Главная / Публикации / А. Бревер. «Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро»

5 ноября 1954-го: Западный Голливуд, Лос-Анджелес

Мировое соглашение было заключено через четыре года после инцидента, немногим менее чем через год после подачи заявления. Флоренс Коц, сорокалетняя секретарша из Лос-Анджелеса, назвала в качестве ответчиков несколько человек, самыми известными из которых были Фрэнк Синатра и Джо Ди Маджио. Согласно сообщениям газет, в заявлении говорилось, что «ее охватила истерика, когда поздним вечером 5 ноября 1954 года ответчики выбили дверь в ее квартиру и направили ей в глаза свет фонариков». В Верховный суд Лос-Анджелеса Коц обратилась с требованием выплатить ей 200 тысяч долларов за причиненный моральный ущерб, получила же в итоге 7,5 тысячи.

У Вирджинии Бласген, владелицы многоквартирного здания, в котором по адресу Норт-Килки-драйв, 754, проживала Коц, ушло три года на то, чтобы добиться от лос-анджелесского суда менее высокой инстанции решения по выплате ей 100 долларов компенсации за выбитую дверь. Вдобавок она получила 5,75 доллара судебных издержек.

Но в тот вечер, 5 ноября, задолго до каких-либо судебных разбирательств, Вирджиния Бласген, не в первый уже раз за последний час, выглянула из окна своей комнаты. Вначале она увидела только двух мужчин, бродивших у ее дома. Этот жилой дом построил ее отец, теперь им владела она. В итоге он должен был отойти ее сыну, так что ей приходилось держать глаз востро. Она защищала не просто собственность — она защищала будущее.

Правой рукой она отводит в сторону занавеску, но вид ей частично заслоняет растущий у дома большой вяз. Тот из мужчин, что повыше, ходит взад и вперед, определенно возбужденный. Оба они имеют вид решительный и самоуверенный. «Тот, что пониже, — вспомнит она впоследствии, — раз за разом подпрыгивал, смотрел на меня и улыбался».

Дом представляет собой триплекс с небольшой студией на первом этаже и двумя квартирами побольше — на верхнем. Построен в миссионерском стиле, типичном для этого тихого жилого района, с ярко-зеленой лужайкой, которую не так-то и просто содержать в порядке под сенью гигантского вяза. Одну из верхних квартир снимает актриса по имени Шейла Стюарт. Милая девушка, как показалось Вирджинии, когда она просила ее соблюдать чистоту и быть ответственной. Шейла ответила, что у нее постоянная работа, что она пришла с авансом за первый и последний месяцы и готова въехать немедленно. Вирджиния высказала некоторые сомнения насчет ее профессии, намекая на различные жизненные стандарты, но Шейла заверила ее, что она — девушка серьезная и когда не занята на пробах, посещает занятия и отдыхает. До сих пор Шейла Стюарт ни разу ее не подводила. Но увидев мужчин у своего дома, Вирджиния задумалась: а не увлеклась ли Шейла чем-то другим?..

Ди Маджио заявляет, что ему надоело шататься без дела. Предлагает просто вышибить дверь. Темно, почти полночь, небо ясное, почти невидимое. В падающем сверху свете уличного фонаря он наклоняется к своему «Кадиллаку» с откидным верхом и, придавив плечами брезентовый тент, заговаривает с Барни Рудицки, частным детективом, и Филом Ирвином, бывшим копом, который работает на Рудицки. Оба подъехали всего с четверть часа назад вместе с Генри Саниколой и другом Ди Маджио, Биллом Кареном, которые спокойно ожидают на заднем сиденье. Поежившись, Синатра опускается на переднее пассажирское сиденье, бренча ключами от машины и притопывая ногами.

Ди Маджио настаивает, что она наверняка там, в доме, и они могли бы войти прямо сейчас. Он напряжен, играет мускулами.

— Не знаю, что нам мешает ворваться туда и взгреть этого парня. — Падающие от фонаря тени заостряют черты лица, отчего он выглядит старше. — Да, имейте в виду, взбучку надо задать ему, а не ей!

Рудицки говорит что-то тихим голосом, пытаясь подтянуть Ди Маджио поближе. Успокоить. Немного утихомирить. У него немалый опыт по части слежки за женщинами, так что ему нетрудно предсказать реакцию мужчины, тем более только что публично униженного.

— Лучше подумать, что нам следует делать, — предлагает он. — Что нам нужно.

— Я знаю, что мне делать! И что мне нужно.

Синатра высовывается из окна, локоть лежит на дверце.

— Я скажу, что тебе сделать, Фили, — говорит он Ирвину. — Тебе надо помочь старому детективу успокоить Джо и придумать разумный план.

Ди Маджио в ответ отрезает, что его, мол, план состоит в том, чтобы увидеть страх на лице того парня.

