Главная / Публикации / А. Гомбо. «Мэрилин Монро. Блондинка на Манхэттене»

Зельда Зонк: ночной полет

О том, как Мэрилин Монро бросила мужа, хлопнула дверью и решила начать новую жизнь на Манхэттене

Девушка смеялась. До чего приятное ощущение! Теплый воздух поднимается снизу и забирается ей под юбку. А вот еще одна вентиляционная решетка метро — и опять то же самое. Здорово! Юбка взлетает, словно посреди города расправляет лепестки фантастический цветок!

Этот кадр из фильма «Зуд седьмого года», наряду с еще одним, тем, где Кинг-Конг забирается на Эмпайр-стейтбилдинг, стал культовым для образа Нью-Йорка, вошел в его «иконостас». Его помнят все, и все им восхищаются. Но... восхищение как-то быстро выдыхается, стоит пересмотреть сам фильм. В картине этот эпизод оставляет ощущение разочарования. Ветер из решетки метро дует еле-еле. Пару раз мелькают коленки девушки — и все. Выглядит забавно, не спорим, но совершенно невинно, — копья ломать не из-за чего. Зато на фотографиях! Здесь юбка взлетает высоко вверх, открывая белеющие в вечернем сумраке трусики. Так что легенду создал не фильм, а скандально дерзкие фотографии, сделанные 15 сентября 1954 года. Они же и остались в нашей памяти. В тот вечер на Манхэттене Мэрилин целиком, без остатка, отдалась Файнгершу — и другим фотографам, допущенным на съемки. Город принял ее с шумным восторгом. А кадры, мелькающие в фильме, были сняты позже, в стыдливой тишине калифорнийской киностудии.

Итак, «юбочный бум» был устроен фотографом. Сэм Шоу познакомился с Мэрилин в 1951 году. Они прониклись друг к другу симпатией. Впоследствии студия «Фокс» наняла его для разработки рекламной концепции фильма «Зуд седьмого года». Шоу мгновенно учуял в импровизированном «танце покрывал» великолепный потенциал для продвижения картины. «Съемки на Лексингтон-авеню, — признавался он годы спустя, — были в основном затеяны с рекламной целью. Все знали, что сцену будут переснимать в павильоне киностудии». Файнгерш, Цимбел, Виногранд и другие нью-йоркские фотографы получили официальное приглашение на съемки эпизода, но это был обман. Мэрилин не играла, она позировала. Уайлдер делал вид, что раздает указания, операторы притворялись, что снимают... А Мэрилин изображала веселье. Хотя ветер, обдувавший ей ноги, был не просто холодным, а ледяным. Два раза она уходила в здание кинотеатра, где отогревалась за чашкой кофе. И возвращалась под приветственные крики толпы. Толпа ждала, потому что знала: сейчас она опять покажет им свои знаменитые трусики. И будет при этом заливисто, как девчонка, хохотать.

Великое бегство

«Потом что-то вдруг изменилось, — вспоминает Цимбел. — Повисла какая-то напряженная тишина. Оказалось, прибыл Ди Маджо, вызванный репортером Уолтером Уинчеллом. Он был бледен и зол. Уайлдер подошел к Мэрилин Монро, и они о чем-то коротко переговорили. Она улыбнулась, и съемки продолжились». И Джо Ди Маджо не оставалось ничего другого, кроме как стоять и бессильно смотреть, как его жена демонстрирует поклонникам свои прелести. Он женился на Мэрилин 14 января 1954 года. В свидетельстве о заключении брака записано, что ей 25 лет (она убавила себе два года) и ее зовут Норма Джин Мортенсен Доэрти. Семейная жизнь не заладилась у них с самого начала. Ди Маджо был легендой бейсбола и суперзвездой. Из-за проблем со здоровьем этому полубогу нью-йоркской команды «Янки» пришлось раньше времени оставить большой спорт. И для него, итальянца во втором поколении, женитьба на блондинке, пусть и крашеной, была неоспоримым свидетельством социального успеха. К сожалению, он ничего не понимал в кино и даже не догадывался, что, беря в жены Мэрилин, перечеркивает все свои знаменитые удары и передачи, чтобы в глазах публики навсегда остаться... мужем Мэрилин Монро. Нет никаких оснований сомневаться, что он искренне любил ее — но не ее имидж секс-бомбы. Он бы предпочел, чтобы она сидела дома, а не моталась по киностудиям, и много раз предлагал ей бросить карьеру в кино. Но то, что предстало его глазам в тот вечер, было уже слишком. Она показывала нижнее белье всему Манхэттену! Ди Маджо почувствовал себя униженным и оскорбленным. «Около половины третьего утра я сложил свое оборудование и помчался к себе на Вторую авеню, где у меня была темная комната, — рассказывает Цимбел. — Продолжение истории я, как и вы, узнал только много лет спустя». В ту ночь из номера отеля «Сент-Реджис» доносились женские крики и плач. На следующее утро гримерше пришлось замазывать синяки на плечах Мэрилин. 16 сентября супруги вернулись в Голливуд. Через две недели она потребовала развода. 27 октября Мэрилин перестала официально именоваться миссис Ди Маджо. Брак продлился восемь месяцев.

Теперь перед ней встала задача порушить еще один союз. Она мечтала прервать контракт со студией «Фокс» и переселиться в Нью-Йорк. Это не был ни «заскок», ни минутный каприз уставшей от собственного экранного образа звезды. С Нью-Йорком она связывала далеко идущие профессиональные планы, тем самым бросая смелый вызов Голливуду. К концу 1954 года Мэрилин Монро стала крупнейшей кинозвездой мира. На достижение статуса «суперстар» у нее ушло примерно десять лет, большую часть из которых она проработала на киностудии «Двадцатый век — Фокс», руководимой гениальным и свирепым Дэррилом Ф. Зануком.

