Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Лекарства Мэрилин

К концу августа 1961 года Мэрилин Монро вернулась в Лос-Анджелес и теперь постоянно жила в своей квартире в Западном Голливуде. Договорились, что она будет сниматься в новом фильме «Фокс» под названием «Что-то должно произойти». Сценарий ее не впечатлил, было ясно, что он требует серьезной доработки, и у нее не было уверенности, что из него может получиться хорошее кино. Однако она связана контрактом и должна была сделать еще один фильм для «Фокс».

В сентябре Мэрилин вместе с Фрэнком Синатрой и его гостями отправилась в четырехдневный круиз на его яхте к острову Каталина. «Они определенно хорошо подходили друг к другу, — сказал один из завсегдатаев различных тусовок. — Она вела себя так, как будто была хозяйкой, а не гостем. Она выглядела так, как будто была в хорошем настроении, но определенно не казалась нормальной. Я слышал, что с ней на яхте было много неприятностей. Все знали, что с ней не все в порядке и что она находилась на попечении докторов».

В это время главным врачом Мэрилин, сотрудничающим с доктором Гринсоном, был доктор Хайман Энглберг. Однако Мэрилин стала таким мастером «врачебного шопинга», что эти два врача уже не могли отслеживать все ее действия в плане приема препаратов, поскольку, когда она требовала от других врачей не разглашать информацию о выписанных препаратах, она всегда добивалась этого благодаря своему звездному статусу. Она в огромных количествах запасала препараты впрок до тех пор, пока доктор не отказывал ей. Затем она просто «делала покупки» у другого доктора. Гринсон и Энглберг пытались регулировать закупки Мэрилин, хотя, возможно, выбрали для этого не самый лучший способ. «Они выписывали ей препарат всякий раз, когда она просила об этом, — рассказывала Хильда Гринсон, жена доктора Ральфа Гринсона, — потому что единственным результатом отказа было бы обращение к другому врачу и получение рецепта, о чем в этом случае ее лечащие врачи не будут знать. Так что всякий раз, когда она просила выписать ей тот или иной препарат, она обычно получала его». Но этот «способ» явно не работал. Список лекарств, которые она принимала к концу 1961 года, был огромен.

Прежде всего, после того, как Гринсон и Векслер поставили Мэрилин Монро диагноз «параноидальная шизофрения», она начала принимать барбитурат под названием «торазин». В то время торазин был новым препаратом, разработанным в 1950-х годах против этой болезни. Но, принимая торазин, она стала набирать вес, поэтому она не хотела принимать его. Как только она бросала лечение этим препаратом, она быстро худела, но при этом теряла контроль над собой. Таким образом, всякий раз, когда она выглядела лучше — как было во время съемок ее последнего фильма, «Что-то должно произойти», это происходило потому, что она не принимала торазин. Соответственно, проблемы, которые возникали позднее, во время съемок, были прямым следствием того, что она не принимала необходимые препараты.

Мэрилин также принимала болеутоляющий наркотик демерол, а также барбитураты фенобарбитал HMC и амитал, наряду с большими количествами нембутала. Конечно, она много лет принимала нембутал, чтобы спать, и это привело к привыканию. Доктор Энглберг утверждает, что он и доктор Гринсон одновременно выписывали ей нембутал. Однако Мэрилин глотала нембутал как леденцы, так что она, должно быть, получала этот препарат в другом месте.

Актриса также принимала секонал, и никто не знал, где она получила этот препарат. Кроме того, она принимала хлоралгидрат, чтобы спать, и доктор Энглберг решительно заявляет, что ни он, ни доктор Гринсон никогда не прописывали ей это лекарство. Энглберг говорил, что он был поражен количеством лекарств, найденных в ее организме, когда она умерла, — включая уже упомянутый хлоралгидрат — который, как он теперь предполагает, она купила, когда была в Мексике незадолго до смерти. Когда Мэрилин умерла, на ее прикроватном столике нашли 15 бутылок с таблетками.

Хотя Энглберг консультировался с Гринсоном относительно препаратов для лечения бессонницы, которые он прописывал Мэрилин, другие препараты он прописывал без дополнительных консультаций. Например, если у нее возникала инфекция и ей были необходимы антибиотики, Энглберг не обращался к Гринсону за одобрением. Кроме того, Мэрилин очень часто получала инъекции витаминов, чтобы повысить сопротивляемость холодам и инфекциям носовой пазухи. Порой ей делали такие инъекции несколько раз в неделю. К концу 1961 года у Мэрилин возникла опасная привычка делать себе инъекции. Многие люди говорят о том, что у нее всегда были шприцы и пузырьки с уже готовыми смесями, но кто это делал для нее, неизвестно. Источник, очень близкий к актрисе, вспоминает, что в смесь входил фенобарбитал, нембутал и секонал. «Мэрилин называла это «смесью витаминов, — сказал источник. — Я думаю, что знаю, кто дал ей эту комбинацию лекарств, но я не буду говорить, потому что не на сто процентов уверен в своей правоте. Я могу сказать, что после того, как она делала себе эту инъекцию, она обретала активность и могла действовать».

