Главная / Публикации / О. Тарасевич. «Подарок Мэрилин Монро»

Глава 2

1960 год, Лос-Анджелес, Мэрилин Монро

— Лучшие друзья девушек — это барбитураты, — пропела Мэрилин. Ослепительно улыбнувшись, она высыпала на ладонь несколько пилюль.

Хотя ни петь, ни улыбаться ей на самом деле совершенно не хотелось. Так, привычка играть — даже если единственным зрителем является лишь она сама; даже если настроение — хуже не придумаешь.

Еще четыре часа назад надо было явиться в павильон, где установлены декорации для новой картины. Вся съемочная группа, включая режиссера, уже давно привыкла — не стоит ждать Мэрилин вовремя, она никогда не приходит в назначенный час. И даже опоздание на полдня — тоже не из ряда вон.

Но нет, прислали, видите ли, помощника режиссера. Сукин сын, тупой ублюдок! Он заявился прямиком в особняк! Обомлел, естественно. Всякий глаза вытаращит, увидев, что на актрисе только черные лакированные шпильки. «Мисс Монро, вас ждут», — прошептал мужчина, облизывая пересохшие губы.

— Вон! — заорала Мэрилин, швыряя в помощника режиссера флакон духов.

Мужчина ловко прикрылся дверью, и это вызвало еще большую злость.

Ждут они, видите ли!

Ничего, подождут! Еще как подождут — до завтрашнего утра, и никак иначе! Потому что теперь мисс Монро работать не в состоянии! Ее расстроил навязчивый помощник режиссера! И ей надо отдохнуть! Вот сейчас она всем назло примет снотворное и ляжет спать!

Поставив пузырек на тумбочку у постели, Мэрилин раскрыла желтые желатиновые оболочки и высыпала порошок в бокал шампанского. Золотистый напиток, пенясь, быстро растворил белую струйку лекарства, превращая нембутал во множество лопающихся пузырьков.

Смешивать таблетки со спиртным — это отлично. Такой коктейль действует и быстрее, и сильнее. Важно только делать это в одиночестве. Иначе...

Мэрилин поморщилась, вспомнив о муже, всегда оравшем в таких ситуациях: «Да ты — просто конченая наркоманка! Тебе надо прекратить прием таблеток!» Залпом опрокинув шампанское, актриса бросилась к зеркалу, схватила расческу, стала взбивать белокурые волосы...

Вглядываться в собственное отражение.

Любоваться высокими скулами, вздернутым носиком, огромными глазами и пухленькими губками.

Думать о том, что теперь полным ходом идут съемки нового фильма; что роман с Ивом Монтаном, закрутившийся во время работы над картиной с символичным названием «Давай займемся любовью», доставил много сладких минут.

Думать о чем угодно, только не...

О нет, нет!

Неужели опять начинается приступ паники?! Перед глазами словно начинают мелькать кадры из фильмов, собственное прошлое чередуется с невероятно страшными кошмарными видениями. А еще отовсюду могут раздаться чужие голоса...

Мэрилин прищурилась, пытаясь разглядеть в зеркале собственное лицо, — но видела уже лишь искаженные яростью черты Артура.

...Господи, Господи, Артур Миллер!

«Я долго думал, надо ли мне жениться на Мэрилин Монро. Бесспорно, она красива. Однако эта женщина глупа, мне не о чем говорить с ней. Да, Мэрилин слушает мои речи открыв рот. Но что будет потом, когда мне это осточертеет?!»

Он написал эти строки в своем дневнике. И оставил тетрадь на самом видном месте. Должно быть, дневник не прятался совершенно сознательно — чтобы жена его обнаружила, и долго рыдала, и глотала таблетки...

Артур Миллер оказался настоящим сукиным сыном! А ведь он производил такое приятное впечатление; казался надежным, как банковский сейф! Кто бы мог подумать, что такой высокий рост, и интеллигентские очки, и умные монологи на самом деле маскируют редкостного ублюдка!

После знакомства с ним подумалось: вот он, наконец, тот мужчина, который сможет дать счастье. Он напишет сценарий для фильма, он станет хорошим отцом будущих деток, он позаботится о деньгах. И можно будет наконец не волноваться по поводу кучи проблем; сняться в паре оглушительно успешных картин; родить дочку, а лучше — двух. И потом просто чувствовать себя счастливой женщиной...

Это счастье — оно выстраданное и заслуженное.

За него заплачено горькими слезами двадцатилетней Нормы Джин, послушно снимающей трусики, едва только семидесятилетнему продюсеру Шенку захочется с ней позабавиться. Норма Джин умирает от отвращения, чувствуя несвежее дыхание престарелого любовника. Но бизнес есть бизнес. В этой игре такие правила. Можно отказаться их принимать. Постараться стать верной женой, вернуться к Джиму Догерти, развод с которым оформлен совсем недавно. Вернуться к нему — и что? Опять терпеть эти нудные разговоры о хозяйстве? «Поменяй занавески, Норма Джин. Почему у нас опять текут краны, а ты все снимаешься для обложек журналов?! Чем строить глазки фотографам, лучше водопроводчика вызвала бы!» Очень интересные темы для бесед! А еще Джим Догерти хочет кувыркаться в постели по нескольку раз на дню. От его грубых движений никакой радости, только внутри все болит. Поэтому да пошел этот Джим Догерти куда подальше! Попользовался молоденькой красоткой — и будет с него. Надо самой устраивать свою жизнь, самой пробиваться. Хотя ради этого и приходится терпеть престарелых любовников...

Старичок Шенк не подвел, пристроил молоденькую фотомодель в актрисы, на «Коламбиа Пикчерз». Отдельное спасибо таблеткам, погружавшим в сладкое полузабытье в тот момент, когда к нежному телу тянутся холодные влажные стариковские руки, усыпанные пигментными пятнами. Без пилюль ничего бы не вышло. Секс и так премерзкое занятие, а уж со старым любовником — никакие нервы не выдерживают. Хорошо, что пузырек затуманивающих сознание пилюль всегда поблизости...

Итак, в актрисы все-таки пристроили.

Свершилось!