Их знакомство состоялось в 1946 году, когда юная манекенщица без гроша в кармане по имени Норма Джин Доэрти подписала со студией свой первый полугодовой контракт. Прежде чем поставить в договоре точку, Бен Лайон — студийный «охотник за головами» — вызвал ее к себе в кабинет, чтобы обсудить последнюю деталь. Имя Доэрти никуда не годится, оно совершенно непроизносимо. Надо придумать что-то другое. Они сошлись на псевдониме Мэрилин Монро. «Мэрилин» позаимствовали у бродвейской актрисы 1920-х годов Мэрилин Миллер. «Монро» была девичья фамилия матери Нормы Джин — Глэдис Перл Монро. В конце концов, сочетание Мэрилин Монро звучало ненамного фальшивей, чем имена, использовавшиеся ею до сих пор. Даже Норма Джин Мортенсен была чистой выдумкой. Глэдис Монро в 1917 году вышла замуж за Джона Ньютона Бейкера, а затем, в 1924 году, — за Эдварда Мортенсона, с которым через несколько месяцев развелась. Затем Глэдис, которая вела довольно беспорядочную жизнь, завела любовника — некоего Стенли Гиффорда. 1 июня 1926 года у нее родилась дочь — Норма Джин. Гиффорд к тому времени успел исчезнуть с ее горизонта. Ребенка он так и не признал. Заполняя документы на новорожденную дочь, Глэдис указала, что отец девочки — Эдвард Мортенсон, хотя не виделась с ним уже давно. Правда, одну букву в фамилии она изменила, так что получилось Мортенсен. Мы не знаем и уже никогда не узнаем, случайно ли Глэдис напутала с фамилией бывшего мужа или сделала это сознательно, не желая, чтобы дочь носила имя человека, которого ее мать больше не любила. Таким образом, фамилия, данная девочке при рождении, уже была своего рода псевдонимом — то ли плодом маминой фантазии, то ли случайной ошибкой. Оба ее имени — Норма Джин, как позднее и имя Мэрилин, — тоже достались ей от актрис: Нормой она стала в честь Нормы Шерер (или Нормы Толмедж), а Джин — в честь Джин Харлоу¹. Норма Джин Мортенсен звалась также Нормой Джин Бейкер — до 1942 года, когда она вышла замуж за пожарного Джима Доэрти и стала Нормой Джин Доэрти. Так что четыре года спустя выбирая себе в кабинете Бена Лайона псевдоним, она с легкостью согласилась зваться Мэрилин Монро. Все равно она собиралась разводиться.

Первые биографии актрисы, опубликованные в прессе, старательно повторяют одно и то же «настоящее» ее имя — разумеется, ошибочно. В 1946 году директор рекламной службы киностудии «Фокс» Гарри Бранд издал так называемый официальный документ, в котором говорилось, что Мэрилин Монро — псевдоним Нормы Джин Доэрти. Здесь же сообщается, что ей 18 лет, хотя на самом деле ей уже исполнилось 20. Пять лет спустя «Фокс» опубликует еще одну ее биографию. На сей раз будет сказано, что настоящее имя актрисы — Норма Джин Бейкер и ей 22 года (а не 25, как было в действительности). Поток вымыслов уже начал затапливать правду жизни.

Агент Грин

По условиям первого контракта «Фокс» выплачивал актрисе 15 долларов в неделю. В случае возобновления контракта предусматривалось удвоение суммы. Но после съемок в четырех благополучно забытых лентах киностудия с ней распрощалась. Тогда она перешла в «Коламбия пикчерс», где снялась в единственной картине, после чего — шел уже 1950 год — заключила контракт с «Юнайтед артисте» на съемки в эпизоде «Счастливой любви» с Граучо Марксом. Ее снова пригласили в «Фокс». Три года — три маленькие роли. Наконец наступает 1953 год. Она снимается в фильме «Ниагара». Это уже большой успех. Первый, но не последний. За «Ниагарой» все в том же 1953 году на экраны выходят «Джентльмены предпочитают блондинок» Говарда Хоукса и «Как выйти замуж за миллионера» Жана Негулеско. На следующий год Отто Премингер снимает ее в «Реке, не текущей вспять».

Тут-то и начинаются трения с кинокомпанией. Мэрилин 28 лет, и она начинает приносить студии «Фокс» большие деньги. Однако ее гонорары уперлись в потолок — 1500 долларов в неделю. За роль в «Джентльменах...» она получила меньше, чем ее партнерша Джейн Рассел. Мэрилин испытывает законное недовольство. К тому же ей все меньше нравятся роли, которые ей предлагают. Первые стычки звезды с хозяевами студии разгораются вокруг сценариев и навязываемых ей дурацких персонажей. Она жаловалась на это своему другу Милтону Грину, модному фотографу, с которым познакомилась в 1949 году и чьи работы высоко ценила. В 1953 году 30-летний Грин предлагает Мэрилин совместно основать независимую продюсер-скую компанию. Это даст ей возможность самой выбирать себе роли и получать доход от успешных проектов. Идея совершенно захватила актрису.