— Я хочу раскроить ему черепушку. Как яйцо.

— Что ж, уверен, вы, трое, справитесь с этим и без меня, — говорит Синатра и передвигается на водительское сиденье. — Поставлю машину в паре кварталов отсюда. Там, где ее не увидят. Нечего облегчать копам работу.

Синатра и Ди Маджио сидели в ресторане «Villa Capri», когда позвонил Рудицки. Ирвин выследил ее. Она направилась в тот дом на Норт-Килки, который они взяли под наблюдение, тот самый, который, как они полагали, служил прикрытием для ее романа. Синатра разговаривал с Рудицки у стойки метрдотеля. Он сразу же понял, что ни к чему хорошему все это не приведет. Они немного выпили за ужином, и, если не предвидели такого развития событий, то, по крайней мере, готовились к нему. Ди Маджио весь вечер только о ней и трепался. Ему, мол, известно, что она крутит шуры-муры с этим клоуном Холом Шефером. Вонючим учителем пения. И наверняка гребаным гомиком! А он вынужден торчать здесь и смотреть на это сквозь пальцы, потому что суд вынес временное постановление; но до того, как развод признают законным, все равно еще далеко, и она все еще его жена и не должна поступать с ним так... И дальше в том же духе — вплоть до телефонного звонка, — занудно, ничем не выдавая эмоций, лишь мрачнея и замыкаясь в себе...

Но — то было за ужином.

После того как Рудицки подтвердил, что во всем уверен, Синатра сказал, что передаст Ди Маджио.

Для справки: временное постановление о разводе было вынесено в пользу Мэрилин Монро лос-анджелесским Верховным судом на основании «психической жестокости мужа».

Появившись из-за угла, Синатра приближается к парням, вытанцовывая свинг. Саникола и Карен тянутся следом. Ирвин стоит в сторонке с сигаретой в руке; едва тлеющим огоньком сигареты указывает на переговаривающихся в сумраке Рудицки и Ди Маджио.

Рудицки, похоже, с большим трудом сохраняет невозмутимость. Он не из тех частных сыщиков, о которых говорят — «с гнильцой». Заработав репутацию в нью-йоркской полиции еще в 1928-м, позже он работал под прикрытием в турецкой бане на Второй улице, когда брали так называемую банду «Ядовитого плюща». После этого участвовал в аресте таких гангстеров, как Легз Даймонд и Голландец Шульц, а также основных головорезов Уэст-сайда, вроде банды «Пир Баттон». На Запад Рудицки перебрался после того, как телевизионные студии решили снимать сериал «Беззаконные годы», основанный на опубликованных им воспоминаниях. Он работал техническим консультантом, затем перешел в кинобизнес, где следил за тем, чтобы полиция и преступники изображались с возможно большей достоверностью. Работа частного детектива шла в дополнение к основной, «как гарнир», и брался он за нее лишь в тех «правильных» случаях, когда его просили «правильные» люди. Он и сам не знает, почему должен отчитываться перед Ди Маджио. Вообще-то его нанял Синатра. Пусть Ди Маджио и был звездой «Янкиз», Рудицки не нравится вся эта болтовня насчет того, чтобы проломить кому-то черепушку. Профессионалы так себя не ведут.

— Говорю же, — кипятится тем временем Ди Маджио, — мне уже надоело шататься здесь без дела. Давайте просто вынесем дверь!

— Надо бы на чем-то их подловить, — отвечает Рудицки.

Какой смысл об этом беспокоиться?

— К примеру, сделать парочку фото... Что-то такое, что дало бы тебе власть над ней, а не ей над тобой. Хороший снимок сбережет тебе тысячи, Джо. Твой адвокат покажет карточку ее адвокату, и ты на коне. Сберег тысячи. — Рудицки кивком отправляет Ирвина к машине за фотоаппаратом, добавляя, чтобы не забыл взять вспышку.

— Мне это не нравится, — говорит Ди Маджио. — Совсем не нравится... А тебе, Фрэнк?

— Думаю, нам стоит прислушаться к Барни.

Ди Маджио смотрит на Рудицки:

— Он говорит, мне стоит к тебе прислушаться.

— Сделаем снимки и сразу же уйдем. Получишь все, что тебе нужно.

— Но я хочу увидеть их страх.

— Страх?

— Когда вынесу дверь, хочу заглянуть им в глаза.

— Фрэнк, — обращается Рудицки к Синатре. — Он говорит, что все-таки хочет вышибить дверь.

— Ну так пусть вышибает!

Рудицки медлит. Делает глубокий вдох. Говорит практически без выдоха:

— О'кей, вышибем дверь. Но только так, для виду... Только для виду... Потом я делаю фото, и уходим.

— После того как вынесем эту гребаную дверь.

Примерно этот момент и становится отправной точкой для подачи Флоренс Коц иска к ответчикам.

