Главная / Публикации / Р. Тараборелли. «Мэрилин Монро: тайная жизнь самой известной женщины в мире»

Попытка понять Глэдис

Летом 1946 года сестра Мэрилин, Бернис Бейкер Миракл, больше не могла ждать — ей необходимо было встретиться со своей матерью, Глэдис Бейкер. Она совсем не помнила ее. Когда Глэдис последний раз видела ее в Кентукки, она была маленькой девочкой. Теперь, когда Глэдис вышла из больницы, Бернис почувствовала, что пришло время для воссоединения матери и дочери. Мэрилин же не была в этом так уверена. После выхода из лечебницы Глэдис жила с нею и тетей Анной, так что Мэрилин знала, что на самом деле Глэдис совсем не в порядке. Она была неспособна к проявлению любви или даже душевной теплоты, не говоря уже о материнских чувствах. К тому же она постоянно была готова защищаться и спорить. Мэрилин не хотела, чтобы Глэдис сказала или сделала что-то, что ранило бы чувства Бернис. «Образ твоей матери, который ты хранишь в своем сердце, намного лучше того, что есть в действительности, — сказала она Бернис. — Возможно, будет лучше, если ты оставишь все как есть». Она не хотела, чтобы ее сестра была разочарована. Однако остановить Бернис было невозможно. Она хотела видеть свою мать и намеревалась остановиться у тети Анны на целых три месяца. Она даже привезла с собой свою маленькую дочку Мону Рей. Ее муж решил остаться дома, потому что не мог бросить работу на такой долгий срок.

Когда Бернис и Мона Рей прибыли из Мичигана, Мэрилин привезла Анну, Грейс и Глэдис в аэропорт Бербанк, чтобы встретить их. Женщины с тревогой ждали на покрытой гудроном взлетной полосе приземления самолета, ожидая появления Бернис и Моны. Должно быть, Мэрилин, Анна и Грейс предчувствовали, как Глэдис может отреагировать, когда увидит свою давно потерянную дочь, Бернис. Как только Бернис и Мона Рей появились на верхней ступеньке металлической лестницы самолета, Мэрилин побежала к ним. К тому времени, когда они спустились на нижнюю ступеньку трапа, Мэрилин была уже внизу и обняла их обеих. Затем она представила их тете Анне, и они обнялись. Затем, конечно, Грейс обняла Бернис и ее дочь. «А это мама, Бернис, — наконец произнесла Мэрилин. Затем, повернувшись к Глэдис, она сказала: — Мама, это Бернис». Позднее Бернис рассказывала, что прежде всего она заметила седые волосы Глэдис, коротко подстриженные и завитые в мелкие колечки. Она также отметила, что Глэдис стояла прямо, опустив руки, и не проявляла никаких эмоций. Бернис была поражена этим, но все же обняла свою мать. В ответ Глэдис неуверенно обвила руками талию Бернис и погладила ее по спине. Возникла неловкая пауза. Грейс Годдард позднее написала своему кузену о встрече Грейс со своей дочерью: «В тот момент мне казалось, что она думала про себя: «Зачем здесь собрались все эти люди, которых я не понимаю, чувства которых я не разделяю?»

Как только они вернулись в дом к Анне, было решено, что Мэрилин будет спать наверху с Анной, а Бернис и Мона Рей будут спать внизу, рядом с Глэдис. Имелось в виду, что Бернис и Глэдис будут спать в одной кровати, в то время как Мона Рей будет спать на маленькой раскладушке в углу комнаты. Оглядываясь назад, легко понять, что Глэдис трудно было принять подобное размещение. Однако это была идея Мэрилин. «Она осознанно приняла это решение, поскольку надеялась, что у ее матери возникнет некоторая связь с Бернис, — объяснял позднее один из родственников. — Она хотела лишь, чтобы ее мать почувствовала хоть что-нибудь. Она хотела добиться у Глэдис хоть каких-то чувств — весь ужас в том, что их не могло быть».

День шел за днем, собираясь в недели. Бернис беспокоилась, насколько критично и неприязненно относится Глэдис к новой карьере Мэрилин. Она вспоминала один случай, когда Мэрилин читала какой-то текст перед зеркалом. «О, это просто смешно, — сказала Глэдис своей дочери. — Тебе надо делать в жизни что-то заслуживающее внимания, а не это». Мэрилин попыталась объяснить, что ей надо улучшить произношение некоторых слов, что это задали ей на занятиях в студии, но Глэдис ничего не хотела слышать».