Грин начинает разрабатывать план бегства. Его адвокаты скрупулезно изучают каждый пункт договора актрисы с «Фоксом», пытаясь найти в нем лазейки и постепенно, по одной, размыкают цепи, привязывающие ее к киностудии. Осенью 1954 года, воспользовавшись тем, что съемки «Зуда седьмого года» проводятся в Нью-Йорке, Мэрилин дорабатывает устав компании «Мэрилин Монро Продакшнс» (ММП). К концу года в Лос-Анджелес прибывает Милтон, вооруженный документом, подтверждающим, что целый ряд пунктов договора, привязывающего Мэрилин к студии «Фокс», носит незаконный характер. О том, что готовится государственный переворот, не знает никто, даже Ди Маджо. По возвращении в Калифорнию Мэрилин первым делом меняет своего агента и переходит в команду Льва Вассермана. Один из самых блистательных умов в истории Голливуда, Лев работал одновременно и на Западном, и на Восточном побережье. Его многие побаивались. Именно Вассерман разрушил устоявшуюся с первых дней существования киноиндустрии систему заработной платы, заменив ее контрактами, основанными на процентных отчислениях. Он вел переговоры от лица Джеймса Стюарта и добился для актера весьма завидных условий: в обмен на уменьшение суммы гонорара тот получал право участия в прибылях. Таким образом из простого наемного работника Стюарт превращался в сопродюсера. Именно к этому стремилась и Мэрилин.

И вот настал час отъезда. Ее ждал Манхэттен. Ранним декабрьским вечером, нацепив темный парик, никем не узнанная, Мэрилин едет в аэропорт. Свершилось! Самолет взмывает в небо. Убегает назад Тихоокеанское побережье, едва различимое в темноте, расплываются и гаснут городские огни. На рейс она зарегистрировалась под именем Зельды Зонк. Откуда она взяла сей экзотический псевдоним, неизвестно². Зельда — уменьшительное от Гризельды — имени германского происхождения, этимология которого восходит к «воительнице в сером». Действительно, она летела воевать.

«Я теперь сама президент»

На протяжении нескольких дней в газетах муссируется исчезновение кинозвезды. 7 января 1955 года Мэрилин вновь появляется на публике, одетая в белое платье. Место встречи — квартира Фрэнка Дилейни, адвоката Милтона Грина, расположенная на Шестьдесят четвертой улице. Компания «ММП» пригласила восемьдесят журналистов, нескольких друзей и потенциальных финансовых партнеров. Промариновав, как и полагается, присутствующих не меньше часа, Мэрилин Монро сделала сообщение об основании продюсерской фирмы, носящей ее имя. Президентом будет она, вице-президентом — Грин. Вопросы, пожалуйста. «Как вы рассчитываете, — тут же взметнулась вверх рука, — сочетать деятельность «ММП» с вашими обязательствами перед компанией «Двадцатый век — Фокс»? Вместо кинозвезды на вопрос ответил Дилейни: «Мэрилин Монро больше не связана договорными обязательствами с киностудией «Фокс». Это было открытое объявление войны. Не прошло и нескольких минут, как слова Дилейни облетели весь континент, добрались до Лос-Анджелеса и спикировали прямо на бульвар Пико, где располагалось руководство «Фокса». Реакция последовала незамедлительно — в виде коммюнике, в котором говорилось, что контракт с мисс Монро действителен еще четыре года. Итак, стороны скрестили шпаги. В тот же вечер участники проекта «ММП» пили шампанское в баре «Копакабана» и слушали выступление своего друга Синатры. Весь следующий год шли ожесточенные переговоры между «ММП» и «Фоксом». Мэрилин весь этот год не снималась. Она с удовольствием примеряла на себя новую роль — роль нью-йоркской working girl³, в которой предстала на страницах посвященного ей репортажа в журнале «Redbook».

В том, что замыслили Милтон и Мэрилин, в сущности, не было ничего особенного. Некоторые из чересчур ретивых биографов утверждают, что предпринятая этой парой инициатива привела к разрушению всей системы функционирования киностудий. На самом деле Голливуд никогда не переставал служить ареной столкновений между артистами и продюсерами. Еще в 1919 году Чарли Чаплин, Мэри Пикфорд, Дуглас Фербенкс и Д.У. Гриффит создали «Юнайтед артисте» — продюсерскую компанию, в руководство которой вошли только творческие работники. Своим правом на забастовку актрисы пользовались и до Мэрилин Монро — например ее кумир Джин Харлоу. В 1955—1956 годах в актерской среде идея избавиться от гнета продюсеров буквально носилась в воздухе. Многие из актеров вслед за Мэрилин основали собственные компании: Джон Уэйн («Бэтджек Продакшнз»), Уильям Холден («Толука»), Марлон Брандо («Пеннбейкер»), Гэри Купер («Бейрода»), Фрэнк Синатра («Кент»), Грегори Пек и Кирк Дуглас («Брайна») и так далее и тому подобное. Но авантюрная затея с «ММП» отличалась тройной оригинальностью и... была заранее обречена на провал. Прежде всего вместо солидного калифорнийского бизнесмена Мэрилин взяла себе в помощники модного нью-йоркского фотографа, не имевшего ровным счетом никакого опыта работы в кино. Грин, как и сама Мэрилин, мечтал изменить свою жизнь. Скромный гений глянца, он видел себя в роли крупнейшего продюсера — увы, не имея для осуществления своих замыслов ни средств, ни необходимой хватки. «Он собирался пуститься в опасное плавание по финансовому океану в деревянном корыте», — иронически комментирует его предприятие Норман Мейлер. Во-вторых, Мэрилин Монро, как нетрудно заметить, была женщиной. Но, если отдельным мужчинам еще худо-бедно удавалось противостоять миру киностудий, населенному исключительно «мачо», то единственной женщиной, сумевшей справиться с ролью продюсера, оставалась «львица» Бетт Дэвис, да и то выпустившая всего один фильм — «Украденная жизнь», — снятый Кертисом Бернхардтом в 1946 году⁴. В-третьих — и это был самый безумный аспект проекта, — Мэрилин Монро решила, что руководство «ММП» будет находиться в Нью-Йорке.

