Главная / Публикации / К. Делэ. «Мэрилин Монро. Нелюбимая»

Влюбленный карлик. Джонни Хайд

Мэрилин исполнилось двадцать три в том судьбоносном году, когда в Теннисном клубе Палм-Спрингс она познакомилась с Джонни Хайдом. Он на тридцать лет старше, низкорослый, сутулый, с ногами детского размера. Мастер интриги, настоящий Талейран. «Если у вас есть Джонни, у вас есть трубопровод, ведущий ко всем влиятельным людям в Голливуде». Знаменитый агент разглядел ее на закрытом показе «Охотников за сокровищами». А вскоре они встретились вновь. Новогодние вечеринки Сэма Шпигеля пользовались огромной популярностью, Орсон Уэллс уверял, что там подавали «лучшие закуски и лучших шлюх Голливуда». Хайд никого, кроме Мэрилин, не видит и звонит ее агенту Липтону с просьбой уступить права на ведение дел начинающей актрисы.

Агентство «Уильям Моррис»: крошечный человечек за широким письменным столом говорит с ней тихо и ласково:

— Вы станете звездой, великой актрисой. Я открыл Лану Тёрнер. Вы пойдете гораздо дальше.

— Я смогу заработать на еду?

— О, это сложная задача. Звезда хороша только как звезда. Ни на что другое она не годится.

«Я засмеялась, — призналась Мэрилин, — впервые за долгие месяцы».

Он оставался серьезным.

— Я просматриваю сотню актрис в неделю. Я чувствую это. Вы понимаете, о чем речь?

— Да, — ответила Мэрилин. — В детстве я тоже это чувствовала, а сейчас уже нет.

— Приходите ко мне завтра.

Сын русского акробата, выступавшего с номерами в императорской цирковой труппе, эмигрировал в Америку в возрасте десяти лет, вырос за кулисами и сменил свое настоящее имя Иван Гайдабура на Джонни Хайд. Конечно, он был немногим образованнее Мэрилин, но вкусом обладал превосходным! В директорском кабинете Хайда стояло специальное кресло, в котором он казался намного выше, но перед красотой своей любовницы он простирался ниц. К пятидесяти трем годам Хайд разбогател и готов был бросить миллионы к ногам Мэрилин. Напрасно: она отказалась стать его женой. В прошлом у него остались три брака, он отлично знал, что к чему, и умел завоевывать женщин. По словам Элиа Казана: «Хайд был необычайно крепко сбит, ничего лишнего, никакой вялости, маленьким у него был только рост». Хайд, создавший Риту Хейворт, видел в Мэрилин нечто большее... «Он внимательно слушал, когда я говорила, и подбадривал меня. Он уверял, что я стану звездой крупной величины. Помню, я рассмеялась и ответила, что даже намека на это нет». Тем не менее Хайд настойчиво повторяет свое пророчество, и она снова разражается счастливым смехом, чего уже так долго с ней не случалось. Может, этот карлик и вправду волшебник. Красной помадой Мэрилин пишет дома на зеркале: «NUNC» — «теперь».

Отношения с Фредом Карджером близились к своему завершению, вместо арахисового масла в холодильнике у Мэрилин теперь чаще лежит черствый хлеб. Мэрилин не хватает денег даже на оплату счета за телефон. И она соглашается позировать обнаженной для календаря за скромную сумму в пятьдесят долларов. Дивные фотографии в стиле ню, изданные в миллионных экземплярах, обогатили их автора, а модели впоследствии принесли прозрение и разочарование. Зовущая роскошная нагота, золотистая сияющая кожа на фоне красного бархата: удивительный образ, пробуждающий эротические фантазии и одновременно по-девичьи чистый — чудесная тайна тела Мэрилин.

Хайд потерял голову. Воспылав любовью к наивной старлетке, он лично занялся продвижением ее карьеры. Две роли, скромные, конечно. Однако и ее Анджела в «Асфальтовых джунглях» Джона Хьюстона и мисс Кассуэл в фильме «Все о Еве» Манкевича завоюют симпатии зрителей. Известный голливудский журналист Сколски дает восторженные отзывы и с тех пор называет Мэрилин исключительно мисс Кассуэл.

Хьюстон искал соблазнительную девушку, в которой бы сочетались беззаботность, легкая небрежность и вместе с тем дерзкая уверенность в себе, ту, что невозможно забыть... И нашел.

