Главная / Публикации / И.В. Беленький. «Мэрилин Монро»

Нет хэппи-энда для мисс Монро

В сентябре 1972 года, спустя десять лет после смерти Мэрилин, в офис Мило Сперильо, директора частного детективного агентства «Ник Харрис», пришел уже знакомый нам Роберт Слэтцер и принес кипу материалов, которые ему удалось собрать за десятилетие. Его не удовлетворила официальная версия смерти Мэрилин, и он принялся за самостоятельное расследование. К 1972 году он, что называется, выдохся: ему потребовалась профессиональная помощь. За расследование взялся специалист, и спустя еще десять лет, 4 августа 1982 года, в двадцатую годовщину смерти актрисы, Мило Сперильо поднялся на трибуну пресс-клуба Лос-Анджелеса и потряс переполненный зал словами: «Мэрилин Монро была убита...» А через четыре года в свет вышла его книга «Заговор против Мэрилин».

Разумеется, Сперильо не первый. Были и до него авторы, усомнившиеся в официальной версии. Например, в 1966 году вышла книжка Фрэнка Кэйпела «Странная смерть Мэрилин Монро»; в 1972 году точку зрения полиции поставил под вопрос Норман Мэйлер в своей прекрасной монографии «Мэрилин»; спустя еще год Роберт Слэтцер написал свой труд «Жизнь и странная смерть Мэрилин Монро». Но впервые происшедшее описывал профессиональный следователь.

Итак, все началось в Западном Лос-Анджелесе, в одном из отделений полиции. На календаре — 5 августа 1962 года. Раннее, даже очень раннее утро, можно сказать, «час волка» — на часах 35 минут пятого. Трубку зазвонившего телефона поднял сержант Джек Клеммонс — неторопливый, плотного сложения, в очках, со спокойным, ироничным взглядом (таким он выглядит на фотографиях)¹. Он окажется первым, кто увидит итог миновавшей драматической и загадочной ночи, увидит со стороны, взглядом не участника, прямого или косвенного, но человека свежего, трезво, функционально оценившего увиденное и еще не запрограммированного необходимостью толковать происшедшее тем или иным образом. Звонивший назвался Хаймэном Инглбергом. Врач. Говорил спокойно, но чувствовалось, что спокойствие это дается ему не вполне легко. Доктор Инглберг сообщил сержанту о смерти женщины, возраст — тридцать шесть лет, имя и фамилия — Мэрилин Монро. Проживает (проживала!) в Брентвуде, на Пятой Элен-драйв, в доме номер 12305.

(То был первый собственный дом в жизни Мэрилин. В детстве, как помним, она мыкалась по чужим семьям; став взрослой, брала квартиры внаем, снимала номера в гостиницах, жила на квартирах у своих мужей, но собственного дома, собственного хозяйства, в отличие от подавляющего большинства «звезд», она не имела. Идею купить свой дом ей подсказал на Рождественских праздниках 1961 года ее психиатр Ралф Гринсон, сменивший около Мэрилин Марианну Криз. Гринсон же убедил ее попросить некую миссис Юнайс Меррей — женщину, которую он приставил к своей пациентке то ли в качестве санитарки, то ли домработницы, то ли экономки, а может, и шпионки, наблюдавшей каждый ее шаг и обо всем доносившей врачу, — подыскать для нее какой-нибудь дом, где ока могла бы жить спокойно, практически анонимно и недосягаемо для прессы. Надо ли добавлять, что предварительно Гринсон сам предложил миссис Меррей заняться поисками соответствующего дома? Миссис Меррей и нашла этот дом — своего рода бунгало в испанском стиле. Будет ли с моей стороны большой смелостью предположить, что в поисках своих эта женщина была не одинока, и те, кто помог ей его найти, соответствующим образом оборудовали этот дом к приезду «звезды», в частности звукозаписывающей аппаратурой? Располагался дом в лос-анджелесском районе Брентвуд, на одной из нескольких десятков тупиковых аллей, которая и называлась Пятой Элен-драйв. Это был небольшой одноэтажный дом — три спальных, гостиная, две ванные и кухня. По американским стандартам того времени очень и очень скромно, ведь Мэрилин была не просто известной актрисой, но «кинозвездой», можно сказать, вселенской популярности. При всем ее равнодушии к деньгам и вещам скромность последнего жилища не может не изумлять, особенно на фоне шикарных особняков и даже грандиозных дворцов голливудской знати той поры. Конечно, отсутствие собственного дома (при больших деньгах) вполне можно объяснить той безалаберной и неустроенной жизнью, какую долгие годы вела Мэрилин, но самый выбор этой странной брентвудской избушки о четырех стенах и зарешеченных окнах невольно наводит на подозрение о чьей-то установке, о чьем-то постороннем умысле, ибо безалаберность и бесхозяйственность, как правило, ведут не к экономии и скромности, но, напротив, — к излишним тратам, к ненужной роскоши.)