Первый фильм — дороже, чем первый мужчина. Название у картины не очень романтичное — «Ужасная мисс Пилгрим». А у роли-то, у первой роли начинающей актрисы Мэрилин Монро вообще ни имени, ни названия. Может, попытаться ее окрестить как-нибудь по-своему? Например: «Девушка у телефона»? Камера только на пару секунд фиксирует испуганные глаза хорошенькой блондинки, сжимающей в руках телефонную трубку. Толком и разглядеть-то ничего нельзя, так быстро исчезают те кадры. Однако эту малюсенькую сцену переснимали миллион раз! Едва только в лицо начинал бить прожектор света — рот Мэрилин кривится, челюсть перекашивает. Режиссер, узнавший, что контракт с «Коламбиа» заключен всего на полгода, вздыхает с облегчением. Недолго мучиться? Он думал, что избавится от неумеющей играть милашки? Это напрасно! У милашки на этот счет имелись свои планы. Реализовать их было сложно. Но, как всегда, цель оправдывает любые средства. Важен только результат. Все остальное — не имеет значения...

О том, что преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтесс неровно дышит к хорошеньким девушкам, в Голливуде все знали. Да и горящие страстью темные глаза женщины лучше всяких слов говорили: «Мэрилин, Норма Джин, стань моей, и ты не пожалеешь, я сделаю все для тебя».

При виде ее тонких рук с длинными пальцами и четко очерченных губ в голову все время лезло: «Нет, ну не может же женщина быть хуже старика?! Старички слабенькие, пока они станут хоть на что-то годны — семь потов сойдет. А с женщиной не надо, наверное, мучиться долгими ласками. И потом, у Наташи так красиво подстрижены волосы. Она меня порекомендует своей парикмахерше! На аренде квартиры опять-таки можно сэкономить. Гонорары пока небольшие, приходится считать каждый доллар...»

Наташа учила играть.

Понимала ли она, что играют прежде всего с ней?

Наверное, понимала. Глупой Наташу никто назвать бы не мог.

Она действительно поселила у себя симпатичную блондиночку, томно говорящую: «Да, я совершенно точно что-то к вам испытываю, но мне нужно время для того, чтобы осознать свои чувства». И при этом прекрасно отдавала себе отчет: уроки актерского мастерства — единственное, что по-настоящему интересует Мэрилин.

Она проводила с новой ученицей все свое время, работала с утра до ночи над ее пластикой, артикуляцией, мимикой — и осознавала: благодарности не будет. Эта высокая худая брюнетка обладала уникальным чутьем, позволявшим угадывать успех и отдельного актера, и фильма в целом. Конечно же, она сразу поняла то, что еще никто, кроме нее, понять не мог: Мэрилин ждет слава, ошеломляющая, оглушительная. Но как только на небосклоне Голливуда взойдет эта новая звезда — старые друзья мгновенно утратят для нее свою важность, влияние. Ведь в этой жизни так много всего интересного: люди, фильмы, города. Надо двигаться вперед, не стоять на месте. Использовать те возможности, которые предоставляются, — и тут же забывать о них, искать новые. Увы, Мэрилин так устроена. Ее сущность — движение вперед. Задерживаться нельзя, Мэрилин — река, а что станет с рекой, если вдруг замедлится плавный, но неуклонный ход воды?..

Наташа Лайтесс была умной женщиной. Она все понимала. Но ничего не могла с собой поделать. Просто влюбилась. Тонула в сладком омуте своих чувств, надежд, желаний...

Такая отчаянная любовь не вызывала ответных чувств.

Почему-то наоборот: чем добрее и великодушнее поступала Наташа, тем больше Мэрилин хотелось унизить свою преподавательницу актерского мастерства.

«Никто не должен видеть твоих переживаний и разочарований, — учила Наташа, нежно поправляя белокурый локон своей ученицы. — Актриса должна дарить радость. И если этой радости не будет в тебе — ты не добьешься успеха. Тебе больно — а надо улыбаться...»

Проверим, какова эта теория в действии?

Сможет ли Наташа спрятать свое горе за улыбкой?

Настолько ли она сильна, как хочет казаться?

И оказывается — ничего подобного!

— Мэрилин! Что ты делаешь?! Зачем ты так поступаешь со мной... с нами?! Господи, за что, за что мне все это?!

Струятся слезы по бледному лицу Наташи. В карих глазах — боль, подбородок дрожит.

Легко можно догадаться, о чем Наташа думает в эту минуту.

О том, что любимая девочка живет в ее квартире уже больше полугода. Такая волнующая, сладкая! У Мэрилин дразнящие привычки — обожает разгуливать нагишом по квартире в туфлях на высоких каблуках; эта обувь позволяет бедрам и ягодицам покачиваться особенно соблазнительно. Мэрилин настолько рядом, ближе не бывает — но Наташе все еще не позволяется прикоснуться к роскошному телу своей любимой девочки. «Я не готова, дорогая», — смущенно бормочет Мэрилин, отводя взгляд.

И вот Наташа застает свою любимую целующейся с маникюршей! Тех губ, на которые Лайтесс готова молиться, касается другая женщина!

— Это не то, что ты подумала, Наташа! — оправдывается маникюрша, не замечая, что все ее лицо перепачкано ярко-красной помадой. — Между нами ничего нет. Мне вообще не нравятся женщины. Просто я пришла делать Мэрилин маникюр, на ней не было никакой одежды, и я... Я не знаю, что на меня нашло!

Маникюрша — не лесбиянка, это все прекрасно знают. Тем больший азарт — попытаться соблазнить ее, заставить эту девушку пойти наперекор собственной природе.

Высший пилотаж актерского мастерства — дразнящие прикосновения, томные взгляды, многозначительные паузы.

Мэрилин умеет соблазнять, как никто другой...

У нее роскошные белые волосы, и красивые платья, и уверенный вид. Но только это ведь лишь оболочка. А под ней — все та же сиротка, худенькая Норма Джин, готовая на все — не есть, не шуметь, не капризничать; готовая на все — лишь бы только ее кто-нибудь полюбил.

Вызывать любовь, искать любовь — это все, чем занималась Норма Джин с юных детских лет, едва у нее получилось осознать, в каком незавидном положении она находится.

Малышка никому и никогда, по сути, не была нужна. Лишенная материнской и отцовской ласки, она хотела, как бродячая собачонка, немного тепла — но получала только койку в приюте.

Но ничего, Мэрилин своего добьется — эту девочку полюбит вся страна. Она всех соблазнит, очарует, заставит испытывать и нежность, и вожделение.

Соблазнит всех, всех!

Естественно, маникюрша не выдерживает, откладывает пилочку, целует ярко-накрашенные губы.

Все разыгрывается, как по нотам: Наташа заглядывает в дверь именно в этот момент, ее лицо искажает боль, из глаз текут слезы.

