин к телефону-автомату, сунула руку в карман и дала ей монетку. Однако, когда Мэрилин уже потянулась к телефону, охранник внезапно выхватил трубку у нее из рук. «Вы не можете звонить по телефону», — сказал он ей.

Не зная, что ей теперь делать, Мэрилин пошла назад в свою палату и, как она впоследствии вспоминала, постаралась представить себе, как бы она справилась с такой ситуацией, если бы это было просто задание на классе актерского мастерства. Поразмыслив над сложившейся ситуацией, она поняла, что ей надо шуметь как можно сильнее, чтобы привлечь внимание какого-то нового служащего, кто мог бы сжалиться над ней и помочь. Для этого она взяла стул и, со всем, что там было, швырнула его в стекло на двери ванной. Оно не разбилось. Она взяла стул и снова швырнула его в дверь, наконец разбив стекло двойной толщины. Затем она аккуратно вытащила маленький острый осколок. Когда она этим занималась, в ее палату ворвались врачи и медсестры и увидели, что она сидит на кровати и прижимает осколок к своему запястью. «Если вы меня не выпустите, я покончу с собой», — сказала она. Позже она рассказывала об этом ужасном моменте, объясняя, что на самом деле она просто повторяла сцену из своего фильма «Можно входить без стука» — «только [в том кино] это было лезвие». Однако врачам это игрой не показалось. Действия вбежавшей команды медиков были быстрыми и решительными. Двое крупных мужчин и две здоровенные женщины схватили извивающуюся пациентку с кровати, пиная и крича, пока она не выбросила осколок стекла. Затем они потащили ее к лифту. По дороге она рыдала так, что ее слезы оставили дорожку, отмечая ее путь. На лифте они перевезли ее на другой этаж. Там, после того, как она перестала рыдать, ей приказали принять ванну, хотя она уже делала это утром. «Каждый раз, когда вы переходите с этажа на этаж, вам необходимо принять ванну», — сказали ей. Наконец, после, казалось, бесконечного ожидания, к ней зашел молодой доктор.

Сквозь слезы Мэрилин сказала молодому специалисту, что ее психиатр предал ее и засунул в эту «психиатрическую больницу, хотя мне здесь нечего делать». «Что вас беспокоит?» — спросил он ее, игнорируя все, что она только что говорила ему. Мэрилин посмотрела ему прямо в глаза и ответила: «Я заплатила лучшим докторам целое состояние, чтобы узнать ответ на этот вопрос, и вы спрашиваете меня?»

После разговора с Мэрилин доктор внимательно изучил ее лицо и, как будто делая глубокое заключение, с силой произнес: «Вы — очень, очень больная девочка. И вы были очень больны в течение долгого времени». Мэрилин не знала, как ответить на это. В конце концов, она слышала голоса в течение многих лет. Она также чувствовала себя параноиком — она всегда, уже много лет, подозревала, что кто-то следит за ней. Это была тайна ее жизни, о которой знали лишь немногие, вроде ее первого мужа — Джима Догерти, ее возлюбленного — Джонни Хайда, ее преподавателя актерского мастерства — Наташи Лайтесс и, конечно, ее психиатра. Однако теперь ее тайна вышла из-под ее контроля — и этот незнакомый доктор, казалось, знал ее тайну.

Доктор, сосредоточенно приподняв бровь, продолжал: «Не понимаю, как вы можете сниматься в кино, находясь в таком депрессивном состоянии. Как вы можете играть?» Мэрилин была удивлена его очевидной наивностью. В конце концов, она делала это, сколько себя помнила, скрывая свои истинные чувства, — действовала в реальности, отличной от той, в которой она существовала каждый день. «А вы не думаете, что, возможно, Грета Гарбо, Чарли Чаплин и Ингрид Бергман были в депрессии, когда работали?» — спросила она его. Она недавно о том же разговаривала со своей сестрой Бернис. Она спросила Бернис, были ли у нее депрессии. Конечно, сказала Бернис, она испытывала грусть. Мэрилин спросила, как она справлялась с этим, может быть, принимала лекарства? Нет, Бернис этого не делала. Бернис сказала ей, что она молилась. Это было разумным советом, только в случае Мэрилин не срабатывало. Как могла Бернис, домохозяйка из Флориды, много лет мирно живущая со своим мужем, понять весь объем проблем Мэрилин или необъятность ее депрессии? Доктор не знал ответа на вопрос Мэрилин, поэтому он проигнорировал его. Вместо этого он кратко записал свои наблюдения. По его мнению, Мэрилин была «чрезвычайно встревожена» и также являлась «потенциальным самоубийцей». Затем он ушел, и было неясно, вернется ли он когда-либо. Тем вечером она не могла спать. Ее пугали вопли, стенания и рыдания, всю ночь раздававшиеся в коридоре незнакомые голоса психически больных людей. Она никогда не смогла забыть эти звуки. Она никогда не забывала эту ужасную ночь¹.

Во вторник утром в ее палате появился другой доктор и предложил, чтобы она провела день с другими пациентами, участвуя в том, что он назвал «профессиональной терапией».

«А что это?» — спросила Мэрилин.

«Вы могли бы шить или играть в шашки, — весело предложил он, — или в карты, возможно, вязать».

Мэрилин наклонила голову. «В день, когда я этим займусь, — сказала она сквозь сжатые зубы, — можете считать, что вы меня победили».

«Почему вы считаете, что так сильно отличаетесь от других пациентов?» — спросил он.

Она просто ответила: «Потому что это я».

Примечания

1. Позднее Мэрилин вспоминала об этом в письме к доктору Ральфу Гринсону: «В палатах стонали женщины — они стонали так, как будто жизнь была для них невыносима. В то время я чувствовала, что настоящий психиатр должен был бы поговорить с ними, чтобы облегчить их страдания, поддержать их в их несчастье. Мне кажется, что им [докторам] необходимо кое-чему научиться — однако они предпочитают изучать только то, что написано в их книжках. Возможно, некоторые страдающие живые люди открыли бы им больше».