Когда сержант Клеммонс прибыл на машине к дому номер 12305, дверь ему открыла та самая миссис Юнайс Меррей. На вопрос сержанта, есть ли в доме еще кто-нибудь, она сообщила, что возле покойной находятся оба ее врача — психиатр доктор Гринсон и терапевт доктор Инглберг — и что прибыли они в половине первого ночи. Если вспомнить, что звонок Инглберга прозвучал в полицейском отделении 35 минут пятого, то первый же вопрос, вызвавший недоумение и так и не нашедший своего ответа: почему врачи оповестили полицию лишь спустя четыре часа после того, как они зафиксировали смерть?

На широкой низкой постели распростертое по диагонали и накрытое простыней лежало тело...

Сообщая о смерти Мэрилин, по-видимому, именно Инглберг первым заявил о самоубийстве — с тех пор его версия стала официальной. Во всяком случае, когда Клеммонс прибыл на место, оба врача сразу же показали ему целую груду флакончиков с лекарствами на ночном столике. На этикетке одного из флакончиков значилось «Нембутал. 50 таблеток». Он был пустым. Инглберг подтвердил, что рецепт на него он выписал два дня назад. Вывод напрашивался сам собой: подобная доза сильнейшего снотворного не могла не стать смертельной. Что и было объявлено в утренних выпусках радио и телевизионных новостей.

«СЕГОДНЯ РАНО УТРОМ АКТРИСА МЭРИЛИН МОНРО БЫЛА НАЙДЕНА МЕРТВОЙ, ПО-ВИДИМОМУ, ОТ ЧРЕЗМЕРНОЙ ДОЗЫ СНОТВОРНОГО. ЕЕ ОБНАРУЖИЛА ЕЕ ЖЕ ЭКОНОМКА ЮНАЙС МЕРРЕЙ. МИССИС МЕРРЕЙ БЫЛА ЕДИНСТВЕННОЙ, КТО В ЭТО ВРЕМЯ НАХОДИЛСЯ С НЕЙ В ДОМЕ».

Между тем ничего еще было не ясно, и, кроме загадочного, казавшегося даже презрительным, многозначительного молчания обоих врачей да сбивчивых рассказов миссис Меррей, у полицейских в руках не было ровным счетом ничего. Более того, сержанта Клеммонса поразило одно обстоятельство, в иных случаях, может быть, и несущественное, но сейчас — при самоубийстве лекарством — кажущееся попросту странным. Квартира самоубийцы предстала перед полицейским в идеальном порядке: гостиная, спальни, ванные — всюду было прибрано и вычищено, даже флакончики с лекарством на ночном столике стояли один к одному, что, видимо, соответствовало привычке к порядку, каковой и следовала домоправительница... Соответствовало ли это привычкам хозяйки дома — вот вопрос. Во всяком случае, если даже это и так (сержанту-то это было, естественно, неизвестно), то оставалось предположить, что, решив покончить с собой, Мэрилин проглотила все пятьдесят (!) таблеток, аккуратно завинтила колпачок флакончика, после чего мирно и спокойно, среди образцово прибранной квартиры, отошла в мир иной... Насколько это правдоподобно, пусть судит читатель, знакомый с привычками и характером героини моей книги, но медики уже и тогда были согласны в одном: чрезмерная доза сильного снотворного — отнюдь не легкий и весьма не безболезненный способ умереть: муки удушья, предсмертные конвульсии, чудовищная рвота, как и при любом отравлении, беспорядочные метания — вот что ждет самоубийцу. При такой агонии (а это была бы самая настоящая агония) идеально прибранная квартира, какой она предстала глазам сержанта Клеммонса, совершенно нереальна.