— Ты чудовище, Мэрилин, — обиженно бормочет она потом, когда маникюрша уже выставлена за дверь. — Но я так люблю тебя!

Чудовище?

Вовсе нет! Это ведь была просто шутка, забавная безобидная шутка!

Мэрилин жестока? Вздор!

Ведь совсем недавно она потратила все свои деньги на рынке! Там, заключенные в клетки, бились о прутья белоснежные голуби с темненькими хохолками. Какая участь бы их ждала? Отправиться в духовку? А так они получили свободу и, расправив крылья, взмыли в ярко-синее бесконечное небо. Правда, их спасительница имеет контракт с «Коламбиа», предусматривающий плату всего 125 долларов в неделю. Ей теперь будет нечего есть, потому что мальчишки-продавцы запросили за свободу птичек целую сотню и не соглашались уступить и десяти баксов. Но это — мелочи. Самое главное — прекрасные голуби теперь, должно быть, стремительно проносятся над океаном...

Любовь Наташи, кажется, чувствуется физически.

Она обнимает Мэрилин — и воздух становится теплее, а свет — ярче. Но ее тело все-таки не вызывает ничего, кроме раздражения. Сказать прямо о том, что губы, покрывающие грудь нежными поцелуями, совершенно не возбуждают, не хватает духа. Проще притвориться, задрожать всем телом, издать стон.

Все делается в точности, как советовала преподавательница по актерскому мастерству.

Наташа счастливо улыбается:

— Мэрилин, тебе хорошо со мной?

Кивнуть в ответ несложно.

А любовь слепа — чистая правда.

Любовь слепа...

Мэрилин раздосадована. Она втайне завидует последнему осветителю, тискающему костюмершу в укромном уголке съемочного павильона.

Как хочется ослепнуть! Как хочется самой почувствовать то, что испытывает Наташа, — сумасшедшую страсть, невероятную радость от секса. Неужели всю жизнь придется только играть? Только притворяться, что чувствуешь любовь — и в жизни, и на съемочной площадке?..

И вот, совершенно неожиданно случилось, свершилось...

Хотя первое впечатление от Джо ДиМаджио: ну и дурак, вот урод! Долговязый, словно каланча. Бейсбол, может, и сделал его звездой (фотографии не сходят со страниц газет), однако дорого обошелся его зубам, не улыбка — обломки. Впрочем, спортсмена это не смущает — улыбается постоянно. Ничего не рассказывает, только скалит плохие зубы. И приносит из бара один коктейль за другим. Ну не идиот ли?

Он получил Мэрилин Монро в свою постель лишь по одной причине — Наташа накануне закатила дикую сцену ревности.

Она вообще начинала требовать все больше и больше внимания, старалась сопровождать «любимую крошку» с утра до ночи, даже в магазин за новым платьем не выпускала. А еще она пыталась запретить и шампанское, и таблетки. В общем, пришло время срочно куда-то переезжать. У Джо ДиМаджио имелся прекрасный дом с видом на океан. И этот парень вообще не кричал — только улыбался. Так, может, он сгодится для того, чтобы приютить хорошенькую актрису?..

Странно, но его кожа пахла невероятно приятно — свежим ветром, скошенной травой, весенней зеленью.

Джо только берет Мэрилин за руку — а по ее телу уже бегут мурашки.

От поцелуев, оказывается, может кружиться голова. Губы Джо пьянят сильнее шампанского.

Мэрилин понимает, что в этот раз все будет по-другому и что можно забыть о своем актерском мастерстве, и кричит, как дикая кошка, и воздух и свет вдруг внезапно заканчиваются...

— Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

Джо испуган. Он вскакивает с постели, приносит бокал шампанского, смахивает пальцами бегущие по щекам слезы.

— Ты сделал мне хорошо, — бормочет Мэрилин, чувствуя невероятную легкость во всем теле. — Мне кажется, я родилась заново. И, знаешь, Джо ДиМаджио, как ты посмотришь, если мы больше никогда не будем расставаться?

Странно, необычно — больше никаких прагматичных мыслей, ни о доме, ни о деньгах. Просто хочется, чтобы этот мужчина всегда был рядом. Видеть его глаза, прикасаться к крепкому мускулистому телу — неожиданное наслаждение; острое, никогда не испытанное ранее удовольствие...

Джо кивает:

— Как раз ломал голову над тем, как бы сказать тебе, что хочу познакомить тебя со своей семьей.

Как пьяная, Мэрилин знакомится с мамой ДиМаджио, выбирает свадебное платье, занимается обустройством дома.

Все, что происходило в те месяцы предсвадебной суеты на съемочной площадке, фактически не оставило в сознании следа. Собственное счастье оглушило, заполнило всю жизнь. Невозможно было запомнить слова даже малюсеньких ролей! Поэтому помощник режиссера пишет реплики на карточках — а если взгляд Мэрилин вдруг не может их отыскать, то актриса просто безмолвствует перед камерой.

Отрезвление от счастья происходит быстро и мучительно.

— Я думал, ты бросишь карьеру и будешь сидеть дома! — кричит Джо, и... и бьет свою жену огромными крепкими кулачищами. — Сколько можно сниматься в этих дурацких пошлых фильмах!

Мэрилин пытается увернуться от ударов и рыдает.

Как больно, как стыдно!

Да, с Джо прекрасно в постели.

Но он требует невозможного — оставить кино, ради которого потрачено столько сил. Оставить — а что взамен? Вдруг муж разлюбит, захочет развестись — и что тогда, ни денег, ни работы? Как он не может понять: ее жизнь складывалась так, что рассчитывать приходилось только на свои силы. И невозможно теперь вот так просто, ради чьей-то прихоти, бросить работу, отказаться от денег, от славы — от всего, что стоило неимоверных усилий!

Все реже муж кажется добрым волшебником. Все чаще — бесчувственным чурбаном. Как прекрасен был подарок на его день рождения! Золотая медалька, на которой красовалась гравировка: «Зорко одно лишь сердце, самого главного глазами не увидишь». Хотелось сказать Джо то, что, оказывается, так сложно произнести. Что любовь к нему согревает душу; что только рядом с ним становится хорошо и спокойно. Кто-то из девочек на съемочной площадке рассказал: есть такой писатель, Сент-Экзюпери, и он придумал такую четкую и вместе с тем нежную формулировку. Эти слова стали бы лучшим признанием в любви, признанием, которое Джо никогда не слышал. «И что это за глупость тут нацарапана?» — отреагировал муж. Да он не понимает ни книг, ни кино. Ничего не понимает, кроме своего тупого спорта!