Джин Мартин — жена Дина и близкий друг Мэрилин в Лос-Анджелесе — вспоминала, что незадолго до выезда из дома Фрэнка в круиз в августе 1961 года Фрэнк попросил ее помочь Мэрилин собраться. Та была слишком дезориентирована вследствие принимаемых препаратов и не могла собираться сама. «Мне пришлось самой выбирать каждый предмет одежды и фактически одеть ее, — вспоминала Джин. — Я все время спрашивала ее: «Мэрилин, с вами все в порядке? Мне кажется, с вами не все хорошо». Она просто смотрела на меня из-под полуприкрытых век и заявляла: «О, со мной все прекрасно. Лучше и быть не может». Я забеспокоилась. Я все время думаю, кто дает ей все эти лекарства? Какой доктор держал ее в таком состоянии? Она была, скажем так, остекленевшая».

В выходные Мэрилин, как всегда, по вечерам пила много шампанского. Чем больше она пила, тем более дезориентированной и даже неистовой она становилась. «На это было грустно смотреть, — вспоминала Джин Мартин. — Некоторое время я не отводила от нее глаз, потому что боялась, что она вот-вот упадет. Вы не представляете, какое это было грустное зрелище. Если бы вы знали, какой была Мэрилин, какой замечательной женщиной она была, насколько она была добра ко всем, но в тот день меня поразило, насколько она не в себе. Совершенно».

Глория Романофф, которая также была приглашена в этот круиз, вспоминала: «Она была очень нездорова. Боюсь, снотворные погубили ее. Бедная девочка не могла даже задремать без них, настолько она привыкла к ним. Ей даже не нужно было запивать их. Она могла просто принять горстку таблеток и проглотить их всухую. При этом, конечно, алкоголь только ухудшал ситуацию».

После полудня Фрэнк окончательно расстроился и был смущен поведением Мэрилин. Один из его старых партнеров вспоминал: «По правде говоря, Фрэнк не мог дождаться, когда она наконец сойдет с той яхты. Она его сильно напрягала. Он сказал мне: «Клянусь Христом, я готов выбросить ее за борт». Вместо этого в конце поездки он вызвал одного из своих помощников и, когда они причалили, приказал доставить ее домой. Позднее он сказал мне, что, когда он сам добрался до дома, она крепко спала на диване. Он поднял ее и оттащил в спальню. Он раздел ее и прикрыл одеялом, где она спокойно проспала всю ночь. Он очень волновался за нее».

Когда тот же партнер спросил Фрэнка Синатру, не собирается ли он бросить Мэрилин Монро, он ответил: «Я мог бы бросить любую другую из своих дам. Но не эту»¹.

Но самое интересное — и говорящее само за себя — в тот период времени, несмотря на то, что она ощущала себя совершенно несчастной, были фотографии, которые Мэрилин сделала для коммерческих целей, особенно те, которые снимал Дуглас Киркланд. Они оказались, возможно, лучшими за всю ее карьеру. Киркланд, снимавший ее в ноябре 1961 года, описывал ее как «удивительно приятную и игривую. Она была похожа на добрую сестренку, а совсем не на пугающую и беспокойную женщину, встречи с которой я так опасался. Она сидела около меня, легко смеялась и вела непринужденную светскую беседу. Я был молод и не знал, как попросить ее, чтобы она попозировала для более сексуальных снимков, которые я надеялся сделать, но она все упростила, сама предложив мне, что она ляжет на кровать, покрытую только белым шелком». Мы обсуждали детали, и Мэрилин сказала, что она хотела бы послушать музыку Фрэнка Синатры и выпить охлажденный «Дом Периньон». Она никогда не выглядела более прекрасной, чем на фотографиях Киркланда. (Однако следует помнить, что это базируется на более позднем описании Киркланда, а также на высказывании Мэрилин: «Мне нужно остаться наедине с этим мальчиком», после чего она попросила всех выйти и предложила ему лечь с ней на постель — ситуация выглядит недостаточно платонической. Однако он настаивает, что между ними ничего не было, за исключением потрясающих фотографий.)

Как Мэрилин ухитрялась вернуть Мэрилин Монро, когда ей это было нужно в профессиональных целях, находясь при этом в сильнейшем возбуждении и напряжении, оставалось тайной для ее друзей и партнеров. Казалось, перед камерой она обретала истинное счастье и наконец могла видеть себя настоящую. Все остальное — ее реальная и личная жизнь, — все это не шло ни в какое сравнение. Правда, самым быстрым способом ощутить себя Мэрилин Монро было прекратить принимать торазин, что она и делала в то время. По ее мнению, пока она была слабой и сексуальной, она была Мэрилин Монро. И только через несколько месяцев, когда репортер Алан Леви спросил ее, счастлива ли она, она ответила: «Можно и так сказать. Я разная. Я всегда могу стать очень веселой. Все зависит от ситуации или компании».