В своем выборе она руководствовалась в первую очередь прагматичными соображениями. С одной стороны, Мэрилин стремилась официально стать жительницей штата Коннектикут, налоговое законодательство которого по сравнению с Калифорнией отличалось гораздо большей гибкостью. С другой стороны, если «ММП» могла опереться на популярность своей владелицы, каждый фильм которой оборачивался грандиозным кассовым успехом, то не существовало никаких гарантий того, что инвесторы столь же серьезно воспримут ее в новой роли деловой женщины. Следовательно, рассчитывать приходилось только на личные сбережения Милтона Грина. И действительно, фотограф заложил свой дом. Ситуацию усугубляло отсутствие у него связей с серьезными дельцами на Западном побережье, способными вслед за ним сломя голову ринуться в эту авантюру.

Также не следует недооценивать значения еще одного важного фактора. С точки зрения калифорнийских воротил кинобизнеса, переезд Мэрилин в Нью-Йорк был откровенной и наглой провокацией. Жители Лос-Анджелеса питали к ньюйоркцам смешанные чувства, в которых превалировали страх и ненависть. Пусть Голливуд с начала 1910-х стал местом, где выпускались фильмы, — деньги и власть по-прежнему оставались в Нью-Йорке — городе, давшем жизнь киноиндустрии как таковой. Вот что пишет об этом историк кино Дуглас Гомери: «Чрезмерный интерес к кинопроизводству сфокусировал всеобщее внимание на Голливуде, искусственно создав ему славу центра кинопромышленности, тогда как в действительности на всем протяжении эры киностудий их руководители и владельцы дергали за все необходимые ниточки из Нью-Йорка. Именно в Нью-Йорке принимались решения, какие денежные суммы следует ежегодно выделять на продюсирование фильмов, и в зависимости от этих решений голливудским исполнителям вменялось в обязанность подогревать публику». В манхэттенских высших сферах царили финансисты, даже не делавшие вид, что их интересует кино, — они видели только колонки цифр. Словно снайперы, засевшие в своих кабинетах, они вели прицельный огонь по Западному побережью, решая, кому жить, а кому умереть. Самый крутой лос-анджелесский магнат не мог ничего — разве что позвонить в Нью-Йорк. Даже такой зубр, как Луи Б. Мейер, в конце 1940-х был отстранен от руководства студии «МГМ», несмотря на то что он же ее и создал. Правильнее сказать, что его просто вышвырнули вон, потому что кое-кому в Нью-Йорке очень не понравилось, что кривая прибыли киностудии резко пошла вниз...

В коммюнике от у января сообщалось, что компания «Мэрилин Монро Продакшнс» будет «финансировать самые различные виды зрелищных предприятий». Устраиваясь на берегах Гудзона, Мэрилин просто-напросто плюнула в лицо своим бывшим хозяевам. Она напомнила всем этим лощеным калифорнийцам, кто они такие на самом деле — обыкновенные исполнители. И офис своей компании она с вызывающей дерзостью разместила в непосредственной близости от святая святых киноиндустрии — тех самых ненавидимых всеми контор, где в тиши кабинетов решались судьбы кино. Вернувшись в Лос-Анджелес для съемки последних эпизодов «Зуда седьмого года», Мэрилин гордо объявила Билли Уайлдеру: «Я теперь сама президент». Она не скрывала, что намеревается известить об этом прессу, воспользовавшись, в частности, предложением журнала «Redbook» посвятить ей большую статью. Впрочем, на всем протяжении 1955 года она постарается блеснуть и другими гранями личности настоящей жительницы Нью-Йорка...

Студентка

Как ни парадоксально, но Мэрилин, которой хватило самоуверенности бросить вызов заправилам киностудий, гораздо острее ощущала свою уязвимость как раз в том, что умела делать лучше всего, — в актерской игре. Начиная с 1948 года ее наставницей, наседкой и надсмотрщицей была Наташа Лайтесс. Преподаватель актерского мастерства и человек неуемной энергии, она не только всему научила Мэрилин, но и давала ей приют, когда у той возникали перебои с работой. По настоянию Мэрилин в ее контракт был включен пункт, согласно которому Наташа принимала участие в работе над каждым фильмом с Монро. Она репетировала с ней каждую сцену, а на съемочной площадке давала ей советы. Присутствие Наташи дико злило режиссеров, справедливо полагавших, что указания актерам имеют право давать только они. Но их раздражение ничего не меняло, и случалось даже, что Наташе платили больше, чем Мэрилин! Безраздельно преданная своей ученице, она ежесекундно окружала ее заботой и вниманием, граничившим с влюбленностью. Однако к 1954 году вмешательство наставницы в ее жизнь начало тяготить Мэрилин. К этому приложил руку и Ди Маджо — он искренне ненавидел Наташу и всячески старался ограничить ее влияние на жену. Сохранилась фотография, сделанная Цимбелом, на которой Наташа и ее ученица запечатлены крупным планом. Невысокого роста женщина с абсолютно невыразительной внешностью смотрит на свое великолепное создание с восхищенной улыбкой. Мэрилин отводит глаза и рукой делает жест, как будто отмахивается от советов педагога. Наташа еще не знает, что в последний раз принимает участие в съемках. Начинающей звезде все чаще приходит в голову, что наставница душит ее инициативу и лишает части заработка. В глазах Мэрилин Наташа принадлежит к прошлому, от которого ей не терпится избавиться. Она даже не предупредит ее о своем отъезде в Нью-Йорк. Наташа долго ждала от ученицы письма или телефонного звонка. Шли неделя за неделей, но она все еще отказывалась верить в то, что та не позовет ее с собой в Нью-Йорк. Увы, в новой жизни Мэрилин не было места ни старым вещам, ни старым привязанностям. У актрисы появились новые учителя. «Она говорила, что я ей нужна, — позже скажет Наташа. — К сожалению, на деле все оказалось наоборот. Вся моя жизнь с ней была постоянным и полным самоотречением».