Если верить миссис Меррей (а ее слова почти у всех в те дни вызвали стопроцентное доверие), виной всему — черный, непроглядный мрак южной калифорнийской ночи и ее собственный страх перед ним. «Я проснулась неизвестно отчего, зажгла свет и отворила дверь в холл. Все было как всегда, пока я не споткнулась о телефонный провод. Я испугалась. Я почувствовала, что случилось нечто ужасное». Из-за закрытой двери в спальню до миссис Меррей не доносилось ни звука, и это тоже пугало. Ворс ковра, устилавшего пол в холле, был настолько толстым, что полностью закрывал щель под дверью, и, дабы увидеть, горит ли в спальной свет, ей пришлось выйти из дома. В окружившем ее ночном мраке она хорошо видела, как из-под плотных штор пробивался свет. По словам миссис Меррей, «этот свет стал еще одним ужасающим предупреждением». Окончательно всполошенная, она бросилась в дом, позвонила Гринсону, схватила каминную кочергу, вновь выскочила наружу и, подбежав к забранному решеткой окну, раздвинула кочергой шторы: «Мэрилин, обнаженная, лежала поперек кровати, подмяв под себя простыни!»

В многолетней истории попыток разгадать загадку смерти Мэрилин Монро ночные страхи миссис Меррей занимают далеко не самое существенное место. И напрасно. Ведь именно ими открывается длинная цепь выдумок, ложных данных, ошибок, натяжек, из-за чего и по сей день нет убедительной официальной версии происшедшего.

В самом деле, ну что «ужасного» в том, что провод, соединявший два запараллеленных телефона, тянулся из одной спальни в другую через холл? В домах так обычно и бывает. Что удивительного, если из-за закрытой на ночь двери не доносилось ни звука: какие звуки должны были доноситься из спальни в первом часу ночи? По утверждению экономки, ворс был настолько толст, что из холла свет из-под двери был не виден. Однако позднее будет доказано, что именно под дверью спальни ворс был выстрижен, иначе дверь не закрывалась, и, чтобы увидеть свет, выходить из дома в кромешный мрак не стоило. Если миссис Меррей не заметила света, значит, либо она не хотела его замечать, либо вся ситуация была совершенно другой. Детально описанные ею манипуляции с кочергой наводят на мысль, что таким образом она, наверное, и раньше подглядывала за Мэрилин. С другой стороны, чему «ужасным предупреждением» мог служить свет в спальне, даже и увиденный ею снаружи? Многие нередко засыпают, забыв выключить свет на ночном столике. Обнаженная женщина, лежащая поперек кровати и подмявшая под себя простыни, — почему она обязательно должна быть умершей? Она и правда оказалась мертвой, но как об этом могла догадаться миссис Меррей со всей ее техникой подглядывания через окна? Эти вопросы отпали бы сами собой, если предположить, что миссис Меррей и не надо было ни о чем догадываться, ибо она и так знала, что ее хозяйка мертва.