Рассказ Дугласа Киркланда дает превосходную возможность сравнить впечатление от Мэрилин. Ее специалист по печати и рекламе, Майкл Селсман, рассказывает, что случилось, когда он со своей женой, актрисой Кэрол Линли, должны были встретить Киркланда в квартире Монро, чтобы просмотреть получившиеся снимки. «Кэрол была на девятом месяце и могла родить в любой момент, — вспоминал он. — Я не мог и не хотел оставлять ее дома одну, так что я взял ее с собой в квартиру Монро. Я постучал в дверь, а Кэрол стояла рядом со мной, вся дрожа. ММ открыла дверь и посмотрела на Кэрол, которую она знала, так как у них были когда-то смежные раздевалки в студии. Затем она сказала, обращаясь ко мне: «Вы входите, а она может подождать в вашем автомобиле». Это было неожиданно, и я в какое-то мгновение был просто ошеломлен. Мы с Кэрол обменялись взглядами, и я уверил ее, что буду отсутствовать всего 15 минут».

В какой-то момент к ним присоединился Дуглас Киркланд. Селсман продолжает: «Практически каждый актер, с которым я работал, перечеркивал жирным красным карандашом не понравившиеся ему негативы. Но не Мэрилин. Она взяла ножницы и покрошила каждую не понравившуюся ей фотографию на мелкие кусочки, которые затем выбросила в корзину для бумаг. Этот процесс занял три часа, в течение которых я неоднократно вставал, пытаясь уехать, но Мэрилин приказывала мне сесть. Это было первое свидетельство способности Мэрилин Монро к жестокости. Дуг сказал ей, что негативы и снимки являются его собственностью, что ему можно доверять, и он никому не покажет их, если ей не хочется. Но это не подействовало. Бедный Дуг! Она просто стерла его в порошок. Он говорил: «Но мне нравится этот снимок!» Она отвечала ему: «Нет! Я не хочу. Я не желаю выглядеть подобным образом. Это — смерть».

Дуглас Киркланд сохранил о том вечере совершенно иные воспоминания. «Да, она крошила негативы на мелкие кусочки — и это было очень неприятно, — рассказывал он. — Это было отвратительно, то, как она измельчала их. Однако было совершенно ясно, почему она это делала, и те, которые она уничтожила, действительно были не самыми лучшими. Она была очень профессиональна. Она хотела оставить только те фотографии, которыми могли наслаждаться ВСЕ. Или, как она выразилась, когда увидела снимок, который ей действительно понравился: «Мне нравится этот, потому что она [Мэрилин] напоминает девушку, с которой мечтает очутиться в постели каждый водитель грузовика. Это хорошая девушка для хорошего парня». Тем не менее я полностью согласен с тем, что она была намного более мрачной, чем та женщина, которую я снимал за день до этого, — говорит Киркланд. — Вчера она была сексуальной, яркой и возбужденной, но 24 часа спустя она была мрачной, унылой и тревожной. Она открыла нам дверь с шарфом на голове и в темных очках. Я не знаю, что могло произойти за столь короткий срок и так сильно изменить ее личность, но это был совсем другой человек. Был ли я испуган? Считал ли я ее ужасной? Черт возьми, конечно нет. Совершенно нет. Нет, нет, нет. В конце концов, это же была Мэрилин Монро».

Две точки зрения двух разных свидетелей об одном и том же вечере. Вероятно, они оба точны. Мэрилин посылала одно и то же сообщение и специалисту по рекламе, и фотографу, они только поняли его по-разному. Однако они согласны в одном: это был не лучший из ее вечеров.

Примечания

1. В феврале 1962 года Фрэнк Синатра объявил о своем намерении жениться на танцовщице Джульетте Проувс. Выпуская его третью биографию, «Почему я?», Сэмми Дэвис сказал, что это объявление было способом, которым Фрэнк увеличил дистанцию между собой и Мэрилин. «Мэрилин была его возлюбленной, но Фрэнк был уже по горло сыт ею, — вспоминал Сэмми. — Затем мне стало известно, что он встречается с Джульеттой и решил жениться на ней». Я позвонил ему и спросил об этом — он бросил трубку. Я понял, что он не хочет ничего говорить по этому поводу. Но я точно знаю, что это в некотором роде имело отношение к Мэрилин — он пытался как-то отвязаться от нее».

«Мэрилин очень переживала это заявление [о возможной женитьбе Синатры с Проувс], — сказал Джордж Джекобc. — Это также привело ее к зеркалу. Джульетта была моложе ее на десять лет; но, что еще хуже, у нее были более красивые ноги. Смешно, но Мэрилин и Два [Гарднер] были не уверены в красоте своих ног. Они скулили, что они слишком короткие, слишком жирные. Наверно, Мэрилин провела перед зеркалом немало дней, примеряя по сто пар высоких каблуков и спрашивая любого, кого могла поймать, какие из них выглядят на ее ногах лучше. Никто не воспринимал отказ тяжелее, чем Мэрилин».

Как оказалось, предложение Фрэнка Синатры Джульетте Проувс продержалось всего шесть недель.