А теперь еще и эти удары...

Мэрилин терпит несколько месяцев.

Гримеры изводят килограммы косметики, замазывая покрывающие все тело синяки.

Джо дерется все сильнее.

Развод в таких условиях — это уже просто вопрос выживания.

Но как же это больно...

На пресс-конференции, посвященной разводу с ДиМаджио (на ее проведении настоял агент, уверяя, что лучше один раз собраться с духом и все честно рассказать газетчикам, чем терпеть их постоянный террор), получилось только вымолвить:

— Да, мы разводимся.

Потом губы задрожали, из глаз хлынули слезы.

Очередные обломки очередной семьи...

«Все, больше никогда, — подумалось тогда, после чуть успокоившейся боли. — Никаких мужей, никаких романов. Я буду сосредоточена только на работе».

Мыслей о браке с Артуром действительно не было.

Он сам проявлял инициативу, настаивал. Дарил бриллианты, обещал написать сценарий гениального фильма с прекрасной женской ролью, мечтал о будущих детях, которые наполнят шумом гостиную роскошной квартиры на Манхэттене. В конце концов, драматург объявил о своих планах жениться на Мэрилин Монро в прямом эфире на телевидении!

Такой напор произвел впечатление.

А после свадьбы мужа как подменили.

Казалось, это кино уже недавно снималось, только с ДиМаджио в главной мужской роли: упреки, ревность, оскорбления...

Из этой реальности хотелось сбежать в сладкий мир, который дарили пилюли.

Но в последнее время кошмары стали проникать и туда.

Какие-то мужчины... Они прячутся за дверью, негромко переговариваются. Но ведь ясно: они собираются ворваться в спальню, а потом убивать, долго и мучительно.

Бежать от них! Скорее к окну! Только там... Там приставлена лестница. И возле стекол уже видна голова ребенка... Это мальчик, у него игрушечный нож в руке. А вот его лицо стареет, нежная кожа покрывается морщинками...

— Ты — ничтожество, Мэрилин Монро, — пробивается голос Артура Миллера через гул голосов незнакомых мужчин. Тех, что постоянно прячутся за дверью спальни. — Ты жалкое ничтожество...

— ...Нет! Нет, я сильная! Я сильная и справлюсь со всеми проблемами! — закричала Мэрилин. — Я все могу, я всем докажу — у меня талант, и я не сумасшедшая, я не сумасшедшая!

Высыпав в рот пригоршню пилюль, она заметалась по спальне.

Есть только один человек, который умеет отключать это страшное кино и затыкать эти ужасные голоса. Психиатр Барбара Мэй из Нью-Йорка.

Да, еще предстоит месяц съемок, и надо торчать здесь, в Голливуде.

Но нет никаких сил видеть этих жутких мужчин, слышать их разговоры.

Наплевать на съемки, подождут пару дней возвращения ведущей актрисы. В конце концов, она плохо себя чувствует. И теперь самое главное — бросить в чемодан пару платьев и уехать в Нью-Йорк. Кажется, сам дом миссис Мэй, расположенный в дивном прекрасном саду, приносит облегчение. Буквально полчаса беседы с доктором творят чудеса.

В Нью-Йорк! В Нью-Йорк!

И поскорее...

* * *

«Я в Америке, в Америке, в Америке!!!»

Лику Вронскую просто распирают радостные эмоции. Она едва сдерживается, чтобы не запрыгать прямо здесь, на выходе из аэропорта.

Во-первых, после многочасового перелета пройтись пешком, чувствуя, как разминаются затекшие ноги, — это уже огромное удовольствие.

Во-вторых, получение багажа и прохождение паспортного контроля оказалось настолько быстрым и сопровождалось таким количеством улыбок, что настроение мгновенно стало соответствующим — веселым, легким.

И все-таки, как невероятно приятно после промозглого московского ноября вдруг ощутить на своем лице ласковое дуновение соленого ветерка! Здесь так тепло, что даже можно снять куртку!

Осень в Калифорнии — это, оказывается, около двадцати градусов выше ноля, и яркое солнце в ослепительно-синем небе. Впрочем, в холле аэропорта уже распевают рождественские песни Санта-Клаусы, висят декоративные композиции: елочные веночки, гроздья красных шариков, золотистые и серебристые гирлянды. К Рождеству, как выясняется, здесь начинают готовиться рано. Какой резкий контраст: яркое солнце, никакого снега и атрибуты зимнего праздника.

«Я в Америке, я в Америке, и...»

Пулей вылетев из здания аэропорта, напоминающего огромную летающую тарелку, Лика сразу же увидела стоянку такси; направилась к ней, катя за собой большую сумку на колесиках. Но потом остановилась, завертела головой по сторонам.

А что делают другие пассажиры?

Это безопасно — пользоваться такси?

Это «официальные» таксисты, с которыми надо расплачиваться по тарифу, или же, как и в Москве, поездка на такой машинке может обернуться неприятным финансовым сюрпризом? С московских «бомбил» станется запросить за доставку от Шереметьева до города долларов сто пятьдесят — двести! Интересно, а какие здесь нравы? Просто разводят на деньги или же разводят на деньги еще и с угрозой для безопасности туриста-чайника? Иногда по телевизору покажут про США такое: и грабеж средь бела дня, и убийство из-за пары долларов...

Может, стоит позвонить Катиному мужу, его номер есть в блокноте? Хотя... вот вариант проще!

Увидев визуально знакомого парня-русского, прилетевшего тем же рейсом, Лика развернулась и заторопилась к нему навстречу.

— Извините, вы можете мне помочь? Так получилось, что подруга не смогла меня встретить. А я не выясняла никаких туристических подробностей. — Вронская сняла с плеча черный кожаный рюкзачок, достала записную книжку. — Вот, посмотрите, это адрес моих друзей, куда мне надо попасть. Я могу взять такси на стоянке возле аэропорта, это безопасно? Сколько это примерно будет стоить?

— Да нисколько это не будет стоить. Тебе надо в Бич-сити?

Лика неуверенно пожала плечами:

— Вроде нет, подруга говорила, что живет в Лос-Анджелесе...