Увидев эту сцену, Бернис решила поговорить с матерью. «Вы должны больше поддерживать Норму Джин, — сказала она ей. — Ей и так приходится нелегко, а вы только усложняете ей все». В ответ Глэдис что-то пробормотала про себя. После этого Бернис решила оставить ее в покое.

Вскоре после этого Норме Джин позвонила ее агент, Эммелин Снайвели, и сказала: «Я хочу, чтобы вы знали — здесь побывала ваша мать». Норма Джин страшно перепугалась. После этого разговора Глэдис утром проснулась, надела свою униформу медсестры, вызвала такси и поехала в отель «Амбассадор», где находилась компания Снайвели «Синяя книга». Она прошла в офис Снайвели и сказала ей, что она очень переживает из-за карьеры дочери, и просила ее убедить Норму Джин бросить это дело. Снайвели была немного удивлена, но справилась с ситуацией. Она сказала, что это внутренний вопрос, который должны решать мать и дочь, а не агент и его клиент, и что Глэдис стоит поговорить с самой Нормой Джин. Глэдис уехала, но перед этим она заявила Снайвели: «Вы совершаете очень плохой поступок, позволяя молодым девушкам приходить сюда и разрушать свою жизнь, занимаясь этими съемками». Когда Снайвели позже рассказала все это Норме Джин, девушка, конечно, была смущена и расстроена. Глэдис спросила ее, кто помогал ей с карьерой, и Норма Джин упомянула Снайвели, но она и подумать не могла, что Глэдис решится разыскать ее и завести подобные разговоры. Тем вечером они с Глэдис сильно повздорили на эту тему. Разговор закончился тем, что Норма Джин заявила матери: «Никогда больше не встревай в мою карьеру!» Глэдис сказала: «Прекрасно, ты сама выбрала свой путь. Делай, что считаешь нужным. Это больше меня не касается». Затем она развернулась и направилась в свою комнату, при этом так сильно хлопнув дверью, что грохот был слышен по всему дому. «Почему она все время такая сердитая?» — спросила Бернис.

Единственным днем, когда Глэдис интересовалась окружающим миром, было воскресенье, когда Анна вела всех женщин на молитвы в группах «Христианской науки». Глэдис не теряла интереса к этому учению с момента выхода из лечебницы. Обсуждавшиеся там темы невероятно привлекали ее. Казалось, она понимала, что не может управлять своей жизнью, и отчаянно искала способы снова взять ход своей жизни под свой контроль. В то время Анна и Мэрилин поднимались пораньше утром, чтобы почитать книгу Мэри Бейкер Эдди «Наука и здоровье» — главную книгу этого учения. Мэрилин интересовалась верой до брака с Джимом Догерти и, когда брак распался, снова вернулась к этим вопросам. Один человек, который позднее, в 1970-х, был знаком с Глэдис, высказывает интересную теорию о преданности Мэрилин «Христианской науке»:

«Она всегда изучала взаимодействие между людьми: как люди отреагируют, если она сделает одно, что они скажут, если она сделает другое. Что ей надо сделать, чтобы заставить людей любить ее? Она очень упорно искала ответы на эти вопросы. Я думаю, причиной этого было то, что она всегда знала — мнение ее матери было неправильным. И я думаю, она знала, что у нее есть предрасположенность к душевным заболеваниям, что она может повторить судьбу своих бабушки и матери. Поэтому это учение привлекало ее как возможность понять человеческую психику и улучшить свою жизнь, изменив мышление. Казалось, она надеялась найти нечто важное. Она как бы говорила: «Если я изучу это сейчас, то к тому возрасту, когда моя мать только приступила заниматься этой наукой, я уже буду знать довольно много и, возможно, смогу лучше справиться с душевными проблемами, чем она». Я думаю, она всегда боялась, что внутри у нее тикает бомба...»