Входная дверь массивная — темное, крепкое дерево. Такую не вышибешь и танком. Рудицки не желает врываться через парадный вход. «Дерьмовый план», — говорит он Ди Маджио. Они окажутся прямо под фонарями и подъездными огнями — улыбнись, тебя снимают! Он уже заметил, что некоторые из соседей выглядывают из окон.

По его команде группа направляется к боковой стене дома. Ди Маджио неохотно идет с ними. Оттуда они проникают в задний дворик; каждый входящий придерживает калитку для следующего, пока замыкающий Синатра не затворяет ее за собой.

— Чисто, — говорит он и оглядывается — за спиной трещит сверчок.

Ирвин шепчет, что вход выглядит как-то не так. Может, не надо спешить? Проверить. Как-то ему это не по вкусу.

— А как насчет того, чтобы каждому заниматься своим делом? — говорит Рудицки. — Босс здесь пока что я.

Синатра улыбается.

— Чисто, — повторяет он.

Ирвин держит камеру. Саникола и Карен вооружены полицейскими фонариками, вцепились в них так, будто у них руки дрожат. У Ди Маджио бита — этот факт отметили все.

Вирджинии Бласген кажется, что эти двое хорошо одетых мужчин вроде ей знакомы, но явно не местные. Она еще немного отводит занавеску. Мельком замечает, как они проходят под вязом. Зажимает нос пальцами, чтобы не чихнуть, и едва не задыхается, сдерживая чих. И тут до нее доходит. Тот, что пониже — определенно Фрэнк Синатра, высокий — бейсболист, Джо Ди Маджио, муж Мэрилин Монро.

Уж не Шейла ли Стюарт так расстаралась!..

Задержите дыхание, командует Рудицки. Разговаривать шепотом. И смотрите, чтобы в карманах не зазвенела мелочь. Встреча с соседями сверху в наши планы не входит.

Представить Флоренс Коц на раскладной кровати — дело нетрудное. Когда дверца стенного шкафа открыта, а рама опущена, матрас занимает бо́льшую часть комнаты. Вообразите себе придвинутый к стене столик, на котором стоит будильник с флуоресцентными стрелками, небольшая гибкая лампа и наполовину наполненный водой стакан. Накрыта она коричневым хлопковым одеялом, плотно подоткнутым под гобеленовое покрывало с розовой каймой, покрывало плотное — на дворе как-никак ноябрь. Спит Флоренс, давно привыкшая к шагам наверху, крепко, но иногда шевелится, когда что-то дребезжит за задней дверью, и тогда переворачивается на другой бок. У ее складной кровати прочная рама и все еще тугие кронштейны — она не проседает и не скрипит. Флоренс едва ощущает даже собственные движения и совсем не реагирует на обычные ночные звуки: скрип оконных сеток, стук автомобильной дверцы, возню роющихся в мусорных баках котов.

Но от этого треска она просыпается мгновенно. Никакой подсознательной обработки сигнала. Никакой его оценки. Она сидит, выпрямившись в постели, застывшая, словно в венах у нее бежит охлажденная ртуть. В следующую секунду она слышит, как кто-то ходит по ее кухне, наступая на битое стекло. Слышит голоса. Незваные гости приглушили их до шепота, но при этом отнюдь не пытаются скрыть свое присутствие — скорее, они не ожидали, что окажутся в столь тесном помещении. Она парализована. Спасает пока лишь темнота. Она раздумывает, можно ли как-то сложить кровать и спрятаться за ней. Быть может, злоумышленники уйдут так же быстро, как и вошли. Одного-единственного взгляда вполне достаточно, чтобы понять — в этой квартире ничего ценного нет. Но ее первая мысль — и как она смутно сознает, наименее рациональная, — пусть бы они перестали расхаживать по битому стеклу. Собрать его все будет невозможно. И она еще не скоро сможет заставить себя пройтись по полу босиком.

В глаза ей бьет свет двух фонариков. Она уже понимает, что никогда не вспомнит, что именно видела. Только то, что закричала. Защитная стена от этого звука столь громадна, что заставляет злоумышленников пятиться все дальше и дальше, пока они не исчезают в темноте.

В квартире снова тихо. Слышны лишь обычные, знакомые звуки. Скрип шагов наверху. Стук сброшенной котами крышки мусорного бака.

Вслед за треском доносится крик о помощи. Вирджиния Бласген немедленно звонит в полицию, после чего инстинктивно выбегает на улицу. Темно. Сыро. Она даже забывает надеть комнатные тапочки. Если бы подумала, то поняла, как холодно будет ногам на росистой траве.