— Это тебе авиабилет надо было покупать до Лос-Анджелеса. А на самом деле Лос-Анджелес — это фактически название многих городов. Для приезжих это все объединение — Лос-Анджелес, а местные называют каждую часть по-своему. В Нью-Йорке та же беда, мегаполис объединил множество городов, но там единое управление. Здесь — нет, в каждом городке — своя власть. У тебя в блокноте написано — Бич-сити. Это как бы такая коттеджная деревня, небольшой городок преимущественно одноэтажной застройки. Не Беверли-Хиллз, конечно, но очень приличный, без криминала, с хорошими школами и больницами. В принципе, мы живем в двадцати милях дальше по побережью, и Бич-сити нам по пути. Меня встречает жена, на машине. Если хочешь, можем подбросить тебя. Странно, какой у твоих друзей знакомый адрес... У меня такое чувство, что я совсем недавно что-то на эту тему читал...

Пока парень открывал портфель, Лика внимательно изучала попутчика.

Похоже, он — ровесник, немногим за тридцать. Выглядит хорошо, отлично одет, очки придают внешности вполне интеллигентный вид. А еще у него тонкие длинные пальцы. Наверное, музыкант?

— Да, точно, смотри, заметка! Твоим друзьям повезло купить такой дом по дешевке! Вот и в статье написано, теперь он стоил бы совсем других денег. — Парень протянул газету: — Держи, друзьям покажешь, если они не в теме. Я — Виталий. О, а вон моя Машка бежит. — Попутчик поднял руки вверх, замахал ими. Что было совершенно излишним: длинный, как каланча, он и так возвышался над толпой, растекающейся в разные стороны оживленными ручейками. — Она у меня всегда везде опаздывает. Мы — программисты, работаем на «Юниверсал Пикчерз», рисуем американское кино. Поработали год, решили здесь остаться. Зимы практически не бывает, платят хорошо. Сначала напрягали все эти улыбки неискренние. Но потом мы с Машкой решили: лучше уж неискренние улыбки, чем искреннее хамство, и перестали париться по поводу этой разницы менталитетов...

Лика машинально взяла газету, опустила взгляд.

Перевести заголовок и Лид¹ получалось с трудом.

— Ладно, потом, — пробормотала она, запихивая газету в рюкзачок. — Когда-то у меня был отличный английский, но те времена явно уже прошли!

Расположившись на заднем сиденье просторного мини-вэна, Вронская прилипла к стеклу.

Да-да, невежливо все время молчать и пялиться на проносящийся за окном город.

Люди оказали тебе услугу, и дань вежливости — не надуваться тут букой, а вести ни к чему не обязывающий разговор; перекидываться банальными фразами, словно мячиком для пинг-понга.

Но, елки-палки, новая страна, новый город, новые люди, новые лица — все это настолько любопытно!

Журналистско-писательский взгляд, как сканер, фиксирует сразу множество деталей.

Небоскребы, ну в точности как в кино, величественны и прекрасны. Их головокружительная мощь действительно производит впечатление. Пока в России была вся эта революционная неразбериха и советский застой, Америка строилась. В Москве подобные кварталы только начинают появляться и выглядят не всегда гармонично. Здесь — совсем другое дело...

Дороги — это тоже отдельная тема, просто изумительная, нетипичная часть пейзажа. Развязки находятся высоко, это придает трассе несколько непривычный вид.

Что у нас тут с автомобилями, кстати? А они самые разные! Машины яркие новые; машины-середнячки, «пятилетки»; даже древние автомобильчики, чуть тронутые ржавчиной. Американский автопром, конечно, рулит — большинство тачек, естественно, «американцы»: «Форд», «Дженерал Моторс». А еще почему-то заметно много «японцев», хотя модельный ряд явно не европейский — все эти пикапы, огромные джипы и даже обычные седаны выглядят так, как будто их конструировали для великанов...

Вообще, не такая она и лощеная — Америка. В телесюжетах и кино показывают наиболее удачные ракурсы: небоскребы, мосты на фоне океана. В реальной жизни же шикарные дома могут переходить в промышленный квартал, за ними следуют какие-то базы, или предприятия, или оптовые магазины — все это обнесено аккуратными пластиковыми щитами и уменьшает «гламурность» образа, но делает город более живым.

И проблема лишнего веса американцев, похоже, тоже на самом деле не настолько актуальна, как это может показаться после просмотра телесюжетов.

Полные люди на улицах есть. Но их не так много, далеко не каждый прохожий — шарик по сто пятьдесят килограммов. Просто камера на съемках репортажа специально фиксирует наиболее расплывшиеся тела. А на самом деле по городу дефилируют и длинноногие темнокожие красотки, и худенькие подростки, и стройные молодые женщины и мужчины — явно «белые воротнички», выскочившие из какого-нибудь банка в ближайшее кафе выпить чашку кофе.

Или не только чашку кофе?..

Машина вот как раз теперь проносится вдоль какого-то сквера, можно рассмотреть сидящих на скамейке людей. Парень азиатской внешности сделал пару глотков, явно подносил к губам что-то похожее на бутылку — но напиток был упакован в пакет.

— Пить спиртное в общественных местах нельзя, штраф вкатят огромный, — заметив недоуменный Ликин взгляд, прокомментировал Виталий. — Вообще, странные тут нравы. Запрет на алкоголь, запрет на курение — а на самом деле и алкашей полно, и наркоманов. Есть местечки, куда не заглядывают даже полицейские, там просто нельзя находиться. А в некоторых городках полицейские на улицах здороваются. Такая вежливость — в элитных кварталах, где дома по пятнадцать-двадцать миллионов стоят и где каждый прохожий может оказаться Биллом Гейтсом. Но опять-таки, дорогой район ни о чем не свидетельствует. Мы с Машкой жилье арендуем, квартиру, две тысячи долларов в месяц. Думали домик снять, но он стоит четыре тысячи. Решили по итогу сэкономить, на свое жилье начать копить. Кредитная-то история у нас еще нулевая, дом полностью в кредит взять не удастся, придется вносить большую часть стоимости. Так вот, домик, который мы присматривали для аренды, снял мужичок, живет там с семьей. Я его в новостях увидел, обалдел — он же, оказывается, владелец заводов-газет-пароходов, миллионер, чуть ли не наш Абрамович. И вот на тебе, пожалуйста — скромное съемное жилье. Американцы — большие чудаки, тут нет никаких правил. И каждый поступает так, как считает нужным... Мне нравится то, что здесь все зависит от человека. В нашем доме живет русская женщина, приехала работать официанткой за зарплату в тысячу долларов. Сейчас стала менеджером в том же кафе — уже получает трешку. Кто хочет работать — тот здесь хорошо получает. Мне обидно, что в России сиделки и официантки по полторы-две штуки баксов в месяц никогда не заработают.