Цимбел убирает фотографию Наташи в коробку и относит коробку на полку. Она исчезает среди десятков других, заполненных тысячами анонимных лиц и фигур. «Не хотите сделать перерыв? Я вам покажу кое-что, чего вы не знаете. Представьте себе, в Монреале бублики гораздо вкуснее, чем в Нью-Йорке...» Мы шлепаем по лужам до ближайшего кафе, и Цимбел рассказывает мне, чем кончилась история со съемкой на Лексингтон-авеню: «Вот чего я никак не могу понять: почему я не послал фотографии Мэрилин в редакции? Невероятно! Помню, что сразу после этой съемки я уехал в Техас делать репортаж, а негативы почему-то оставил у себя в лаборатории. Но почему — для меня полная загадка. В 1966 году у меня там случился пожар, сгорела значительная часть архивов, но эти негативы не пострадали. Только после переезда в Канаду я нашел их и напечатал. В первый раз я показал их в 1976 году на острове Принца Эдуарда, потом, в 1982-м, в одной монреальской галерее, на следующий год — в Париже, а в 2000-м — в Валенсийском музее современного искусства, в Испании. После вашего телефонного звонка меня осенило: ведь на одном из этих снимков единственное сохранившееся у меня изображение Эдди...» Итак, Эдди совершил своего рода кругосветное путешествие. Безымянный фотограф, стоящий на коленках возле развевающейся юбки Мэрилин... Канадские, французские и испанские посетители музеев не обратили на него ровным счетом никакого внимания.

Заходим в кафе, вешаем плащи. На хозяине — красивая рубашка лесоруба. Он хлопает Джорджа по плечу и сообщает мне, что несколькими днями раньше здесь побывал еще один писатель: «Приезжал из Парижа брать у меня интервью. Пишет книгу о «сумасшедших жителях Квебека»! Бублики там были действительно превосходные.

Мэрилин не стоило никакого труда найти замену Наташе. В течение нескольких недель она брала уроки у Констанс Колье — британского происхождения актрисы классической школы, прежде работавшей с Вивьен Ли и Кэтрин Хепберн. Однако обучение продлилось недолго: в апреле 1955 года Констанс Колье скончалась. Трумен Капоте, познакомивший Мэрилин с Колье, в книге «Прекрасное дитя» — может быть, лучшем из всего, что написано о Мэрилин Монро, — рассказывает о скромном появлении кинозвезды на похоронах педагога. В интервью она прежде всего приносит извинения за свой непрезентабельный вид: «Это все из-за волос. Мне надо было покраситься, но я не успела. Все случилось слишком быстро — и смерть миссис Колье, и все остальное...»

Вскоре после этого она поступила в актерскую студию, которой руководил харизматичный Ли Страсберг. Он не сделал сколько-нибудь выдающейся карьеры ни в качестве актера, ни в качестве режиссера, но был отличным педагогом и теоретиком театрального искусства. В начале 1930-х годов вместе с группой друзей он замахнулся на разработку совершенного нового стиля актерской игры, для чего пересмотрел знаменитую систему Станиславского, получившую распространение в Европе. Из всего наследия великого русского режиссера Страсберг в основном заимствовал психотехнические методики, побуждающие актера обогащать характер воплощаемого персонажа за счет личного опыта и переживаний. Мэрилин ознакомилась с этим методом в Лос-Анджелесе по совету Элиа Казана и с большим или меньшим успехом применяла его под руководством своего первого наставника Михаила Чехова, а затем и под руководством Наташи. В Нью-Йорке она наконец-то попала в американскую театральную столицу, в самую колыбель нового «метода». Впрочем, ко времени ее появления в студии педагогические приемы Страсберга успели подвергнуться сомнениям. В 1951 году он расстался с самыми видными участниками своей группы, в частности с великой Стеллой Адлер. А на экранах с 1950 года блистал ученик Адлер Марлон Брандо: «Мужчины», «Трамвай «Желание», «Вива Сапата», «Юлий Цезарь», «Дикарь» и «В порту». Последний фильм в 1954 году принес ему «Оскара» за лучшую мужскую роль⁵. Очевидно, что Ли Страсбергу не хватало ученика, наделенного столь же яркой харизмой, звезды, которая доказала бы действенность его метода. А кто мог соперничать с Брандо? И насколько заслуживают доверия слова бывшего ученика студии, объясняющего внезапный интерес Страсберга к Монро: «Он видел в ней средство восстановить свою репутацию <...>. Мне кажется, он думал, что, если ему удастся превратить ее в великую актрису, люди увидят в нем чудотворца. Ведь в нью-йоркском театральном мире никто не принимал ее за «настоящую актрису», а он как раз и стремился всеми силами сделать из нее такую». Мэрилин посещала занятия с группой студентов, но, кроме того, Страсберг давал ей и частные уроки. Ее влекла сцена, она представлялась ей местом, где она наконец-то почувствует себя свободной: «Это такой вид искусства, в котором режиссер не может прервать спектакль или вырезать из него целые сцены». Между тем ей не суждено было стать театральной актрисой. Она физически не могла выходить на сцену — от страха у нее тряслись поджилки. Возможно, Страсберг, а затем его жена Пола просто заменили Наташу. Присутствие рядом с Мэрилин этой супружеской пары вселяло в нее уверенность, и она готова была щедро им за это платить. Как бы там ни было, несомненно, что в последних фильмах Мэрилин превзошла самое себя.