Крик вроде бы раздался в квартире Шейлы Стюарт. В этом городе все понимают, что роль старлетки в шоу-бизнесе требует хорошего скандала, и Шейла, быть может, влипла во что-то такое, что ей не по силам. Когда все утихнет, Вирджинии, возможно, придется попросить Шейлу съехать. Ее дом — неподходящее место для подобных драм. Не успевает она об этом подумать, как до нее доносится новая серия воплей — из квартиры мисс Коц. Вирджиния устремляется через улицу к дому и тут вдруг слышит мужские голоса.

Она бросается назад. Резво проскакивает по лужайке. Прячется за боковой стеной в тени. Ноги подкашиваются. Она старается не дышать. Делать поменьше резких движений.

Она слышит, как на другой стороне улицы хлопает калитка. Мужской шепот становится громче и торопливее. Она осторожно продвигается вдоль стены к углу дома, ступая босыми ногами по колючему гравию. Выглянув из-за угла, замечает силуэты. Высокий и пониже. Джо Ди Маджио? Фрэнк Синатра? Различить остальные не представляется возможным. Она закрывает глаза, вновь мысленно прокручивает про себя варианты. Их много, а она совершенно не готова к такого рода ситуации. Она не может оторваться от стены. Не может добраться до мисс Коц. Не может даже просто вернуться в дом. Где же полиция? Ноги дрожат, зубы стучат, хотя на улице не так уж и холодно. Она еще крепче закрывает глаза. Пусть они все уйдут. Так будет лучше всего. Пусть исчезнут.

Когда Вирджиния открывает глаза, их уже нет. Где-то на соседней улице хлопают дверцы автомобиля. Выглянув за угол, она окидывает Норт-Килки внимательным взглядом. Да, все закончилось. Словно их никогда здесь и не было.

Все снова нормально на этой тихой улице Западного Голливуда. Вот только из квартиры мисс Коц опять доносится пронзительный вопль. И все громче и громче завывают сирены...

Позднее Синатра отрицал, что имел к этому происшествию какое-то отношение. Сказал, что присоединился к ним за компанию, но потом вышел из игры, когда понял, что ему с ними не по пути. Он никогда не проходил через ту калитку на Норт-Килки-драйв. Никогда не видел ту женщину на кровати. Есть черта, пересекать которую нельзя.

Показания Вирджинии Бласген и Флоренс Коц противоречат показаниям Синатры. Но, в конце концов, воспоминания женщин принесли им лишь уменьшенные денежные компенсации и новую заднюю дверь, предположительно гораздо более прочную, чем предыдущая.

Хотя в новостных сообщениях об этом упоминали, пусть и вскользь, тот факт, что Мэрилин действительно находилась наверху, в квартире Шейлы, и пила там чай, обсуждался редко. Не так уж и сложно представить, что она искала там прибежище от грозы, разразившейся после ее расставания с Ди Маджио. Расставания, принесшего одновременно свободу и страх. Но в эту короткую паузу, за чашкой горячего мятного чая, смеясь с подругой, она чувствует себя совершенно комфортно, она готова к обновлению без участия Ди Маджио, пытающегося вылепить из нее нечто совершенно для нее неприемлемое. У нее отличное настроение. Хочется наслаждаться моментом. Она понимает, что страх одиночества придет к ней в ближайшие же дни.

В начале вечера Шейла входит в гостиную с чашечками на блюдечках. Идет осторожно, чтобы ничего не пролить. Один уже аромат мятного чая действует расслабляюще. Шейла протягивает одну чашку Мэрилин, вторую ставит на журнальный столик и опускается на диван.

Мэрилин дует на чай, разгоняя пар.

— Счастливая ты, Шейла.

— Счастливая?

— Ну, может быть, удачливая. Может быть, я именно это хотела сказать.

Шейла смеется:

— Так счастливая или удачливая — я так и не поняла?

Мэрилин молчит, даже не пытаясь объяснить. Она точно знает, что именно имела в виду: Шейла счастливая (или удачливая), потому что она — не Мэрилин Монро. Какое это, должно быть, счастье — быть серьезной, старательной актрисой, жить спокойно в скромной квартирке в Западном Голливуде. Идти по жизни, прислушиваясь лишь к голосу своего рассудка. Потом она понимает, как, наверное, нелепо это звучит — высокомерно и уничижительно. Она слегка краснеет.

— О, не обращай внимания, — бормочет Мэрилин. — Я иногда и сама не знаю, что говорю.

— Понимаю. В том смысле, что я и сама не всегда знаю, что имею в виду.

Мэрилин наклоняется к чашке, и ее вдруг разбирает смех. Чай проливается на блюдце. Она успевает подхватить блюдце как раз вовремя, чтобы не капнуть кипятком на колени.

Шейла смотрит на нее:

— Вот видишь, ты тоже удачливая.

И тут до них доносится треск снизу, где мужчина, когда-то лелеявший ее как невинную бедняжку, а теперь считающий эгоистичной шлюхой, готов доказать ей и всему миру, что не может ошибаться в том, что знает.