Главная / Публикации / М. Шнайдер. «Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика»

Лос-Анджелес, Бель-Эр, август 1960 года

Мэрилин воспользовалась предпоследними августовскими выходными и перерывом в съемках «Неприкаянных», чтобы съездить в Лос-Анджелес. Она несколько часов беседовала со своим психоаналитиком, а также навестила Джо Шенка. Старый продюсер, один из основателей «Фокс», был серьезно болен; он умер вскоре после их встречи. Они познакомились в 1948 году на вечеринке в его роскошном доме на Саус Кэролвуд-драйв. Кричащий архитектурный стиль невероятного испано-итальяно-мавританского Возрождения как нельзя лучше подходил к крупномасштабным покерным баталиям, на которые друзья Джозефа Шенка являлись в сопровождении молодых и красивых женщин, игравших не только декоративную роль. Хорошенькие малышки — фотомодели и начинающие киноактрисы — наполняли стаканы и выносили пепельницы. Они надеялись начать карьеру в кино или продвинуться в ней. И если для этого надо было после пепельниц оказать некоторые интимные услуги игрокам, к чему отказываться?

У Шенка за плечами была долгая карьера продюсера. Мэрилин признала, что попала в его жертвы с полного своего согласия. Но она поддалась не в тот вечер.

На следующий день за ней заехал белый лимузин, чтобы отвезти ее на ужин в узком кругу. Отказать было бы безумием с ее стороны, но она не хотела отдаваться сразу же, и Люсиль Кэролл, одна из подруг, посоветовала ей сказать, что она хранит свою девственность, чтобы отдать ее идеальному мужчине. Поздно вечером Мэрилин в страшном волнении позвонила ей из дома Шенка: «Он знает, что я замужем. Что теперь ему говорить про девственность?»

Вечеринка закончилась. Мэрилин подчинилась и отдалась, но теперь не вспоминала об этом, глядя на несчастное восьмидесятилетнее создание, опутанное трубками, готовящееся испустить дух на больничной койке. Тогда ей отчаянно хотелось работать. Она хотела достичь успеха. Приходилось смириться с тем, что переговоры о получении ролей часто велись с глазу на глаз, а не через агентов. Впоследствии Мэрилин открыто говорила о своем романе с Шенком, сразу же давшим ей то, чего она ждала, познакомив ее со своим партнером по покеру Гэрри Коном, предметом страха и ненависти всего Голливуда. Он сделал карьеру Кармен Кансино, ставшей позднее Ритой Хейворт; он был директором киностудии «Колумбия».

Через несколько дней и ночей после своей вечеринки у Шенка, Мэрилин вошла в кабинет Кона на углу бульваров Сансет и Гауэр. Он сразу же предложил ей полугодовой контракт на 120 долларов в неделю со следующего месяца. Он выдвинул одно условие, хотя и не то, которого она ожидала: она должна была сделать перманент, чтобы увеличить объем прически электролизом, после нескольких нанесений перекиси водорода и аммиака. Естественный каштановый цвет ее волос, жалко перекрашенных в грязновато-блондинистый, исчез под платиновым облаком. В зеркале Мэрилин увидела женщину, все более напоминающую кумира ее детства — Джин Харлоу.

Кон, одобрив новый имидж Мэрилин, послал ее на занятия под руководством Наташи Лайтесс, которая скажет впоследствии: «Я сделала Мэрилин. Всю. Ее круг чтения, ее голос, ее игру, ее манеру особенно четко произносить «т» и, д», ее походку — ставить каблук прямо перед носком другой ноги, качая бедрами, — походку, до тех пор не виданную ни у одной актрисы».

Под свинцовым августовским небом Лос-Анджелеса Мэрилин задумалась об этих совпадениях: больничная палата, в которой Шенк боролся за последние глотки воздуха, находилась в том же районе, что его прежняя экстравагантная вилла, а волосы больного были теперь белыми, словно обесцвеченными. Она посмотрела на собственное отражение в зеркале и удивилась чрезмерному, невыносимо светлому цвету волос, специально предназначенному, чтобы притягивать вспышки и превращаться под камерой в нематериальный нимб в фильме «Неприкаянные». Оставаясь блондинкой, она для каждого фильма придумывала особый цвет волос. Пепельный, золотистый, серебристый, янтарный, платиновый. Цвет меда, цвет дыма, цвет топаза, цвет металла. Самое главное — никогда не выглядеть естественной блондинкой. Мэрилин вспоминала. Семь лет назад она снималась вместе с брюнеткой Джейн Рассел в фильме Говарда Хоукса. Она не могла добиться, чтобы ей дали собственную гримерную: «Послушайте же! Это нелогично. Я блондинка, а фильм называются, «Джентльмены предпочитают блондинок»». Ей ответили: «Вспомни, что ты не звезда!» А она: «Уж не знаю, кто я, но, во всяком случае, я блондинка!»

Мэрилин отвернулась от зеркала в больничном зале ожидания и впервые отметила, что «dying hair» означает одновременно «крашеные волосы» и «умирающие волосы».

«Ведь я видела столько залов ожидания — и дебютанткой, и позже. Может быть, я все время опаздываю, чтобы заставить мужчин себя ждать. Чтобы заставить смерть себя ждать. Я согласна на последний танец, но только не сейчас!»

Она подавила смешок: «Поговорю об этом с моим словесным доктором».

Подойдя к кровати Шенка, она заплакала, потому что вспомнила, что через два года их связи он подарил ей щенка чихуахуа. Она назвала ее Жозефа — в честь этого мужчины, к которому еще долго испытывала слабость. Джозеф Шенк действительно любил ее тогда, когда она делала свои трудные первые шаги в кинематографе. Она часто звонила ему, когда чувствовала голод и хотела вкусно поесть или когда ей было грустно и хотелось выплакаться на чьем-то плече.

Шенк услышал, как она вошла в палату, но не узнал ее.