Его встреча с Мэрилин достопамятна. Высокий, мускулистый, сосредоточенный, в мятых поношенных вельветовых брюках, в черной рубашке с расстегнутым воротом Хьюстон сразу, еще не дав ей в руки сценарий, увидел, что Мэрилин подходит на роль. Ей предстояло сыграть любовницу адвоката, занимающегося темными делами, которую тот всем выдает за племянницу. С Луи Калхерном, своим сладким дядюшкой по фильму, элегантным и развратным, Мэрилин знакома. Близко... «Возьмите этот чертов сценарий! Идите к себе, детка, читайте и не возвращайтесь, пока не разберетесь, в чем там дело». И Хьюстон повернулся к ней спиной.

Джонни Хайд, сопровождавший Мэрилин на пробы, повел ее в «Retake room»¹, безалкогольное кафе, обычными посетителями которого были работники киностудии «Метро». В полумраке кафешки он разглядел, что прекрасные серо-голубые глаза возлюбленной наполнились слезами. «Не переживайте, я знаю, что вы великолепны». Мэрилин день и ночь штудировала сценарий, каждую строчку, часами репетировала с Наташей и лишь ненадолго засыпала на диване в гостиной у мисс Раймен. На прослушивании у Мэрилин перехватывало дыхание, и Хьюстон понял, что она нервничает. Иногда Мэрилин, слишком эмоциональная и впечатлительная, перед съемками покрывалась прыщами. Иногда ее рвало. Тогда Хьюстон приказывал: «Don't think! Do it!» — «Не думай, делай!» На площадке не было дивана, а она-то учила роль лежа.

«Я бы хотела прочесть сцену, лежа на полу. Вы не возражаете?»

Хьюстон, держа руки в карманах, пожал плечами: «Хорошо. Если вам угодно».

Она сбросила туфли, вольготно растянулась на ковре, заложила руки за голову, так грудь под блузкой выступала еще сильнее. Дочитав текст до конца, она принялась умолять Хьюстона, смотревшего в окно, позволить ей попробовать еще раз. — «Совершенно необязательно». — Она настаивала: «Это очень важно. Прошу вас». Он опять пожал плечам: «Если хотите». Не успела Мэрилин начать, как он прервал ее: «Достаточно. Вы получили роль еще в первую нашу встречу». Джон Хьюстон снял ее в своем, ставшем классикой кино, триллере.

Появление Мэрилин на экране вызвало восторг у публики Уэствуд-Виллидж. Ее имя не фигурировало в титрах. И все с любопытством спрашивали друг у друга: «Кто эта блондинка, которая играет с Калхерном?»

Однако Дор Шэри, продюсер «Метро», счел ее нефотогеничной и сниматься пригласил не сразу. А вот Манкевич ее не пропустил и предложил роль мисс Кассуэл, по-кошачьи грациозной актрисы-дебютантки, в фильме «Все о Еве».

Оставив занятия психиатрией, Джозеф Лео Манкевич, сын еврейских эмигрантов, стал человеком искусства, сценаристом и кинорежиссером. Он учился психоанализу у Отто Фенихела, как и Ральф Гринсон, будущий психоаналитик Мэрилин. Манкевич, прекрасно разбирающийся в людях, наблюдал за ней: «Она обедала одна, пила кофе одна... Она была не одиночкой, а абсолютно одинокой...» И разве она могла общаться с Бетт Дэйвис и Энн Бакстер, двумя чертовками, старой и молодой, буравившими ее злобными взглядами?

Она бесила женщин, заставляла их ревновать. Жа Жа Габор, сплетница, кудахтавшая по-венгерски, жена Георга Сандерса, партнера Мэрилин по фильму «Все о Еве», увидела однажды, что они обедают вместе. Жа Жа вызвала мужа из кафетерия и запретила приближаться к Монро! Он даже не притронулся к салату с курицей, хотя минуту назад говорил, что умирает от голода, и поспешил ретироваться, оставив Мэрилин в полном недоумении.