Лика собиралась что-то возразить. Поспорить, просто так, из принципа. Напомнить про то, что этот пресловутый американский доллар — на самом деле не обеспеченная золотовалютными резервами бумажка; и что внутренний долг США достиг невероятных размеров; а вся эта система продолжает функционировать только потому, что экономики слишком большого количества стран зависят от США. Но рано или поздно колоссы на глиняных ногах все же рушатся, и последствия будут катастрофическими.

Однако ничего этого она выпалить не успела, отвлеклась на зазвонивший сотовый телефон.

Причем на экране мобильника определился Катин номер!

Подруга сразу же застреляла вопросами:

— Где ты? Как долетела? Не потерялась? Извини, я не смогла тебя встретить, так получилось. Ты взяла такси и едешь в Бич-сити?

— Да, у меня все в порядке.

— Мы приедем уже через пятнадцать минут! — подсказал Виталий.

— У меня все хорошо, — повторила Лика. — Вот, парень, который меня взял в свою машину, говорит — мы уже на подъезде. Что у тебя стряслось?

— Все в порядке. Лика, роуминговые звонки — недешевое удовольствие. Потом поговорим...

И подруга отключилась.

Вроде бы в рассуждениях Кати присутствует логика. От того, что она все объяснит десятью минутами позже, ничего не изменится, кроме разве что баланса сотового.

Однако Лике вдруг стало очень тревожно. На радужное ослепительное настроение наползла мрачная туча нехороших предчувствий, и вот почему-то стремительно становится все грустнее, и больше уже ничего не любопытно. А радость растаяла, как утренний туман, словно бы ее никогда и не было...

Когда автомобиль притормозил у особняка, обнесенного нетипично низким, символическим забором, Лика поблагодарила любезных соотечественников, помахала вслед отъезжающему минивэнчику и огляделась по сторонам.

Все вроде бы в порядке.

Все отлично.

Катька не соврала, вон через невысокие плиты ограждения можно рассмотреть ветки с апельсинами. Оранжевые мячики, растут себе. И это в ноябре, прелесть какая! Хотя осень все-таки немного заметна: в винограднике, оплетающем дом, различимы красные листья. А в Москве уже никакого листопада — заморозки, снег...

Еще, похоже, возле дома есть бассейн. Видна часть бирюзовой поверхности, обложенной белой плиткой; шезлонг, зонтик.

Все условия для отдыха. Нет никаких оснований для паники. Только...

Встряхнув светлыми волосами, Лика нажала на кнопку звонка.

Да все отлично, а будет еще лучше! Хотя лезет в голову всякая ерунда. Почему-то очень хочется унести ноги от этого дома подальше...

Ну не бред ли — провести столько часов в самолете, чтобы потом развернуться и отправиться восвояси?!

Бред, и глупость, и...

И... это конец.

«Я погибла. Нет-нет, не хочу в него влюбляться. Это невозможно. Ну и что с того, что у него огромные синие глаза, и густые, темные, чуть вьющиеся волосы, и легкая щетина. Такие красивые губы не могут достаться в постоянное пользование, только в аренду. А это меня не устраивает...»

— Здравствуйте, Лика. Проходите, пожалуйста. Как долетели? Я — Андрей, Катин брат.

И голос у открывшего дверь мужчины тоже оказался изумительный: низкий, бархатный, обволакивающий...

«О да, Катя ведь предупреждала, что брат — красавчик. — Лика шагнула на участок, потом выразительно посмотрела на свою сумку. — Но это же не внешность, это катастрофа. Не буду в него влюбляться, вот возьму и не буду!»

— У вас очень легкий чемодан. — Андрей сверкнул белоснежной улыбкой. — Впрочем, это естественно. Такой красивой девушке никаких нарядов не требуется. — Он легонько тронул Лику за плечо. — Подождите, нам надо левее, главным входом в дом мы пока не пользуемся. Крыльцо после ремонта, мастер советовал пару дней по плитке не топать.

Его прикосновение напоминало удар электрическим током...

* * *

Сидящий в парикмахерском кресле мужчина был вне себя от ярости.

— Поправьте пряди вот тут! — орал он, брызгая слюной. — На висках — ерунда какая-то, все висит! Почему вы мне все волосы зализали! Вы что, издеваетесь надо мной?! Вы сделали меня лысым! Я не пойду в кадр в таком виде, это же кошмар! Да мне из гримерки стыдно выйти!

Саманта Фриман-Паркер мысленно выругалась.

Джек, Джой, как там его? Достал!

Начинающий актеришка, в кино — без году неделя. У него только одна роль; правда, в довольно кассовом фильме, и в этом проблема. Мальчишка сразу же почувствовал себя звездой и стал выпендриваться на полную катушку.

Никто ему никакую прическу не портил.

Просто этот парень — из числа тех, кто всего к тридцати пяти годам обзаводится лысиной. У него уже имеются участки с минимальным волосяным покровом, проплешины на лбу, на макушке. И такую проблемную прическу надо подготовить для съемок исторической картины — про те времена, когда мужчины носили довольно длинные волосы. И вот пытаешься решить две задачи — прикрыть лишенные волос участки и одновременно придать прядям пышность. А этот урод своими воплями здорово мешает! Как будто бы не наследственность, а именно стилист виновен в том, что с волосами — проблема. И вообще, у этого актерчика все манеры — как у гея. Теперь-то, конечно, парень переодет в старинный сюртук, но все видят, в каком виде он заявляется на площадку, — яркая цветастая рубашка, обтягивающие шорты; в ушах — серьги, на пальцах — перстни. Такой «штучке» попробуй что не так сказать — сразу начнет орать о гомофобии, сексуальной дискриминации. Еще и в суд подаст, с такого станется. Шутки шутками, но на студии многим пришлось компенсировать таким вот людям нетрадиционной сексуальной ориентации якобы нанесенный моральный ущерб...

— Я не понимаю, что происходит, — теперь в голосе парня явно уже слышались слезы. — Переделайте работу! Саманта, умоляю, посмотрите сбоку, это же нельзя так оставить!

