Главная / Публикации / М. Шнайдер. «Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика»

Санта-Моника, Франклин-стрит, первые дни августа 1962 года

Однажды вечером, часов в восемь, когда Гринсон готовился после ежедневного сеанса попрощаться со своей блондинкой, страдающей нарушением идентичности, она протянула ему большой конверт со словами: «Это для вас. Скажите: что вы об этом думаете?» Она положила конверт на стол рядом с диваном легким и грациозным движением, словно сбрасывая одежду перед тем, как доверить свое обнаженное тело постели. В конверте были две магнитофонные ленты, записанные ей у себя дома. Давая их ему, она уточнила: «В вашем присутствии, дорогой доктор, я не могу полностью расслабиться. Мне нужно другое, более скрытое пространство, чтобы с вами говорить. Между мной и мной. Но обращаюсь я к вам, хоть вас и нет рядом. Тем более что вас нет рядом. Это самые частные, самые тайные мысли Мэрилин Монро».

Нам известна лишь расшифровка, сделанная Джоном Майнером, по его словам, неделю спустя. Ее он опубликует в «Лос-Анджелес Таймс» в августе 2005 года.

REWIND. Ральф Гринсон вновь ставит запись, оставленную ему Мэрилин на ее последнем сеансе. «Я вложила в вас свою душу. Вас это пугает? — говорит сладкий голосок. — Что я могу вам дать? Не деньги, я знаю, что для вас они значат мало. Не мое тело — ваша профессиональная этика и верность вашей чудесной жене делает это невозможным. Знаете, что сказал Наннелли Джонсон? Он сказал: «Для Мэрилин коитус — самый простой способ сказать «спасибо»». Как я могу отблагодарить вас, раз моя валюта не имеет у вас хождения? Вы дали мне все. Благодаря вам, я стала другой с самой собой и с окружающими. Я чувствую то, чего никогда не знала, — женщина, и настоящая (даже в шутку, как у Шекспира). Теперь у меня есть власть над собой, я могу управлять моей жизнью. Что я могу вам дать? Свою идею, которая произведет революцию в психоанализе. Послушайте! Мэрилин Монро рассказывает свободные ассоциации. Я? В полном распаде... Вы, мой доктор, своим пониманием и истолкованием того, что происходит в моей голове, получаете доступ в мое подсознание и можете лечить мои неврозы. А я, возможно, смогу их перерасти. Но когда вы мне говорите, чтобы я расслабилась и сказала вам, о чем сейчас думаю, в голове у меня становится пусто. Мне нечего сказать. Это то, что вы и доктор Фрейд называете сопротивлением. Тогда мы заговариваем о другом, и я отвечаю на ваши вопросы, стараясь, как только могу. Вы — единственный в мире, кому я никогда не лгала и никогда не солгу. Ах да, сны. Я знаю, что они важны. Но когда вы велите мне рассказывать свободные ассоциации на тему моих снов, у меня все та же пустота. Еще больше сопротивления, чем можете надеяться вы и доктор Фрейд.

Его «Лекции по введению в психоанализ». Какой гений! Он делает все легкодоступным. И он совершенно прав. Он сам сказал, что Шекспир или Достоевский лучше разбирались в психологии, чем все ученые, вместе взятые. Конечно. Это так. Уайлдер, Билли Уайлдер. В фильме «Некоторые любят погорячее» он велел мне сказать реплику: «Я не профессор Фрейд!» Помните, сцена, в которой Тони Кертис притворяется асексуальным или импотентом, притворяется, что ничего не чувствует, когда я его целую? Он говорил; «Я попробовал все. Я провел полгода в Вене с доктором Фрейдом за спиной. Ничего не помогает». Я поцеловала его — один раз, два раза. На третий раз, сказав ему: «Я не профессор Фрейд, но попробую еще раз». Психоанализ — это прекрасно, но любовь, настоящая, та, которой мы занимаемся ртом, руками, половыми органами, — это тоже неплохо, чтобы спастись от холода, от смерти. Билли это понял.

Вы посоветовали мне прочесть поток сознания Молли Блум. Пока я его читала, что-то меня раздражало. Джойс пишет, что женщина думает про себя. Разве он мог знать самые глубокие ее мысли? Но когда я прочла книгу целиком, мне стало понятнее. Джойс был писателем, который умел проникать в души людей, мужчин и женщин. Совсем не важно, были ли у Джойса груди или другие женские атрибуты и испытывал ли он менструальные боли. Подождите! Как вы, наверное, догадались, сейчас я свободно ассоциирую. Вы услышите массу грубых слов. Из-за моего уважения к вам я никогда не смогу выговорить те слова, которые действительно думаю, на сеансе. Но теперь, когда вы далеко, я скажу все, что думаю. Все равно, какими словами. Я могу это сделать, и, если вы будете терпеливо слушать, я скажу вам все! Забавно, что я прошу вас о терпении, но ведь это я ваша пациентка. Быть терпеливым (англ. patient) или быть пациентом — снова игра слов, не правда ли?

Вернемся к Джойсу. Леопольд Блум был ирландским евреем. Как узнать евреев физически? По вашему виду я не сказала бы, что вы еврей. Так вот, видите ли, дорогой доктор, с женщинами то же самое: никто не может распознать их, глядя со стороны. И даже в женском теле есть ли женщина?

