Главная / Публикации / М. Шнайдер. «Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика»

Беверли Хиллз, Родео-драйв, 25 марта 1962 года

Мэрилин не любила вечера. По мере того как день склонялся к ночи, она становилась неуравновешенной, мрачной, злой к себе и другим. Она предавалась своей сумеречной мании. Наступление ночи было для нее болезненным, как ожог, и она только и могла, что говорить по телефону. Часами. Не для того, чтобы беседовать, а для того, чтобы слышать голоса. Вот почему Гринсон назначал сеансы ближе к вечеру.

Как-то весенним вечером Мэрилин позвонила Норману Ростену:

— Ты можешь приехать? Я собираюсь поужинать в ресторане с человеком, с которым хотела бы тебя познакомить.

Когда он пришел, она шепнула ему в приоткрытую дверь:

— Я буду готова через несколько минут. Зайди в последнюю комнату, ты его узнаешь. Я говорила ему о тебе.

Это был Фрэнк Синатра. Двое мужчин сели, выпили, разговорились. Прошло четверть часа, полчаса, сорок пять минут... Наконец Мэрилин вышла в свело-зеленом индийском платье. Синатра вырвал ее из объятий друга. Она промурлыкала:

— Это поэт. Если тебе понадобится хороший сценарист для фильма, то он потрясающий.

На следующий день, рано утром, она позвонила Ростену:

— Что ты о нем думаешь?

В ее голосе звучало нетерпение, но он не понимал, от радости это или от паники. Через несколько дней Ростен улетел на Восток. Они с Мэрилин выпили несколько бокалов шампанского перед ее домом, у бассейна.

— В следующий раз ты здесь искупаешься, — сказала она. — Я устрою вечеринку у бассейна.

— Обещаю, что буду плавать с тобой, пока меня не выловят.

— Мы как раз сняли несколько проб для «Что-то должно рухнуть». Я буду голая в бассейне. Надеюсь, что мне дадут несколько таких же «обнаженных» реплик.

Пара бокалов шампанского, последний поцелуй — короткий и неловкий, как в те минуты, когда оба в глубине души думают, что могут больше не встретиться.

— Поцелуй за меня всех. Пока, я бегу к моему доктору.

Они еще увиделись. Один раз. В последнее воскресенье марта. Накануне Мэрилин присутствовала на вечере, посвященном сбору средств для Кеннеди. Она танцевала с Бобби и все время была рядом с обоими братьями. Президент вернулся в Вашингтон, а Мэрилин проснулась в полдень. Охваченная тревогой, она сразу же позвонила Норману и вызвала его на Фифт Хелена-драйв.

— Дом в тупике. Как я.

Она вышла из гостиной навстречу Ростену, пошатываясь и кутаясь в халат. У нее был нездоровый вид: заплывшие глаза, отекшее лицо. Отупев от сна, она подошла к окну, прикрывая глаза рукой.

— О господи, похоже, воскресенье будет ужасно мрачным.

Чтобы поднять ей настроение, Ростен предложил поехать в Беверли Хиллз, посмотреть художественные галереи.

На Родео-драйв открылась выставка современной живописи. Мэрилин начала успокаиваться и получать удовольствие от происходящего. Она купила маленькую картину, написанную маслом, — абстрактный этюд в красных тонах. Потом ее взгляд упал на статую Родена — бронзовую скульптуру, представляющую лица мужчины и женщины, слившихся в поцелуе. Лиричный и сильный образ. На первый взгляд страстный, но это слово не подходит. Выражение лица мужчины — дикое, хищное, почти грубое, а женщины — невинное, послушное, человечное. Мэрилин рассматривала статую несколько минут и решила ее купить. Она стоила свыше тысячи долларов. Ростен посоветовал ей поразмыслить.

— Нет, — сказала она, — если о чем-то слишком долго размышляешь, это значит, что тебе этого на самом деле не хочется.

Она выписала чек. На обратном пути Мэрилин держала скульптуру на коленях и внимательно ее разглядывала. Она радостно воскликнула:

— Посмотри на них! Как красиво — он делает ей больно, но в то же время хочет ее любить.

В ее глазах светились возбуждение и страх. Ростен вспомнил об их посещении роденовского флигеля в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке много лет назад. Они целый час простояли перед «Руками» Родена.

На обратном пути, по мере того как они приближались к Брентвуду, Мэрилин все мрачнела.

— Заедем к моему психоаналитику. Я хочу показать ему скульптуру.

— Прямо сейчас? — спросил ее друг, обеспокоенный таким поворотом событий.

— Конечно! Почему нет?

— Нельзя приходить к людям без предупреждения.

Мэрилин остановилась перед своим домом и зашла позвонить, пока Ростен ждал в машине. Она вышла и сказала, что им разрешили зайти. Она вскочила в машину и воскликнула со смехом:

— В дорогу, к моему доктору!

Гринсон принял их вежливо. Мэрилин сразу же поставила скульптуру на буфет, рядом с баром.

— Что вы об этом думаете?

Психоаналитик ответил, что это великолепное произведение искусства. Мэрилин очень нервничала и, не переставая, трогала бронзовые лица. В ее голосе зазвучали сварливые нотки:

— Так что же она значит? Он с ней трахается или притворяется? Мне хотелось бы знать...

Она повторила яростно зазвеневшим голосом:

— Что вы об этом думаете, доктор? Что это значит? Что это? Похоже на пенис.

Она показала на выступ, казалось протыкающий отлитое из бронзы тело женщины. Осмотрев его, Гринсон сделал вывод, что это не пенис. Но Мэрилин все повторяла:

— Что вы думаете об этом, доктор? Что это значит?

— Что? Сам подарок или то, что вы мне его подарили? Этот подарок значит, что человек часто пользуется своими связями с тем, от кого он зависит, чтобы привязать его к себе в свою очередь.

— Это не подарок. Я оставляю скульптуру себе!

Ростен проводил домой рассерженную Мэрилин. Они выпили несколько бокалов шампанского. Казалось, она немного развеселилась. Она осторожно поставила скульптуру на столик в гостиной и сделала несколько шагов назад, чтобы полюбоваться. Мэрилин больше ничего не сказала. Вечером она никак не могла заснуть. Ромео не захотел ее «поцелуя». Она огляделась. Мебель и безделушки, которые она купила в Мексике, еще не были доставлены. В гостиной стояли только стул и низкий столик, а из кухни бывший жилец вывез всю обстановку, включая стенные шкафы.

Согласно ночному ритуалу два телефона, один белый, а другой розовый, оба с длинными проводами, были вынесены в гостевую комнату и накрыты подушками. На полу спальни лежали куча разных журналов, проигрыватель и пластинки.

Мэрилин написала Гринсону один раз — и сказала раз сто, — что не знает, для чего нужна ночь. Ответ был прост: чтобы ждать. Чтобы говорить другому, который все не приходит: «Вернись». На этот раз другой не был человеком. Его звали Нембутал, Либриум, Мидтаун, Демерол, Хлоргидрат. Когда наутро за Мэрилин приехал из студии лимузин, дом казался пустым и никто не открыл дверь. Через два часа Гринсон нашел Мэрилин — она лежала под тонким белым шелковым одеялом, погруженная в медикаментозную кому.