Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Мэрилин предана

«Я настежь открыла окно в гостиной и высунулась. Я знала, что должна принять окончательное решение, еще находясь в комнате. Если я вылезу на подоконник, то кто-то внизу может узнать меня и это будет настоящий спектакль. Я зажмурилась и сжала кулаки. Помню, я где-то читала, что люди, которые падают с высоты, теряют сознание прежде, чем ударятся о землю. Затем, когда я посмотрела вниз, я увидела женщину, которая шла по тротуару. На ней было коричневое платье, и я узнала ее».

Такими словами Мэрилин Монро описала своему другу Ральфу Робертсу свое решение совершить самоубийство в феврале 1961 года. Это было потрясающее признание. Мэрилин рассказала Робертсу, что она была настолько угнетена из-за того, что, возможно, ее действия ускорили смерть Кларка Гейбла, что она решила выпрыгнуть из окна своей квартиры на тринадцатом этаже. К счастью, в последний момент она передумала.

После развода с Артуром Миллером Мэрилин начала снова погружаться в наиболее глубокую из своих депрессий, некоторые из которых были настолько глубокими, что тем, кто знал и любил ее, казалось, что она просто не сможет выбраться из них. Она совершенно не могла есть и к началу 1961 года выглядела изможденной и больной. Она даже не мыла голову, и ее волосы, некогда столь яркие и роскошные, теперь выглядели тусклыми и безжизненными. Казалось, ее больше ничего не заботит. За исключением ежедневных посещений офиса психиатра доктора Крис, она замкнулась в своей нью-йоркской квартире, отказываясь от гостей и не выказывая никакого интереса к общественной жизни. С возрастом выход в люди становился для нее все более серьезным испытанием. Историк Монро, Чарльз Касилло, лучше всех объяснил это: «У нее не было сил для того, чтобы удерживать привычную маску на лице. Все мы хотим хорошо выглядеть, когда идем на вечеринку, но представьте себе ситуацию, когда каждый встречный пристально осматривает каждый дюйм вашего тела, оценивает вас только по вашей внешности? У нее есть веснушки? Она выглядит уставшей? Насколько она худенькая? Так ли она красива, как говорят? Мэрилин приходилось каждый день оказываться перед придирчивыми взглядами любого, кто встречался ей на пути. Она знала, в чем заключается ее главная привлекательность. Она даже знала, что время от времени ее приглашали на вечеринку, просто чтобы «украсить обеденный стол». Многие бы не пошли на эту вечеринку, если бы не такой привлекательный десерт»¹.

Те, кто сумел дозвониться до нее, не могли не обратить внимания на крайнее отчаяние, звучавшее в ее голосе. Ее состояние резко ухудшилось, друзья беспокоились за нее и не хотели оставлять ее одну, однако она запретила кому бы то ни было оставаться с нею. Доктор Крис пыталась найти надлежащую лекарственную стратегию для того, чтобы справиться не только с депрессией Мэрилин, но и с ее усиливающимся беспокойством, однако ничто не срабатывало. Она принимала так много лекарств в течение столь долгого времени, что стало трудно найти то, что могло бы по-настоящему помочь ей в ее состоянии.

Во время сеанса психотерапии Мэрилин рассказала доктору Крис ту же самую историю, которую она рассказала Ральфу Робертсу, о своем решении покончить с собой. Очевидно, это вызвало особое беспокойство доктора. В конце концов, перед доктором Крис сидела очень важная пациентка, доверявшая ей и следовавшая всем ее предписаниям относительно выбора препаратов, надлежащей дозировки и частоты приема. Крис хорошо знала, что, если Мэрилин действительно хотела покончить с собой, она легко могла бы это сделать при помощи лекарств, которые уже были в ее распоряжении. Ей для этого совсем не нужно было выпрыгивать из окна. Но было ясно, что она как врач должна принять меры.

Доктор Крис предложила Мэрилин лечь в частную палату в нью-йоркской больнице, чтобы несколько отдохнуть и расслабиться под пристальным медицинским наблюдением. Неохотно, но Мэрилин согласилась, и в воскресенье, 5 февраля, доктор Крис привезла ее в госпиталь нью-йоркского университета Корнелла. Мэрилин зарегистрировалась там под псевдонимом «Фэй Миллер», чтобы сохранить свое пребывание там в тайне. Однако, когда пришло время отправиться в палату, ее тайно препроводили в другую клинику.

С того момента как Мэрилин вошла в это странное новое крыло больницы, ей стало ясно, что происходит нечто совершенно непонятное. Она бывала в больницах, и ни одна из них не была похожа на то место, в котором она оказалась. Санитары, сопровождавшие ее, выглядели холодными, безэмоциональными и жестокими. По пути в палату ей пришлось пройти через множество стальных дверей, большинство из которых открывалось ключами с обеих сторон. Внезапно ей все стало ясно, и вместе с пониманием пришел страх: эти двери были предназначены для того, чтобы не выпускать отсюда людей.

Мэрилин поняла, что ее обмануло описание доктора Крис. «Место, где можно расслабиться и отдохнуть», — сказала она успокаивающим голосом. Однако это место, эти люди, эта среда — все это показалось Мэрилин неприятно знакомым. Это в точности было похоже на санатории, где столько лет прожила ее мать. На самом деле она находилась в клинике Пэйн-Уитни, психиатрическом отделении больницы.

Если доктор Крис предполагала, что Мэрилин может расслабиться в таком месте, она очень ошиблась. Для начала Мэрилин впала в страшную истерику, кричала, чтобы ее немедленно отпустили отсюда, она рыдала и в ужасе настаивала, что произошла ужасная ошибка, — что, конечно, сделало ее появление более шумным. «Что вы со мной делаете? — орала она, когда ее тащили по длинному коридору. — Куда мы идем?» Она в ужасе завопила, когда ее запихнули в обитую мягкими панелями комнату с зарешеченными окнами, в углу которой находилась меньшая комната с надписью «Туалет». Стальная дверь с ужасным звуком захлопнулась. Она была заперта. Позднее она вспоминала эту камеру «для очень тревожных [она подчеркнула] и угнетенных пациентов, но я чувствовала себя заключенной в тюрьму за преступление, которое я не совершала[...], на стенах все еще сохранились пометки от прежних пациентов».

Примечания

1. Касилло приводит один из довольно интересных ее комментариев, сделанный ею незадолго до смерти журналисту из «Лайф» Ричарду Мэрримену: «Порой меня приглашали украсить обеденный стол, совсем как музыканта, который играет на пианино после обеда, и я отлично знаю, что меня приглашали не ради меня самой. Я была просто декором».