Вы готовы выслушать мою великую идею? Есть врач и его пациент. Мне не нравится слово «анализируемый». Оно как будто намекает на то, что больной дух отличается от больного тела. Но вы с доктором Фрейдом говорите, что дух — это часть тела... Анализ мне больше не подходит. Вы в кабинете доктора, и он вам говорит: «Говорите все, что вы думаете, говорите то, что приходит в голову». И вы не можете выговорить ничего. Сколько раз после сеанса я возвращалась домой и плакала, думая, что это я виновата.

И вот, когда я читала Молли, мне пришла мысль: возьми магнитофон, поставь кассету, включи запись и говори все, что ты думаешь, — это я и делаю сейчас. Это и правда легко. Я лежу на кровати в одном бюстгальтере. Если захочу, могу пойти к холодильнику или в ванную комнату. Я нажимаю кнопку «стоп» и снова начинаю говорить, когда возвращаюсь. Здесь свободные ассоциации даются мне легко. Никаких проблем. Ваша пациентка не может делать это в кабинете врача. Она делает записи у себя дома. Потом посылает ему кассету. Врач ее слушает. Когда пациентка приходит на сеанс, он задает ей вопросы, интерпретирует ее ответы. Иногда я думаю, что аналитик лечит пациентку не своими знаниями и опытом победы над собственными болезнями, а своими незажившими ранами. На кассету можно записывать и сны. Сразу после пробуждения. Вы знаете, что я забываю свои сны, я даже забываю, что их видела. Доктор Фрейд называет сны королевской дорогой к подсознанию. Он не запрещает их записывать и прослушивать задним числом. Теперь я буду рассказывать вам мои сны, записывая их. Хорошо? Доктор Гринсон, вы самый великий психиатр в мире. Скажите, изобрела ли Мэрилин Монро новое, важное средство, которое продвинет вперед психоанализ? Когда вы прослушаете записи, которые будут использованы для моего лечения, то сможете опубликовать в научном журнале статью об этом методе. Разве не сенсация? Не хочу, чтобы вы меня благодарили. Я не хочу, чтобы мое имя указывалось в статье. Это мой подарок вам. Я ни с кем никогда об этом не буду говорить, и вы первый преодолеете сопротивление. Эта идея принесет вам выгоду; можете спросить у Микки Рудина, как ее запатентовать...

Ну так вот. Все, что я вам скажу, правда. С тех пор, как я стала вашей пациенткой, у меня ни разу не было оргазма. Я вспоминаю, что вы сказали однажды, что оргазм происходит в голове, а не в половых органах. Я предпочитаю говорить «половые органы», а не «генитальный аппарат». Проблема не в словах, а в том, как люди ими пользуются.

Это не страшно, но знаете, эти проклятые свободные ассоциации кого угодно с ума сведут. О! О! Когда я говорю о сумасшествии, я вспоминаю свою мать, а я сейчас не хочу таких ассоциаций. Дайте мне закончить свою мысль насчет оргазма. Вы сказали, что человек в коме или параличе не может испытать оргазм, так как генитальная стимуляция не достигает мозга, и что, наоборот, оргазм может случиться в мозгу, без всякой стимуляции генитального аппарата. Вы говорили также, что в моем уме есть какое-то препятствие, которое не дает мне испытывать оргазм, что это появилось очень рано в моей жизни, потому что я чувствовала себя такой виноватой, что не заслуживала никакого удовольствия. Это было связано с каким-то неблагоприятным сексуальным опытом в прошлом. Что-то, что покрыло удовольствие налетом вины. Травма, говорили вы. Рана. Но вы сказали, что, если я буду следовать вашим советам, у меня будут оргазмы, сначала в одиночестве, потом с любовниками. Как различны значения слов. Вы сказали не что я смогу иметь оргазмы, а что они у меня будут. Будьте благословенны, доктор, слова ваши — золото. Столько лет потеряно. Добавлю в скобках: если бы мужчины не были такими идиотами и если бы существовал «Оскар» за лучшую симуляцию, мне бы он доставался каждый год!

Но, может быть, я смогу описать вам, мужчине, то, что женщина испытывает при оргазме. Я попытаюсь. Представьте себе лампу с регулятором яркости. Вы медленно двигаете рычажок, лампочка загорается, начинает светиться, потом еще ярче и, наконец, ослепительной молнией зажигается вся целиком. Потом, когда вы крутите колесико в другую сторону, свет тускнеет и наконец исчезает.

Кстати. Это не связано с тем, о чем я говорила, но вы мне еще будете нужны по меньшей мере год, чтобы собрать куски воедино. Я заплачу за то, чтобы быть вашей единственной пациенткой. И потом, сегодня я вам сделала еще один подарок; высыпала в унитаз мой последний флакон нембутала. Все мои пилюли. Спокойной ночи, доктор».

Пять лет спустя Гринсон выпустил книгу «Техника и практика психоанализа». В главе под названием «Что психоанализ требует от психоаналитика» мы читаем: «Часто бывает необходимо исследовать вместе с пациентом интимные подробности его сексуальной жизни или гигиены, и многих пациентов это смущает. Тогда я специально упоминаю сексуальные или враждебные чувства пациента по отношению ко мне; если представляется, что он необычно взволнован моим вмешательством, я пытаюсь показать ему тоном своего голоса — или позднее выразить это словами, — что я понимаю его трудности и сочувствую ему. Я не пытаюсь стать пациенту родной матерью, но стараюсь измерить сумму боли, которую он в состоянии вытерпеть, продолжая работать продуктивно».