При многолетнем расследовании этой одной из самых загадочных смертей двадцатого столетия с подобной ситуацией следователю приходилось сталкиваться чуть ли не на каждом шагу: факт, казалось бы, налицо, но из него делается один-единственный вывод, который при объективном рассмотрении оказывается вовсе не само собой разумеющимся. Например, доктор Гринсон до самой своей смерти (в 1979 году) утверждал, что Мэрилин покончила с собой из-за психической неустойчивости, из-за неспособности смириться с тем, что ее отвергли (оба брата Кеннеди), и что она за десятилетие с лишним привыкла к сильным транквилизаторам и снотворным; поэтому для смертельного акта ей понадобилась действительно неимоверная доза (50 таблеток). По отдельности здесь ничто не противоречит действительности: Мэрилин на самом деле очень болезненно восприняла разрыв с обоими Кеннеди; она и правда с 1950 года принимала сильнодействующие успокоительные и снотворные (в основном барбитуратной группы); многие из тех, кто близко знал ее, подтверждали, что она любила спать обнаженной, то есть такой, какой якобы увидела ее через окно миссис Меррей в то роковое утро августа 1962 года. Но, во-первых, все эти подробности отнюдь не взаимосвязаны одна с другой, и шансов связаться в одну — смертельную — цепь у них никак не больше, чем не связаться; во-вторых, полсотни таблеток должны были оставить в желудке и в кишечнике заметные следы, но никаких следов обнаружено не было. Следовательно, таблетки оказались мифом.

И так постепенно, шаг за шагом Мило Сперильо распутывал паутину ложных утверждений, умышленно однозначных выводов, разрывал смертельные цепи псевдоулик. Рассказывать об этом можно долго и гораздо выразительнее, нежели это сделал сам Сперильо в своей книге. Но для этого следовало бы написать отдельную книгу. Поэтому я ограничусь простым перечислением итогов тринадцатилетнего расследования, проделанного этим частным детективом, — итогов, которые даже и в таком, сухом перечислении прямо-таки вопиют о людской несправедливости, о подлинной трагедии, случившейся с Богиней в толпе людей.

Итак.

«— Мэрилин не совершала самоубийства. Пустая бутылка из-под «Нембутала» была подложена ей на ночной столик перед приходом полиции. Согласно первоначальному сообщению коронера², в содержимом желудка не было обнаружено следов нембутала. Это означает, что лекарство она принимала не через рот. Смерть Мэрилин произошла в результате роковой инъекции, сделанной чужими руками.

— На исходных схемах показаны синяки на теле Мэрилин — и сзади и спереди. На поздних диаграммах эти синяки не показывались и не упоминались. Это ведет к заключению, что имела место борьба, возможно, связанная с сопротивлением инъекции.

— Мэрилин умерла не в доме, не у себя в постели, как указано в официальном рапорте. На исходе ночи 5 августа в дом Мэрилин была вызвана «неотложка» из клиники Шэфера. Врачи нашли Мэрилин в коматозном состоянии и доставили в больницу Санта-Моники. По словам Уолтера Шэфера, президента правления клиники, «Мэрилин скончалась в больнице».

— Некто (в одиночку ли, нет ли) сумел забрать из больницы тело Мэрилин и возвратить его в дом. С нее сняли одежду и обнаженное тело положили на кровать по диагонали ничком.

— Экономка Мэрилин, миссис Меррей, не обнаруживала трупа после полуночи, как она заявила сержанту Клеммонсу. Позднее она подтвердила, что сделала это не ранее 3.30 утра. Из-под двери спальни не было видно света, который якобы привлек ее внимание. Она припомнила, что в спальню Мэрилин ее привел телефонный шнур.

— Бобби Кеннеди, Питер Лоуфорд и врач с «медицинским саквояжем» — именно они были с Мэрилин в последний день ее жизни. То, как Бобби Кеннеди входил в ее дом, видели соседи. Спустя долгие годы молчания миссис Меррей вспомнила: «Да, «неотложка» увезла Мэрилин... Да, Бобби Кеннеди был в доме».