Усилия, которые она предпринимала, чтобы повысить уровень своего искусства, для того времени были довольно-таки необычным новшеством. Ведь решение поступить в актерскую студию, подсказанное Казаном, она приняла самостоятельно. Сегодня этот ее поступок представляется нам гораздо более дальновидным, нежели создание компании «ММП», и почти провидческим. Несмотря на феномен Брандо, в 1955 году «метод» актерской студии в Голливуде мало кто принимал всерьез. Большинство кинодеятелей искренне считали молодых нью-йоркских актеров надутыми индюками. В дальнейшем этот стиль получит признание и ляжет в основу подготовки современного киноактера. Благодаря ему на свет появится целое поколение звезд, которые будут работать в кино в 1970-е годы и оставят в нем заметный след: Пачино, Де Ниро, Кейтель, Хэкмен и многие другие. Что касается Мэрилин, то она стала по-своему блестящей ученицей студии. Можно подумать, что она самозабвенно играла роль... ученицы «Экторс студио». История сохранила такой замечательный анекдот. Мэрилин с Сэмом Шоу фотографировались в Бруклине, когда вдруг полил дождь. Они вымокли и бросились к Ростенам — друзьям Шоу, жившим неподалеку. Кинозвезду никто не узнал, тем более что, представляясь, она очень невнятно пробормотала свое имя. Поэт Норман Ростен заговорил о чем-то со старым приятелем Сэмом, краем уха прислушиваясь к беседе своей жены Хедды с его молодой спутницей.

— Нет, я не из Нью-Йорка. Я приехала всего месяц назад. Учусь в «Экторс студио».

— Но это же замечательно! Вы, наверное, уже выходили на сцену? В каких спектаклях?

— Нет, я никогда не играла на сцене. Зато снялась в нескольких фильмах.

— Простите, вы не могли бы еще раз сказать, как ваше сценическое имя?

— Мэрилин Монро.

Как рассказывает Ростен, вечер продолжился у других друзей, и никто не узнавал Мэрилин — так прочно она вжилась в роль студентки. Когда он знакомил ее с очередным гостем, тот, обращаясь к хозяину, пошутил: «Твои друзья — мои друзья. Хоть сама Грета Гарбо».

Королева ночи

Но, когда нужно, студентка умела снова превращаться в звезду — вести блестящую светскую жизнь, посещать салоны и модные вечеринки. 9 марта 1955 года зрители, приглашенные в театр «Астор» на Парк-авеню на предпремьерный показ спектакля «К востоку от Эдема», с удивлением увидели ее на сцене, откуда она произносила приветственное слово. Джеймса Дина здесь уже не было — влекомый судьбой, он оставил театр навсегда.

Мэрилин охотно проводила время в обществе писателей, интеллектуалов и других знаменитостей. В числе ее знакомых — Грин, Страсберг, Норман Ростен, Дилан Томас, супруги Шоу, Трумен Капоте, с которым она танцует в «Копакабане», Марлон Брандо, с которым она появляется в общественных местах, и, разумеется, драматург Артур Миллер, с которым ее связывают тайные, но все более прочные любовные отношения. Она часто ужинает с Фрэнком Синатрой в «Джино» — ресторане, расположенном между Лексингтон-авеню и Шестьдесят первой улицей. Если ресторан закрыт, они встречаются в «Сабвей Инн» — скромной закусочной на Шестидесятой улице, рядом с метро. За каждым ее шагом следят репортеры из «New York Times», а если она не дает им пищи для статей, они что-нибудь выдумывают. В ту пору за ней также неотступно таскалась компания верных поклонников, образовавших нечто вроде клуба, известного как «Шестерка Монро». Самый упорный из них, Джеймс Хаспил, в конце концов станет ее другом и доверенным лицом: «В газетах появлялись заметки под заголовками типа «Вчера вечером Мэрилин Монро ужинала в ресторане «Вито» (я особенно хорошо запомнил статейку с упоминанием этого ресторана именно потому, что в тот вечер Мэрилин была не у «Вито», а у меня). Хозяева заведений не видели ничего зазорного в том, чтобы позвонить в редакцию с сообщением: «У нас сегодня Мэрилин Монро». Это означало, что в завтрашней рубрике светских новостей мелькнет название их ресторана. И приток клиентов обеспечен».

Иногда, изменив до неузнаваемости внешность, она ходила в Метрополитен-музей или в кино на документальные фильмы, посвященные искусству. В начале 1955 года она все еще жила в апартаментах на последнем этаже довольно скромного отеля «Глэдстоун» на Восточной Пятьдесят второй улице, в двух шагах от Лексингтон-авеню. В свободные часы рисовала или писала стихи.