— Конечно, мистер, — с улыбкой отозвалась женщина. А про себя подумала: «Чем известнее актер, тем меньше с ним проблем. Помню, как-то я брила Брюса Уиллиса, и рука дрогнула, машинка хорошо так «зажевала» кожу. И вот на голове — порез, кровища хлещет, а у меня слезы: позор же, такую звезду изуродовала. Брюс только улыбнулся, сказал: «Нет проблем», сходил к автомату и принес мне стаканчик кофе».

Приведя в порядок голову вредного актера, Саманта ловко управилась с прической занятой в главной роли актрисы. С девушкой, к счастью, никаких проблем не возникло. Всех дел-то было: собрать «родные» волосы в гладкий пучок и закрепить над ними роскошный черный парик, имитирующий укладку прежних лет.

Потом она немного понаблюдала за съемками.

Так делают все, кто работает в Голливуде. Причем совершенно неважно, сколько времени прошло с того момента, как человек впервые попал на студию: неделя, год или вообще десяток лет. И вроде бы все уже давно известно: как проходят съемки, как истерят актеры, как ругаются режиссеры. Ничего нового. Но это — кино, оно всегда притягивает внимание и завораживает. А изнанка кино, может, любопытна даже еще больше. Особенно, когда есть возможность поглазеть на звезд, разглядеть их целлюлит, шрамики от пластических операций...

Теперь, конечно, снимаются не топовые актеры, и в этом почти нет интриги.

Сегодня по плану — любовная сцена, все очень целомудренно, объяснение между героями на улице Нью-Йорка. Любая улица — здесь не проблема. На студии имеется множество имитаций самой разной архитектуры, от американских небоскребов до европейских замков.

«Как странно, вблизи декорации выглядят совсем плоскими. Хотя, в общем, откуда взяться той объемности? Фасад, немного фанеры сбоку — вот и весь дом, — решила Саманта, оглядывая квартал, где снималось множество картин — «Трансформеры», «Война миров», «Когда Гарри встретил Салли». — Конечно, искусство оператора сотворит чудеса, и архитектура на пленке будет выглядеть впечатляюще. Теперь же я вижу только нелепо разряженных людей, делающих вид, что фанера перед ними — это настоящие здания. Вдобавок тут слышен истошный визг. Посетители находящегося поблизости парка развлечений «Юниверсалс-студио» орут как резаные; на аттракционах и правда страшно. Хорошо, что во время съемок фильма не пишется звук, он накладывается отдельно. Не представляю, как иначе глушили бы все эти вопли. Аттракционы отсюда не очень близко, но люди кричат громко...»

Поглазев на важного, как павлин, режиссера и поправив актеру-скандалисту растрепавшиеся пряди (ох уж эти лысеющие мужчины, за ними нужен глаз да глаз. Немного зазеваешься — и зритель уже увидит все проблемы актера, а зачем это нужно? Проблемы — для реальной жизни, а в кино пусть все будет красиво), Саманта достала сотовый телефон, уже давно иногда вибрировавший в кармане джинсов.

На экране появился значок, означающий: пришел новый мейл.

«Наверное, от мужа», — решила Саманта и невольно улыбнулась.

Кому-то, наверное, может показаться странным — обмениваться с мужем любовными письмами, дарить супругу (просто так, совершенно безо всякого повода) связки воздушных шаров, оставлять в доме милые дурацкие записочки, ведущие то к холодильнику, где припасено что-нибудь вкусненькое, то к стойке с дисками (Дин обожает музыку, для него нет лучше подарка, чем сборник джазовых композиций).

Но в их паре такие отношения в порядке вещей.

«Дин очень меня любит, — Саманта защелкала по меню, намереваясь прочитать мейл. — А я люблю его. Мы вместе уже больше двадцати лет. Когда выяснилось, что я не смогу иметь детей, я говорила мужу: давай разведемся, ты еще сможешь стать отцом, создать новую семью. Он сказал, что я буду и его любимой, и его ребенком... Тогда мне казалось, что я справлюсь одна. В конце концов, у многих женщин нет детей, и они счастливы. У меня интересная работа, я много путешествую... Теперь я не могу себе и представить жизни без Дина. Он все эти годы купал меня в любви, и...»

Сначала Саманта удивилась, изумленно приподняла брови и даже собралась подозвать находящуюся неподалеку девочку, помощницу режиссера, тоже наблюдавшую за съемками.

Саманте показалось, что спам-фильтр не справился с рекламой порносайта. И вот на ящик пришла фотография, где с пышноволосой белой брюнеткой развлекается двое темнокожих мужчин.

А потом она вдруг с ужасом узнала в этой женщине себя.

Причем порнографический снимок был сделан в собственной спальне, на ее постели, на их с Дином постели...

«Недавний вечер в клубе, — вдруг пронеслось в голове молнией. — Дин уехал в Нью-Йорк, он — модельер и часто уезжает на переговоры. Я пошла с подругой в клуб, выпила один коктейль и... больше ничего не помню. Очнулась уже дома. Подруга сказала, что она отлучалась, зажигала на танцполе, а когда вернулась — меня уже не было за столиком. Неужели я напилась так, что у меня снесло башню?! Снять двух мужиков, притащить их к себе домой? Да я на это не способна, этого не может быть. Но вот — снимок... И еще я помню, в то утро, когда я проснулась после клуба, постельное белье как-то ужасно пахло. Я решила, это после выпивки, бросила его в корзину, застелила новое...»

Телефон опять завибрировал, принимая очередной мейл.

Дрожащими пальцами Саманта открыла сообщение и вздрогнула.

Там был еще один снимок, более вульгарный, чем предыдущий. И пара пугающих строчек: «Если не хочешь, чтобы эти снимки увидел твой муж, будь послушной девочкой и сделай то, о чем я тебя попрошу...»

Саманта закусила губу.

Похоже, вся эта история была спланирована с самого начала. Возможно, кто-то сумел незаметно подмешать в коктейль сильнодействующее снотворное, а потом были сделаны эти ужасные снимки... Только вот Дин в такую версию развития событий не поверит. Никогда не поверит!