— Решающую роль в обстоятельствах смерти Мэрилин сыграл Питер Лоуфорд, актер, зять Кеннеди. После смерти Мэрилин он вошел в ее дом, чтобы «кое-что подчистить», то есть уничтожить все следы недавнего пребывания Бобби Кеннеди. Он же послал за «мистером О.»³, известным голливудским частным сыщиком, с тем чтобы тот завершил все, что он, Лоуфорд, мог упустить. Лоуфорд также помог Бобби Кеннеди этой же ночью выехать из города...»

Таким образом, это было самым настоящим убийством, профессионально выполненным и замаскированным. Спрашивается: во имя чего? Неужели только для того, чтобы связью с Мэрилин не были скомпрометированы первые люди в государстве? Но не с ней же одной были они связаны! Почему же именно она — обаятельная и от природы жизнерадостная женщина, которую кое-кому было удобнее воспринимать в ряду ее же героинь, «глупеньких блондинок», — стала жертвой изощренного убийства? Ответ прост и для детективов (и экранных, и жизненных) стереотипен: она слишком много знала. Хотя Мэрилин и не получила образования, но «глупенькой блондинкой» не была. Пусть она переоценила свои силы, пусть руководствовалась в жизни нелепой романтической мечтой стать «первой леди» (чем эта мечта хуже другой мечты, сбывшейся, — стать «кинозвездой»?), пусть она оказалась втянутой в постельно-политическую карусель — втянувшись в нее, связавшись с министром юстиции, она восприняла его не как министра, а как близкого человека. И потому ее беспокоили его тесные отношения с мафиози, с вождями уголовного бизнеса, все еще к началу шестидесятых годов конкурировавшего с бизнесом легальным. Мэрилин начала вести дневник. Онто и оказался «бомбой», на которой она подорвалась. Все свои разговоры с Бобби Кеннеди она записывала в маленькую красную книжечку. Можно себе представить, что почувствовал Кеннеди, когда не только узнал о существовании этого дневника, но и услышал угрозу Мэрилин созвать пресс-конференцию и обнародовать его содержание. Пресс-конференция была назначена на 6 августа. Ночью с 4-го на 5-е Мэрилин не стало.

Читатель, конечно, помнит, что говорилось выше (перед описанием съемок «Неприкаянных») об опасной близости администрации Кеннеди к преступному миру. Но содержание красного дневника, который вела Мэрилин, заставило обоих добровольных следователей, Боба Слэтцера и Мило Сперильо, разбиравшихся в обстоятельствах ее смерти, взглянуть на ту же проблему пристальнее. Именно в этой близости обеих властей — легальной и нелегальной — и крылись причины убийства популярнейшей из актрис двадцатого века; именно эта близость позволила, словно плотной дымовой завесой, скрыть от общественного внимания подлинных убийц — и тех, кто держал за руки, и того, кто делал смертельную инъекцию. Один из информаторов, посвященный во все подробности последней ночи в жизни Мэрилин, а потому тщательно засекреченный, сообщил Слэтцеру, что в ту ночь в спальне Мэрилин находился не только Роберт Кеннеди, но и Питер Лоуфорд и врач. Последний, «когда у Мэрилин во время перебранки с Бобби началась истерика, «кольнул» ее фенобарбиталом». Как выясняется, в первоначальном полицейском отчете, скрытом от общественности, приводятся слова Кеннеди о том, что, когда он и его зять, Питер Лоуфорд, находились в эту последнюю ночь у Мэрилин, у нее началась истерика, и потребовалось вызвать врача, чтобы он успокоил ее. Им оказался доктор Гринсон, который и «успокоил» свою пациентку, сделав ей укол в левую подмышку. Позволила ли Мэрилин сделать этот укол? Вряд ли. Во-первых, по тем же свидетельствам, она была «разъярена» и кричала, что Кеннеди заставляли ее являться к Лоуфорду, когда им требовались проститутки, что она «устала от всей этой дьявольщины» и что ей «надоело ходить по рукам». Сомнительно, что после всех этих обвинений Мэрилин послушно подставилась под укол. Во-вторых, по словам другого информатора (монтера подслушивающих устройств, разговаривавшего со Сперильо), «Мэрилин была избита. [На пленках] можно было расслышать, как ее избивали, как ее тело упало на пол, после чего она потеряла сознание, вообще все звуки, раздававшиеся той ночью в ее доме». По его же словам, один из мужчин произнес: «Что же нам теперь делать с телом?»

