Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Жизнь с Болендерами

В 1929 году трехлетняя Норма Джин Мортенсен была необычайно красивой девочкой с медовыми кудряшками и светло-голубыми глазами. Ее лицо казалось прекрасным, а кожа была такой белой, как будто она была вырезана из куска полированного мрамора. Никто не мог пройти мимо, не обратив на нее внимания. Интересно, что, несмотря на кавардак, сопровождавший ее детство, она не была несчастной. У Болендеров ей жилось хорошо. «Мы относились к ней, как к своему собственному ребенку, — говорила Ида Болендер в 1966 году, — потому что мы любили ее». Однако позднее писатели нарисовали очень мрачную картину того периода жизни Мэрилин.

«Полагаю, это вызвано стремлением высосать сенсацию из ничего, — говорит Нэнси Джеффри, единственная, кто осталась в живых из приемных детей Болендеров. — Описывая судьбу и печальный конец Нормы Джин, ее биографы соревновались в мрачности описания условий ее жизни и тяжелых условий ее детства, но я — единственная, кто еще жив, — могу сказать вам, что этого не было. В нашем доме Норма Джин была счастлива. Это была любящая семья, счастливый дом, полный детей. Мать была очень трудолюбива. Она сама шила нам одежду. Она любила нас, хотя не говорила нам об этом. Она заботилась, чтобы с нами ничего не случилось. Всякий раз, когда мы выходили из дома, не важно куда, она говорила: «Подождите минутку» и произносила короткую молитву о нашей безопасности».

Конечно, основная проблема заключалась в том, что, став знаменитой, Мэрилин постоянно вспоминала о своем бедном детстве, и потому обстоятельства первых ее семи лет кажутся намного хуже, чем они были на самом деле. Джеффри рассказывает, что, когда Ида Болендер была жива, ее «очень расстраивали» эти искаженные описания жизни Нормы Джин в доме Болендеров.

На двух акрах земли, принадлежавших Иде и Вейну Болендерам в Хауторне, они разводили цыплят и коз, занимались огородом. «Мы росли на свежих помидорах, кукурузе, арбузах, зеленых бобах и тыкве, — вспоминала Нэнси Джеффри. — У нас в саду было полно слив, яблок и лимонов. Было одно огромное фиговое дерево, на которое любили залезать Норма Джин и Лестер — наш брат, единственный, кого мама и отец официально усыновили. Они затаскивали туда одеяла и делали там себе домик. У нас были цыплята и кролики, и папа даже купил козу, потому что у некоторых из нас в раннем возрасте была аллергия на коровье молоко. Нам не нужно было часто ходить в магазин, но в тех случаях, когда мы туда отправлялись, папа вез нас на своем «Форде» модели «Т», и мы сидели в машине, пока мама и отец делали покупки. Мы играли на улице, пели любимые песни, а иногда папа рассказывал нам разные истории. Еще сохранилось детское воспоминание, что в дождливые дни нам приходилось сидеть дома, и мы делали домик под столом в столовой, переворачивая стулья и ставя их на стол, чтобы получились стены. Затем все это накрывалось одеялами. Мама даже иногда позволяла нам там завтракать. Норме Джин все это очень нравилось».

Дом 459 на улице Ист-Род-Айленд был маленьким и тесным, и наверняка детям казалось, что внутри этой шаткой конструкции они попадают в иной мир¹. За семь лет, пока Норма Джин жила там, в доме перебывало много детей, они появлялись и уходили, но пятеро оставались и жили там довольно долго — это уже упоминавшийся Лестер, Мумси, Альвина, Ноэль и Нэнси. «В период Великой депрессии у многих родителей просто не было денег, чтобы заботиться о своих детях, — вспоминает Нэнси Джеффри, — и они отдавали их на воспитание в чужую семью до тех пор, пока не могли сами заниматься ими должным образом. Это было обычное дело». В любом случае, Мэрилин хорошо жилось со всеми этими приемными детьми Болендеров, особенно с Лестером, который был всего на два месяца моложе.

Вейн Болендер был добрым и сердечным человеком. Его все любили, и он всегда старался уделять внимание своим приемным детям. Он был крепким и жилистым, со светлыми серыми глазами, спрятанными за стеклами очков в массивной черепаховой оправе. Самой заметной частью его лица был огромный нос. Он сам подшучивал над ним. Человек он был верный и надежный, как и положено курьеру почтовой службы Соединенных Штатов, где он тридцать пять лет проработал на одном и том же маршруте (48-й улицей и Вермонт-авеню в Лос-Анджелесе). «Он любил возиться с детьми, — вспоминал его знакомый тех лет, — и дети любили его. Он был искренним баптистом, как и Ида. У них дома стоял небольшой печатный пресс, и они вместе печатали листовки с молитвами для церкви».

Хотя у Вейна и Иды были общие представления о жизни, особенно теплых отношений у них не было. Они редко разговаривали друг с другом. Во время изредка возникавших разговоров Ида чаще всего отчитывала его за что-то или требовала, чтобы он сделал то, что он не хотел делать. Было ясно, что в доме всем заправляла Ида, и некоторые даже считали, что Вейн побаивался ее. Она заправляла всем в доме согласно строгим правилам старинного сиротского приюта, очень ответственно подходя к воспитанию детей, которых порой было больше пяти, но часто в доме оставались только двое, включая Норму Джин.