* * *

«Как странно здесь воспринимается время. Совсем по-другому, не так, как в России. — Катя подошла к джакузи, включила воду, бросила в ванну пару шариков с ароматическим маслом. — Я в США уже несколько месяцев, а кажется, будто приехала только вчера. Утром — плюс пятнадцать, днем двадцать три — двадцать пять. По Цельсию, ко всем этим «фаренгейтам» я, наверное, вряд ли привыкну. Тут тепло, солнечно и дни похожи один на другой. Такое длинное большое светлое счастье. Нет московской толпы, борьбы с ветром, нервных пробок... Мишутка — просто супермужчина. Люблю его. Ни разу не пришлось пожалеть о наших отношениях, он делает для меня все. Русские мужчины не такие, они разборчивы, избалованны, не знают, чего хотят. Русский парень часто предпочитает, чтобы женщина решала его проблемы, зарабатывала на жизнь. Не то чтобы я против благотворительности. Но мне кажется — лучше уж ребенка из детдома взять, чем взрослого мужчину поить-кормить. Американцы в отношении к семье ведут себя иначе. Мишутка мой — охотник, добытчик, все для меня делает, просто из кожи вон лезет. Я не привыкла к тому, что жизнь мужчины фактически может быть посвящена удовлетворению моих желаний. Это производит впечатление! И я стараюсь быть благодарной, не только брать, но и отдавать. Мои друзья и родные в шоке, подозревают Мишутку то в корысти, то еще бог весть в чем. Ерунда, я такие вещи просекла бы быстро; на меня где сядешь, там и слезешь. Дом муж купил на свои сбережения, а зарегистрировал, между прочим, на мое имя. Я предлагала ему воспользоваться нашими деньгами для старта бизнеса — отказался, сказал, что сам заработает. Может, это и правильно, мужчина должен уметь выкрутиться в любых обстоятельствах. А я, пожалуй, открою тут небольшую фирму. Правда, это будет позже, пока я готовлю Мишутке борщ, балдею и не хочу в офис. А как он меня чувствует, просто на расстоянии! Сегодня вот потеряла сознание — и муж примчался домой прямо с собеседования... Это — любовь! Я очень счастлива! И все-таки переезд в другую страну... Я опасалась, что не смогу здесь адаптироваться. Что просто задохнусь среди этих тупых американцев! Ничего подобного, никакие они не тупые. Просто, может, россияне чаще имеют возможность общаться с людьми попроще, которые путешествуют, работают не на самых высоких должностях. И это еще можно поспорить, кто хуже: русский пьяница из деревни или какой-нибудь местный бесхитростный ковбой. В каждой стране есть самые разные люди — умные, глупые, богатые, бедные. И Америка в этом плане не исключение. Мишутка меня познакомил тут с кучей народу. Наш сосед Стивен — писатель. Сестра Майкла, Саманта, — стилист на киностудии, брат Майкла — высококлассный адвокат. Наверное, можно сказать, что это элитарный круг общения, попасть в него не так-то просто. Но и в России Маринина с Борщевским на улицах, как простые смертные, не разгуливают... В общем, пока мне нравится здесь жить. И я люблю Мишутку!»

Сняв шелковый халатик, Катя заколола длинные темно-русые волосы и погрузилась в теплую чуть розоватую воду, пахнущую клубникой.

Еще надо включить подсветку. И массажные струйки, чтобы все тело приятно покалывали булькающие пузырьки. Последний штрих — специальная непромокаемая подушечка на бортике. Теперь...

Устроившись поудобнее, Катя закрыла глаза и улыбнулась.

В общем и целом последние новости радуют!

Шишка на затылке не болит. Лика Вронская удачно добралась из аэропорта. Мишутку взяли в туристическое агентство (хотя он и смылся без объяснения причин в разгар собеседования, однако ему перезвонили и сообщили, что его кандидатура утверждена и уже завтра он может выходить на работу).

Можно расслабиться и пару минут помечтать.

Помечтать о том, как...

Как..

Катя вдруг резко села в ванне.

Странное чувство дискомфорта, ощущение чужого присутствия, оценивающего взгляда, тревоги — все это не только не проходило, наоборот, усиливалось.

И ведь это уже не в первый раз!

Невозможно объяснить, почему никак не получается расслабиться в такой невероятно удобной, комфортабельной ванне!

Катя растерянно посмотрела в окно.

Вдалеке, на залитой солнцем лужайке (непосредственно возле окна ванной никаких дорожек выложено не было) виднелись фигуры Лики и Андрея. Похоже, брат и подруга о чем-то оживленно беседовали. И в окно ванной, разумеется, не подсматривали.

В самой комнате — Катя невольно осмотрелась по сторонам — естественно, тоже никого.

Что все это значит? Что происходит?

Выбравшись из воды, она накинула на плечи полотенце, бросила быстрый взгляд в зеркало, потом прищурилась.

А ведь не показалось!

В отражении действительно кое-что было непонятно.

Нет, с собственным лицом-то все в порядке. А вот со стеной напротив зеркала, похоже, нет.

Та стена выложена крупной красивой плиткой. На светлой поверхности то тут, то там видны легкие цветовые пятна, мазки, штрихи, зигзаги.

Вода была включена слишком долго, образовалось много пара, и вся стена покрылась пупырышками конденсированной влаги. Вся, кроме небольшой круглой области, особенно отчетливо выделяющейся на фоне запотевшей плитки.

Катя пододвинула к стене пуфик, взобралась на него и...

К стене был прикреплен какой-то странный предмет из светлого пластика. Он очень легко снялся, чуть вытянутый пластмассовый кругляшок.

— Какой-то такой причиндал я, кажется, видела в кино про Джеймса Бонда, — слабо улыбнувшись, пробормотала Катя. — Шутки шутками, но я действительно чувствовала, что за мной словно бы кто-то подглядывает... Это может быть беспроводной видеокамерой?.. Нет, нет! Не хочу!

Она замотала головой, и слетевшая от движения заколка освободила тугие густые локоны.

«Не хочу, чтобы все это было правдой! Во вчерашней газете написали — наш дом как-то связан с известной актрисой Мэрилин Монро. И вот уже сегодня нас стали осаждать ненормальные — то в дом проберутся, то по затылку меня жахнут, то камеру в ванную всунут! — Катя энергично растерлась полотенцем, потянулась за халатиком. — В газете писали — владельцам дома можно только позавидовать; ведь все, что связано с актрисой, сразу увеличивает свою стоимость. Ее одну-единственную фотографию на аукционе могут продать дороже, чем нам обошелся этот особнячок. Но мы ведь не планировали продавать этот дом, даже если он вдруг и подорожал! Мы хотим просто жить здесь, долго и счастливо, и никакой смерти в один день — только вечное бессмертие. И я буду не я, если позволю кому-то помешать мне быть счастливой!»

Примечания

1. Вводная часть материала, в котором коротко излагается его суть.