Информатор Слэтцера (сотрудник полиции) сказал, что официальный 54-страничный полицейский отчет о расследовании обстоятельств смерти Мэрилин был просто «шуткой», что и полицейское управление Лос-Анджелеса, и экспертное управление были вовлечены в крупномасштабную операцию по сокрытию фактов и утаиванию любого свидетельства об участии в преступлении Роберта Кеннеди. Эта тенденция к сокрытию фактов была настолько очевидной, что поразила даже журналистов, близких к полиции. Так, журналистка Флорабель Мьюир, специализировавшаяся в те годы на репортажах о расследованиях, уже в первые дни после смерти Мэрилин сообщала, что «на лос-анджелесскую полицию оказывается непонятный нажим... Из источников, близких к следствию, стало известно... что давление исходит непонятно откуда, от людей, тесно соприкасавшихся с Мэрилин последние несколько недель... Полиция изъяла бланки телефонной компании с оплаченными разговорами [Мэрилин]». А спустя примерно неделю после смерти Мэрилин власти, не приступая к официальному расследованию, и вовсе закрыли дело.

До сих пор все обращения и призывы провести новое расследование этого давнего дела к успеху не привели. Более того, когда в 1985 году телекомпания Эй-Би-Си объявила было о документальном фильме, посвященном последнему дню Мэрилин, ее вынудили отказаться от выпуска его в эфир. Спустя двадцать три года! «Эй-Би-Си не показала и фрагмента из этого расследования, — писал Сперильо, — ибо документальный фильм содержал настолько скандальные свидетельства причастности Кеннеди к смерти Мэрилин, что исполнительный директор компании, Рэн Арлидж, близкий приятель жены Роберта Кеннеди, Этель, запретил показ и отослал съемочную группу в отпуск».

(Кстати, этой же цели — выгородить Кеннеди — по сути служит недавно вышедшая книга Ч. Джанканы (брата упомянутого выше Сэма Джанканы) «Двойная игра», где утверждается, что чикагские мафиози, убив Мэрилин, «подставили» Кеннеди, воспользовавшись тем, что он был у нее за несколько часов до убийства. Цель автора — выбить из рук добровольных следователей, вроде Сперильо, главный аргумент (присутствие Кеннеди в доме Мэрилин непосредственно перед убийством) — настолько прозрачна, что, по-моему, лишает всякого доверия эту в общем-то правдоподобную версию.)

Таким образом, пока торжествует официальная версия, то есть ставшее таковой утверждение полиции о самоубийстве, высказанное буквально на следующий день после смерти Мэрилин и повторяющее слова терапевта Хаймэна Инглберга. Эта версия дала возможность одним биографам «подтянуть» всю жизненную историю «звезды» к теперь уже известному итогу, а другим — усомниться в этом итоге, усмотрев в нем прозрачное намерение спрятать концы в воду. Вот простое соображение на эту тему, не маячь за Богиней любви внушительных фигур президента страны и его брата, министра юстиции, превратила ли бы прокуратура с такой легкостью и поспешностью первоначальное предположение полиции в официальную версию? В этом смысле убийство Мэрилин Монро — не исключение. Можно вспомнить и другие трагедии: смерть Джона Кеннеди (1963), Роберта Кеннеди (1968), Иоанна Павла I (1978), Зои Федоровой (1981). Их объединяет одно общее свойство — за каждой из них стоят власть имущие. И потому всюду в первые же часы после трагедии разворачивалась одна и та же операция по сокрытию фактов и утаиванию фамилий подлинных виновников, а простодушной публике подбрасывались самые простые и понятные всем причины происшедшего: убийца-одиночка, мучимый комплексами, или террорист, уголовник, или разрыв сердца, или, как в случае с Мэрилин, самоубийство.