За последние годы много писалось о религиозном пыле Иды и Вейна. Писали, что они якобы были фанатичными протестантами. «Прежде всего, мы были баптистами, — говорит Нэнси Джеффри. — Хотя я думаю, что мама принадлежала к пятидесятникам. По утрам в воскресенье мы ходили в воскресную школу, а вечером по средам — на службу. Не думаю, что это фанатизм. Мать иногда готовила праздничный обед для церкви, и это был обед для конгрегации в церкви, но иногда многие приходили на праздничный обед к нам в дом. Я не уверена, что за это можно называть моих родителей религиозными фанатиками. Возможно, это была просто часть мифа, созданного вокруг Нормы Джин, когда она стала Мэрилин Монро. Мать учила нас любить Бога и, как следствие, любить друг друга. Это была единственная четкая установка для Нормы Джин, и я полагаю, что она помогла ей в жизни. Во всяком случае, мама стремилась именно к этому».

Скорее всего, по крайней мере, согласно историям, написанным о взрослой Мэрилин Монро, ей пришлось в четыре года запомнить следующую молитву — и ее заставляли часто повторять ее, чтобы удостовериться, что она ее запомнила: «Я обещаю, да поможет мне Бог, не покупать, не пить, не продавать и не давать спиртное, пока я жива; я не буду курить и никогда не произнесу имя Господа всуе». Ее сестра Нэнси Джеффри смеется над этой историей. «За всю мою жизнь я никогда не слышала подобной молитвы. Правда, я считаю, что в этих словах нет ничего неправильного, и ничего плохого не случилось бы, если бы мама и заставляла нас произносить такую молитву. Но этого не было».

Есть другая история — о запрете посещать кинотеатр. Нет никаких данных, свидетельствующих о том, что Норме Джин запрещали смотреть кино. Однажды Мэрилин вспоминала, как Ида сказала ей: «Если бы конец света застал тебя в кинотеатре, знаешь, что случилось бы? Ты бы горела в аду вместе с грешниками. Мы должны ходить в церковь, а не в кинотеатр». Годы спустя Мэрилин говорила: «Не думаю, что правильно использовать Бога для подобного запугивания ребенка. Я считаю, что она поступила ужасно».

Нэнси Джеффри не соглашается и с этой частью истории. «Правда, что нам не разрешали ходить в кино по воскресеньям. Но мы все равно не ходили в кино. Мы же были маленькими детьми. Сколько фильмов мы могли посмотреть до семилетнего возраста? Я не думаю, что мать стала бы пугать Норму Джин таким образом. Наверно, она просто сказала что-то вроде: «Мы ходим в церковь, а не в кино». Это на нее похоже. Но остальное, про то, что она будет гореть в аду с грешниками? Нет, это не похоже на нашу мать».

Ходила она в кино или нет — конечно, она не могла ходить туда без сопровождения взрослых, — иногда казалось, что Норма Джин никак не могла угодить Иде, как бы ни старалась. Что бы она ни делала, она никак не могла соответствовать матриархальным стандартам Иды относительно чистоты и поведения. «Казалось, что у бедняжки Нормы Джин всегда были какие-то проблемы, — рассказывала Мэри Томас-Стронг. — Как и большинство детей, она любила играть в грязи, и Ида очень расстраивалась из-за этого. Ида одевала ее в красивое платьице, Норма шла гулять и через тридцать минут возвращалась грязная. Это сводило Иду с ума. Порой она могла быть очень строгой».

Да, Ида Болендер могла быть очень жесткой — в этом, похоже, никто не сомневается. Она была суровой и очень упрямой. «Сейчас мне кажется, что она оказывала сильное стабилизирующее влияние на юную Норму Джин. Она была первой сильной женщиной, с которой той пришлось столкнуться в жизни», — рассказывала Нэнси Джеффри. Возможно, Ида ощущала, что в жизни Нормы Джин было слишком мало устойчивых и решительных взрослых, и была решительно настроена стать одной из них, независимо от того, что думали о ней ее приемная дочь или кто-либо другой. «Я была суровой с ней ради ее же блага, — объяснила она однажды Нэнси Джеффри. А затем с огромной уверенностью она добавила: — Но я знаю, что направляла ее по верному пути. В глубине моего сердца я это твердо знаю».

Норма Джин за семь лет пребывания в доме Болендеров сумела впитать многие из лучших черт характера Иды. Поскольку ее мать была эмоционально неустойчивым человеком, возможно, что для маленькой Нормы Джин было хорошо, что у ее приемной матери оказался такой жесткий и властный характер. Именно сила характера Иды и ее напористость понадобились Норме Джин впоследствии, чтобы пробить себе дорогу в шоу-бизнесе. Однако, к сожалению, бесспорной биологической составляющей характера Нормы Джин были черты, унаследованные от Глэдис: ее чрезвычайная уязвимость и эмоциональная нестабильность. Например, она была хорошо подготовлена к отказам в профессиональной сфере и переживала их с той же стойкостью, с какой их встречала бы Ида. Однако в личной жизни выдержка изменяла ей — сказывалось наследие Глэдис.

«Единственное, чего мама хотела для Нормы Джин, — это быть такой же сильной, как она сама, — сказала Нэнси Джеффри. — Она всегда знала, что у нее [Нормы Джин] жизнь будет очень трудной. Она видела, что обстановка в семье не только не полезна, но может просто погубить ее. Она не собиралась нянчиться с ней. Она говорила: «Девочка окажется лицом к лицу с гораздо более сильными противниками, чем я, это я вам точно говорю. Она должна уметь выстоять самостоятельно. Кто знает, возможно, сейчас она ненавидит меня, но зато она будет очень сильной. И у нее все сложится хорошо».

Примечания

1. В 1940 году названия улиц в Хауторне изменились, и теперь это 4201, 34-я западная улица. Дом по-прежнему стоит на своем месте.