Однажды Манкевич встретил Мэрилин в книжном магазине «Пиквик» на Беверли-Хиллз. «Она читала много и беспорядочно, с жадностью тех, кто вырос в доме без книг, со стыдом осознавая, что восполнить огромные пробелы не удастся никогда». Как-то раз на съемочной площадке Мэрилин протянула ему сборник стихов Рильке — она обожала делать подарки — со словами: «Рильке считал, что красота есть начало ужаса». Манкевич даст свою оценку личности Мэрилин: «Всю жизнь она рисовалась. Перед публикой, перед вами, передо мной. Мы не поняли, что она прятала истинное лицо за щитом с горгонейоном, отражавшим наши желания, за этот щит проникнуть они не могли».

Норман Мейлер сравнивал ее со «связанной веревками ланью». Он с сожалением говорил об «укрощении броской блондинки, о попытках смягчить ее ошеломительную сексапильность...» Джонни Хайд влюбился безумно. Мэрилин стала его повелительницей, его принцессой. Карлик-воздыхатель делал шаги, достойные гиганта. Он развелся и хотел жениться на Мэрилин, но она не согласилась. Ее не пугали переменчивые ветра и штормы судьбы, она ждала любви и призналась Джонни, что относится к нему очень нежно, но не любит по-настоящему. Как тут не вспомнить пьесу Теннесси Уильямса «Семь падений Миртл»: «В этом мире, огромном земном мире, нет ничего, что можно было бы сравнить с происходящим между мужчиной и женщиной, — это, и только это единственно важно и прекрасно». Хайду оставалось жить очень мало, о чем он без обиняков говорит Мэрилин и, стремясь защитить свою девочку, хочет оставить ей состояние, к слову, больше миллиона долларов. Он умоляет. Она бы стала богатой... Разбогатевшая бедная сиротка, и только? Нет, деньги ее не интересовали. Должна же она быть честной по отношению к самой себе. Джонни продолжает заботиться о ней. Оплачивает пластические операции: ей делают более тонкий, изящный носик и совершенствуют форму подбородка. Снимает ей студию в «Беверли-Карлтон-отеле». Хайд в туфлях на каблуках и толстой подошве водит Мэрилин по дорогим ресторанам, в «Романофф» и «Чейсен», до последнего, даже когда шофер вынужден носить его на руках из машины до спальни. Хайд бросил жену и купил новый дом, вернее дворец: в огромной столовой, обитой белой кожей и разделенной перегородками на четыре части, имелась даже танцевальная дорожка. Мэрилин ласково называла Джонни «мой маленький Романофф». Билли Уайлдер вспоминает как однажды зашел со своим другом Сэмом Шпигелем к Хайду поиграть в карты и в первый раз увидел его красавицу блондинку, о которой говорили все: «Она сидела в уголке, читала роман и ждала, когда мы завершим партию в рамми».

Джонни Хайд все держит под контролем, меняет Мэрилин гардероб, велит подстричь покороче волосы, чтобы открыть шею, и делать другой макияж, берет для нее напрокат драгоценности на вечеринки или в поездки, когда надо выглядеть подобающе. За комнату в «Беверли-Карлтон-отеле» регулярно в конце месяца вносится плата. Лучший агент Голливуда относится к своей любовнице как джентльмен.

Глория Романофф, жена владельца ресторана Майка Романофф, отмечала знаки внимания, которые Джонни оказывал Мэрилин: «В отличие от других мужчин, он никоим образом не пытался ее использовать».

Иногда Мэрилин живет у Наташи, преподавательницы драматического искусства, и на каждую репетицию в студию приходит в ее сопровождении. Не успев отыграть сцену, Мэрилин приставляет руку козырьком ко лбу, чтобы разглядеть Наташу под светом софитов, и, словно загипнотизированная, ждет ее оценки. Она полностью полагалась на Лайтесс и не могла и шагу ступить без ее одобрения. Мэрилин связала себя пуповиной с наставницей-матерью, без которой у нее уже не получалась ни одна роль. Этот «рефлекс» Мэрилин станет притчей во языцех и будет сводить с ума ее режиссеров, в том числе и самых именитых, на дух не выносивших Лайтесс.

В статье о восходящих голливудских звездах, опубликованной в журнале первого января тысяча девятьсот пятьдесят первого года, Мэрилин назовут «Busty Bernhardt» — «Пышногрудой Сарой Бернар». И сердце у нее перевернется от радости.

Примечания

1. Комната пересъемки (Темная комната) (англ.).