Эмигрантка

Почему-то никто из биографов не уделил должного внимания тому обстоятельству, что ее пребывание в Нью-Йорке в значительной степени приобрело очертания американского мифа. Звезда мировой величины, Мэрилин Монро и по типу личности, и по тому, как складывалась ее судьба, в первую очередь служила олицетворением «американской трагедии». Мэрилин — «женщина с тысячей лиц», как назвал ее Джером Чарин, стала примером волшебного превращения, которое многие, включая ее самое, сравнивали с преображением Золушки. Отвечая на вопрос одного французского журналиста о том, что такое, по его мнению, американская мечта, писатель Джеймс Эллрой ответил так: «Здесь каждый может стать кем-то другим». Мэрилин воплотила эту мечту в жизнь. Ее история — это чудесная и вместе с тем трагическая история бедной сиротки из лос-анджелесского пригорода — скромной, довольно пухленькой, не сказать чтобы очень красивой, но страстно мечтавшей стать актрисой. В 17 лет она вышла замуж и работала на авиационном заводе, когда ее случайно заметил некий фотограф. На протяжении нескольких лет она прозябает на задворках киноиндустрии, чтобы затем стать величайшим секс-символом всех времен и народов. Нью-Йорк гораздо больше, чем Лос-Анджелес, подходит для осуществления американской мечты. Наряжаясь в безразмерное черное пальто и шляпу «колокол», изобретая для себя экзотическое имя — Зельда Зонк, она играет роль эмигрантки, готовой у врат Америки обрести новую личность. Была Скизерцки — стала Сандерс, была Ковальски — стала Смит. Был Исидор Бейлин — стал Ирвинг Берлин. Она играет обычную женщину, которая ставит крест на своем прошлом, чтобы под исполненными надежд небесами Манхэттена сочинить себе новую жизнь. «Существует по меньшей мере три Нью-Йорка, — писал в 1949 году Элвин Брукс Уайт. — Во-первых, Нью-Йорк тех, кто здесь родился, кто чувствует себя здесь дома и считает его гигантские размеры и вечное бурление естественными и неизбежными. Во-вторых, есть Нью-Йорк жителей пригородов, каждое утро подвергаемый налету прожорливой стаи саранчи, которая к вечеру, насытившись, с громкой отрыжкой убирается восвояси. Наконец, есть Нью-Йорк чужестранцев, явившихся в поисках лучшей доли». Далее Уайт уточняет: «Из этих трех трепещущих городов самым замечательным является последний, тот, в котором воплотилась идея пункта назначения и цели». Мэрилин, вне всякого сомнения, принадлежит именно этому Нью-Йорку. Тони Кёртис, ее партнер по фильму «В джазе только девушки», говорил, что она нигде не чувствовала себя дома. У нее «не было собственного пространства», и потому Нью-Йорк мог стать ее городом. Нью-Йорк — это имя звучит для нее обещанием новизны. Воодушевление Мэрилин сродни восторгу европейцев, мечтающих об американских горизонтах. В своем романе «Страсть и забвение Анастасии Лизаветты» Хуан Карлос Мондрагон описывает, что именно она должна была почувствовать и что чувствует каждый при звуках этого волнующего имени — Нью-Йорк: «Когда попадаешь в крупный американский город, то спешишь увидеть то, что тебе уже хорошо знакомо. Каждый из нас пересекал Манхэттенский мост в автомобиле с откидывающимся верхом, каждый знает, как выглядят залы ресторанов Маленькой Италии, где автоматные очереди скосили неисчислимое множество мафиози, каждый ел рис по-кантонски в Чайнатауне. Все мы проплывали на пароме перед статуей Свободы и карабкались по ступенькам, готовые добраться чуть ли не до самого факела. Все мы хоть раз да выходили на утреннюю пробежку по аллеям Центрального парка и облетали на вертолете небоскребы, любуясь стократным отражением лучей заходящего солнца в стеклянных окнах башен-близнецов». Нью-Йорк остается тем, чем он был для его пионеров — восхитительно шумным городом. Многие испытывают непреодолимое желание влиться в этот шум, почуять под своими подошвами его гул. И Мэрилин — не исключение. В ее душе, как и в мыслях первых эмигрантов, нет места сомнениям: стоит сделать шаг за «золотые ворота», как понимаешь: обратный билет тебе уже не понадобится. «Теперь я живу в Нью-Йорке, — говорила она своему биографу Морису Золотову в июле 1955 года. — Я люблю этот город и ни за что не вернусь в Голливуд».