Интересно, что в то же самое время — летом 1946 года — Глэдис послала ряд писем в штат Кентукки Маргарет Коэн, той самой женщине, с чьей дочерью, Нормой Джин, она нянчилась в 1922 году. Девочке теперь было двадцать семь лет. Глэдис написала, что она хотела бы повидать девочку, потому что, как она выразилась в одном из писем, «мои собственные дочери не понимают меня и даже не пытаются сделать это». Семью Коэнов встревожили письма Глэдис. Прежде всего, они не могли понять, как ей удалось разыскать их. Во-первых, они переехали в другой город. Во-вторых, всего за неделю они получили пять писем, и во всех этих хаотичных, напыщенных посланиях говорилось только о желании увидеть Норму Джин. Более того, их обеспокоила литература «Христианской науки», которую Глэдис вкладывала в свои письма. В одном из этих писем она упомянула карьеру Мэрилин. «Мне очень жаль, но я должна признаться, что моя собственная Норма Джин [sic!] выбрала карьеру фотомодели. Я очень негативно отношусь к этому. Однако всякий раз, когда я говорю ей об этом, она машет рукой у меня перед лицом и кричит, что не хочет ничего об этом слышать и что мне, матери, не должно быть до этого никакого дела. Я хотела бы иметь ребенка, который оценит мое мнение. С Нормой Джин мне не повезло [sic!]». Семья Коэнов решила не отвечать на письма Глэдис.

Время, проведенное Бернис в доме Анны, веселым не назовешь. Но несколько хороших моментов все же было. Например, Мэрилин с удовольствием показала сестре экранную пробу, которую она выполнила для «Фокс». Она потихоньку организовала просмотр только для нее. Были и другие приятные моменты. Иногда семья обедала вместе где-нибудь в городе. По выходным Мэрилин возила их в Лос-Анджелес на экскурсионные прогулки в Китайский театр Громана, на фермерский рынок, показывала дома некоторых знаменитостей (уличные мальчишки продавали точные карты с обозначением владений звезд, к их огромному недовольству) и другие привлекательные места Западного побережья, которые, по ее мнению, могли заинтересовать их, включая пляж. Сохранилось довольно много снимков на пляже в Санта-Монике. Мэрилин и Бернис все время болтали во время этих поездок. Они отлично проводили время. Тем временем Анна и Грейс пытались занять Глэдис беседой. Иногда им это удавалось, но обычно Глэдис оставалась внутри своей скорлупы. «Почему она не может просто хорошо провести время? Не понимаю я этого», — часто говорила Мэрилин.

Живя в лечебнице, Глэдис Бейкер привыкла к строгому распорядку дня. Было определенное время для приема пищи, для просмотра телепередач, для участия в каких-то мероприятиях, для чтения и сна. Много лет она жила в условиях жесткого распорядка, и, когда она вышла из больницы и стала жить с Анной и Мэрилин, она по-прежнему хотела, чтобы ее распорядок дня не менялся. Она хотела быть уверенной, что каждый следующий день будет похож на предыдущий. Это давало ей ощущение безопасности. Однако приезд Бернис совершенно изменил привычный распорядок жизни, который она старалась поддерживать в доме Анны. В течение трех месяцев она никогда не знала, куда она направится и что будет делать, когда окажется там, куда они едут. Однако Мэрилин хотела по крайней мере придумать такие занятия, которые понравятся ее матери, те, на которые у той может возникнуть некоторый эмоциональный отклик.

Однажды она попросила Грейс отвезти их всех в тот дом, который отец Глэдис, Отис Элмор Монро (тот самый, который повесился), выстроил своими руками. Но даже эта ностальгическая экскурсия не смогла вывести Глэдис из состояния безразличия; она совершенно никак не отреагировала, увидев старую ферму своего отца.

Затем Мэрилин попросила Грейс отвезти их всех в тот дом в Голливуде, который Глэдис купила много лет назад. Именно здесь Глэдис недолго жила вместе с Мэрилин и Аткинсонами. Она наверняка отреагирует на это место. Именно здесь произошел печальный срыв, отсюда ее увезли в психиатрическую лечебницу. Женщины долго сидели в машине перед домом, рассказывая разные истории о предметах мебели, которые стояли в доме, о фортепиано, которое Мэрилин так любила, о том, как Глэдис обещала, что она когда-нибудь будет прекрасно играть на нем, о цветах, которые всегда стояли в гостиной, о залитой солнечным светом кухне. Никакой реакции. К огромному огорчению Мэрилин, Глэдис ничего не чувствовала.