(Да вспомним: разве не распадалась и вся жизнь Мэрилин на версии и варианты — с самого рождения и, как выясняется, до самой смерти?)

* * *

Такова история Нормы Джин, известной всему миру под именем Мэрилин Монро. В ней сплелись и сюжет, завершившийся столь отчетливо детективным финалом, и обычная жизненная бессюжетица. В самом деле, не надо искать каких-либо трагических взаимосвязей и закономерностей в жизни Нормы Джин. Она обычна, эта жизнь девочки ниоткуда, — дочери безумной женщины и неизвестно какого мужчины, сироты, никогда не знавшей, что такое семья; эта девочка, выросшая в прекрасную женщину, мечтала о необыкновенной жизни, а так как родилась и жила она в Калифорнии, в Лос-Анджелесе, в тех его специфических районах, которые исторически называют Голливудом, то и жизнь, о какой грезила Норма Джин, была связана с экраном, с блестящим и суетным миром кино. Став «звездой», она зажила двумя жизнями — прежней жизнью Нормы Джин, которая взрослела, хорошела, но не становилась опытнее, зрелее, ибо добилась жизненного успеха и так, без всего того, что дается опытом, знаниями, умением и сноровкой; и жизнью «кинозвезды», названной Мэрилин Монро просто потому, что так легче продать ее образ публике. Нет, не правы те, кто полагает, будто ее смерть была заложена в ней самой, что она сама отдала себя на заклание, что не покончить с собой она не могла. (Так же, между прочим, рассуждали и ее убийцы и рассчитывали на то, что и мир станет рассуждать так же. Расчет этот, впрочем, оправдался только частично.) Она была женщиной не только жизнерадостной, но и жизнелюбивой. Это подтверждают все, кто видел в ней человека, а не «эротический стимулятор».

Ее «звездность» во всем, что касается механизма воздействия на людей, была рукотворной — гримерной, куафёрной, гардеробной, представительской. Образ Мэрилин соткался из общественного бытия в тот важный исторический момент, когда эпитеты «общественный» и «массовый» стали синонимичными и средства массовой коммуникации (пресса, кино, телевидение) обозначили прилюдную жизнь всех слоев общества. В этом смысле образ Мэрилин, ее имидж, то есть представление о ней, созданное экраном и рекламой всех видов, стал поистине массовым, а процесс сотворения этого образа превратился в канон. Он удовлетворил все вкусы, не противореча, а, наоборот, согласуясь с традиционной грезой об Идеальной Женщине. Но раз так, то Мэрилин оказывается героиней фольклора в эпоху средств массовой коммуникации.

Но не только рукотворной была ее красота! Было еще в ней нечто, чего нельзя объяснить. Как это назвать? Аурой? Харизмой? Свечением? Не рукотворным же имиджем живет она и по сей день в памяти поклонников кино спустя тридцать лет после гибели!

У каждого из нас есть внутренний экран сознания, на который память ли, фантазия или сны проецируют яркие, до наваждения предметные сцены и изображения. Например, короткий эпизод из какого-то старого, посредственного и забытого фильма: молодая белокурая женщина, прекрасно сложенная, в тесном, облегающем платье, сшитом по моде пятидесятых годов, на высоких каблуках, выходит из дома, идет на камеру, проходит мимо и удаляется; у нее гибкое, упругое тело, слегка вызывающая походка, покачивающиеся бедра. Это Мэрилин.

Примечания

1. Как выяснилось, приятель Джеймса Дахерти (ставшего полицейским), которому он тут же и сообщил о случившемся.

2. Специальный «судебный» следователь, расследующий дела о насильственной или внезапной смерти.

3. Фрэд Отэш.