Нью-Йорк открыл перед актрисой возможности социального роста. Она стала одной из тысяч молодых женщин, мечтающих превратиться в New York girls. В Верхнем Вест-Сайде даже есть отель, в котором селятся девушки из приличных семей, приехавшие в город делать карьеру. Расположенный на углу Шестьдесят третьей и Сто сороковой улиц, он называется «Барбизон». За постоялицами здесь приглядывают, а мужчинам вход строго воспрещен. Клиенткам отеля предлагают уроки хороших манер и объясняют, как себя вести, чтобы тебя принимали за уроженку Нью-Йорка. Некоторые из них избирают профессию актрисы или манекенщицы. Другие становятся идеальными женами. Самой знаменитой пансионеркой «Барбизона» остается, несомненно, Грейс Келли. Но и другие звезды чувствуют свою неразрывную связь с Восточным побережьем. Достигшая совершенства New York girl всегда высоко держит голову, как Кэтрин Хепберн, и вышагивает балетной походкой, как Луиза Брукс. Мэрилин ходит не так. Она не может при ходьбе не покачивать бедрами. Достаточно взглянуть, как она поднимается по лестнице в «Зуде седьмого дня», и каждому становится ясно: эта девушка не из того города, где люди привыкли ходить пешком. Ее «сделал» Лос-Анджелес, где принято передвигаться в автомобиле. У нее походка симпатичной девчонки, которую мужчины на улице провожают свистом. Но она не обращает на них внимания — привыкла. Ее тело — словно тесто, из которого Голливуд вылепил не просто девушку, а «ах какую девушку!». Из калифорнийской печи на свет явилось восхитительное создание, безупречный автомат для пробуждения желаний, понятия не имеющий, что отвечать, если к нему обращаются с вопросами. И вот она — в Нью-Йорке, в интеллектуальном центре страны, в месте, именуемом «мозгом Америки». Она словно ответила на призыв историка Льюиса Мамфорда, который в 1922 году заявил: «Кто не хочет остаться варваром, должен жить в столице метрополии. Иначе говоря, он должен переселиться в Нью-Йорк или, по крайней мере, копировать все, что модно в Нью-Йорке». Безымянная провинциалка, рожденная от неизвестного отца и легкомысленной мамаши, типичный калифорнийский «синий воротничок», вкалывавший на фабрике, она проникает в колыбель лучших семейств Америки. Вступает на арену, занятую Вандербильтами, Асторами и Тиффани — без приглашения. Позже, во время съемок «Принца и танцовщицы», она достигнет в своем восхождении вершины. 29 октября 1956 года бывшая манекенщица, чьи вырезанные из журналов фотки шоферы-дальнобойщики вешают в кабине, скрашивая одинокие часы на бесконечных хайвеях, будет склоняться в поклоне перед ее величеством королевой Елизаветой II.

Впервые Мэрилин посетила Нью-Йорк в 1950 году. Скромную старлетку использовали в качестве дешевой приманки для рекламной кампании «Счастливой любви». В этом небольшом и откровенно глуповатом фильме она снялась в единственном эпизоде с двумя репликами. Граучо Маркс играет в нем насмешника-детектива, и она, белокурая пышечка, приходит к нему в кабинет. «Мне кажется, меня преследуют мужчины», — хлопая ресницами, сообщает ему она. «Да ну? — окинув красотку оценивающим взглядом, отвечает Граучо. — Уму непостижимо!» На киностудии решили, что присутствие в зале блондинки, так сказать, во плоти, привлечет лишних зрителей. И Мэрилин несколько месяцев колесила по стране. Во время этой поездки ее — первым из всех — фотографировал Андре де Динес. Отказавшись от традиционного приема — силуэт на фоне горизонта, — он предпочел сделать серию снимков на Тобей-бич — манхэттенском пляже. Мэрилин в белом купальнике играет на песке с зонтиком, принимая позы, типичные для настенного календаря. Таким образом, ее первая нью-йоркская фотосессия оказалась целиком и полностью выдержана в... калифорнийской эстетике.

В своих воспоминаниях она рассказывает, что Манхэттена толком не видела. Перед поездкой она купила теплые вещи: ведь Нью-Йорк, как и Чикаго, лежит на севере. «В кино эти города все время показывали засыпанными снегом. Я так волновалась, что совершенно упустила из виду, что там сейчас тоже лето, как и в Лос-Анджелесе <...>. Поезд остановился в Нью-Йорке, и я чуть не задохнулась — такая стояла жара. Здесь было куда жарче, чем в Голливуде. А я — в шерстяном костюме! Ощущение, что меня сунули в духовку». Как и многие другие пассажи из ее псевдоавтобиографии, этот анекдот вполне может быть выдумкой — уж больно явным идиотизмом веет от откровений «типичной блондинки». Тем не менее, прожив всю жизнь на юге Калифорнии, она действительно никогда не видела смены времен года: ни того, как замерзают зимой озера, ни того, как расцветают по весне деревья. Манхэттен во всем, включая климат, подарил ей мир перемен, показал другую Америку. Мечта оказалась рядом — только руку протяни. Разумеется, актрисе не довелось узреть статую Свободы, выступающую из утреннего тумана. Она не высаживалась на острове Эллис после долгого и мучительного путешествия через Атлантику — с жалким чемоданчиком в руке и тощим одеяльцем, прикрывающим плечи. Конечно, ей не пришлось подвергнуться унизительному медицинскому осмотру⁶, описанному Авраамом Райзеном:

«Откройте рот! Чуть шире! Вес?
Дышите! Глубже! Стойте прямо!
— Ты лучше в сердце нам залезь —
Увидишь: в нем зияет рана».

Но рана-то была там же. Как и надежда.

Примечания

1. Это распространенное заблуждение: когда будущая Мэрилин Монро появилась на свет, Джин Харлоу еще носила свое настоящее имя — Харлин Карпентер, а псевдоним взяла себе несколько позже.

2. Некоторые биографы вообще стараются его не упоминать — слишком уж отдает «липой». — Прим. автора.

3. Здесь: работающей женщины (англ.).

4. Бетт Дэвис неожиданно покинула Голливуд в 1936 году, но в отличие от Мэрилин Монро подалась не в Нью-Йорк, а в Лондон. Здесь она затеяла судебный процесс против студии «Уорнер бразерс», который проиграла, после чего была вынуждена вернуться в Лос-Анджелес. — Прим. автора.

5. «Когда ко мне пришел первый успех, — пишет Брандо, — Ли Страсберг очень хотел приписать его честь себе как моему учителю. Я действительно иногда захаживал в студию, в субботу утром, потому что там преподавал Элиа Казан и потому что там было много хорошеньких девушек. Но Страсберг никогда не учил меня играть. Моим обучением занималась Стелла, а после нее — Элиа Казан».

6. На острове Эллис проходили медицинский осмотр эмигранты из Европы.